Он вспоминает Марию Болейн. «Мне нравится ваш серый бархат». Как давно это было, словно в другой жизни. Тогда внутри джеркина я был другим человеком. Тоньше? Возможно. Осторожнее? Наверняка.
Он говорит:
– Когда вернетесь ко двору, выберете любой шелк и дамаст, который только пожелаете. Король обсуждал со мной ваши нужды.
Мария подносит ладонь ко рту, издает тихий стон, и ее лоб прорезает глубокая морщина. В следующее мгновение влага начинает течь у нее из носа и глаз, слезы катятся по щекам – тяжелые холодные слезы, словно камни у входа в гробницу.
Он пересекает комнату. На высокой ноте, зажав рот пальцами, она голосит, словно споткнулась о труп. Раскачивается из стороны в сторону, мычит, и он подхватывает ее, чтобы не упала. Ее мышиные косточки трепещут в его руках. Дверь открывается. Леди Шелтон окидывает взглядом разбитое стекло, багровое пятно, девушку с перекошенным лицом и обращается к ней строго, как к собственной дочери:
– Мария, хватит. Отпустите милорда хранителя. Наденьте чепец.
Вой прекращается. Лицо Марии пошло алыми пятнами, ее трясет как в лихорадке.
– Я не могу. Мой чепец испорчен. Я врезалась в стол и разбила графин сэра Джона, о чем сожалею, затем я…
– Не важно, – заявляет леди Шелтон. – Я никогда не слушала ваших объяснений, с чего бы мне теперь начинать. – Она собирает рыжие пряди, зажимает их в кулаке, словно собирается выволочь Марию из комнаты за волосы, затем, издав гневный возглас, отпускает ее. – Я отведу вас к леди Брайан, пусть приведет вас в порядок. Вытрите нос.
Он слышит мысли Марии, они такие громкие, словно шлепаются о стены: я английская принцесса, вы мне обещали.
– Мария, запомните, – говорит он. – Я сдержал обещание. Я отношусь к вам с почтением. Можете на меня рассчитывать. Но это все.
В глазах Марии смятение.
– Но вы сказали, что я буду… если что-то случится с королем… что вы поможете мне… разве вы не обещали послу?
– Я обещал то, что должен был обещать, – говорит он. – У меня не было выхода.
Дернув Марию за волосы, Энн Шелтон прекращает дальнейшие расспросы. Она обращается к нему поверх головы Марии:
– Вы обязательно должны перед отъездом увидеть Элизу. Леди Брайан настаивает.
То, что желает продемонстрировать им леди Брайан, представляет собой дергающийся ворох ткани, молотящие по воздуху красные кулачки, глотку, из которой вырывает пронзительный визг.
– А теперь, миледи, – леди Брайан подхватывает малышку, – покажите этим джентльменам, как хорошо вы умеете себя вести. Они прискакали издалека, чтобы поведать вашему милорду отцу, как вы поживаете.
Он в смятении:
– Она вопит так, словно увидела епископа Гардинера.
Брэндон фыркает. Томас Говард кисло улыбается.
– Не хотите сказать их милостям, как рады их видеть? – спрашивает леди Брайан у своей подопечной. – Песенку не споете?
– Позволю себе усомниться, – говорит Норфолк.
– «Ой-лю-лю, лю-лю, лю-лю, – выводит леди Брайан. – Дрозд строит храм на холме, зяблик на мельницу тащит мешок…» Нет? Не важно, милая. Держите. – Она достает кольцо из слоновой кости, перевязанное зелеными ленточками, дитя хватает кольцо и сует в рот. – Ее зубки растут очень медленно.
Суффолк взирает на ребенка с высоты своего роста:
– Слава богу, не то, боюсь, она бы меня покусала.
– Еще не все потеряно, мы можем вернуться позднее, – говорит он.
– Да, когда ей исполнится тридцать, – бормочет Суффолк.
Но герцог любит детей и не может устоять, чтобы не наклониться к ребенку и не скорчить рожицу. Девочка перестает хныкать, дотрагивается до герцогской бороды, гладит, с сомнением разглядывает свои пальцы.
– Ничего, не отвалится, – говорит ей герцог.
Черные глазки стреляют в него, затем дитя снова сует в рот кольцо, но больше не плачет.
– Никогда не видела, чтобы ребенок так страдал, – говорит леди Брайан. – Поэтому я порой слишком ее балую. Сэр Джон разрешает ей сидеть за столом, и она слишком мала, чтобы не озорничать. – Она оборачивается к нему. – Мастер Кромвель, а как поживает ваш малыш Грегори?
– На голову выше меня, подыскивает себе невесту.
– Как летит время! Кажется, совсем недавно вы привозили его… куда же…
– В Хартфилд.
– Мария чахла, – леди Брайан оборачивается к герцогам, – и, пока не появился Томас Кромвель, с ней не было сладу. Мы не могли заставить ее сесть за общий стол, потому что тогда ей пришлось бы сидеть ниже сестры, – тогда Элиза была принцессой. И сэр Джон сказал, помяните мое слово, дай волю одной, другая тоже захочет обедать у себя, повара будут сбиваться с ног, а расходы станут непомерными, – и он решил, или Мария будет садиться за стол с нами, или останется без обеда и ужина. Но мастер Кромвель велел лекарям сказать, что Марии для здоровья необходим кусок красного мяса с утра. Сэр Джон не мог отказать ей в завтраке, поскольку завтракаем мы у себя. Поэтому она исправно получала свою порцию оленины утром, пока были запасы, или солонины, когда запасы кончались.
Суффолк улыбается:
– Она завтракала, как Робин Гуд со товарищи, пирующие в лесу. Уверен, ей это пошло на пользу.
– Значит, Мария снова принцесса? – спрашивает леди Брайан.
Он говорит:
– Она остается леди Марией, королевской дочерью.
– А эту красотку, – добавляет Норфолк, – надлежит именовать леди Приблуда, пока не будет других указаний.
– Как не стыдно! – Леди Брайан возмущена. – Кем бы она ни была, она дочь джентльмена, и я не знаю, как дальше поддерживать ее статус. Дети растут, и за последний месяц она выросла из всех одежек, а сэр Джон заявил, что у него нет ни денег, ни указаний. Мы ставили заплаты и штопали, пока было можно. Ей нужны сорочки, чепчики…
– Мадам, разве я похож на няньку? – спрашивает Норфолк. – Обратитесь к Кромвелю, полагаю, он понимает детские нужды. Кромвелю не чуждо любое ремесло – дайте ему кусок батиста, и до ужина он обошьет вашу маленькую леди.
Герцог круто поворачивается и выходит из комнаты. Они слушают, как он велит Джону Шелтону распорядиться насчет лошадей.
– Напишите мне, – говорит он леди Брайан. Он собирается выйти вслед за Норфолком, не хочет оставлять его наедине с Марией.
Но леди Брайан не отстает, на лестнице шепчет ему в ухо:
– Кромвель, я с ней беседовала. Как вы велели. И моя дочь леди Кэрью тоже. – Она говорит еле слышно. – Мы сделали, как вы велели.
– Хорошо.
– Вы разрушили ее гордость. Это нехорошо.
– Я спас ей жизнь.
– Для чего?
Он ускоряет шаг:
– Пришлите мне список того, что нужно малышке.
Шелтон снаружи, с конюхами. Леди Шелтон, смеясь, говорит:
– Незачем спешить. Мария унеслась наверх. Думали, она побежит советоваться с вашими врагами? Похоже, вы считаете ее неверной любовницей.
Он замедляет шаг:
– Герцоги мне не враги. Мы все слуги короля.
– Кажется, вы внушаете Суффолку благоговейный страх.
И впрямь, думает он, Брэндон ведет себя как шелковый.
Он оборачивается и берет ее руку, но снизу доносится рев, словно охотничий клич:
– Кромвель!
Это Чарльз, стоит на пороге, закинув голову назад, и тычет вверх:
– Кромвель, вы это видите?
Ему приходится сбежать по ступеням, чтобы взглянуть с другого угла. Над ними в дымке алого цвета инициалы покойной Анны на глазурованном своде.
– Шелтон! – вопит герцог. – У вас «ГА-ГА». Разбейте их. Пока погода не испортилась. – Чарльз гогочет. – Позвольте леди Марии швырнуть в них кирпичом.
Мэтью держит его лошадь под уздцы.
– Так держать, – говорит он. И это не про лошадь.
Он взбирается в седло, и под скрип седла и сбруи мальчишка бормочет:
– Заберите меня домой, как только будет можно, сэр.
– Я передам Терстону, что ты по нему соскучился.
Мэтью отворачивается:
– Храни вас Господь, сэр.
Он подбирает поводья. Джон Шелтон стоит на пути, извиняясь за «ГА-ГА».
– Я уж думал, что извел все до единого.
Он говорит:
– В прошлом месяце Галейон Хоне прислал счет из Дуврского замка за витражи с гербом королевы в личных покоях.
– Что? – спрашивает Норфолк. – Теперешней или старой?
– Потрачены впустую, – говорит он. – Две сотни фунтов.
Брэндон присвистывает:
– Дьявол. С камня их можно сбить, с дерева срезать, забелить стену, распороть узор, но когда они сияют сверху, подсвеченные солнцем, что делать тогда?
Они выезжают на дорогу. Летние дни длинные, они еще успевают вернуться до темноты.
– Не отчаивайтесь, Кромвель, – говорит Норфолк. – Понимаю, вы предпочли бы где-нибудь заночевать, но не все потеряно. Смотрите по сторонам, может быть, разглядите в канаве девку с раздвинутыми ногами.
Норфолк скачет впереди со свитой, они с Брэндоном едут рядом, колено к колену. В Саутуорке, говорит герцог, где у его семьи был большой дом, а стекольщики держали лавки, все жили в страхе перед пожарами, которые вспыхивали, когда открывали печи.
– Хватит пучка соломы, – говорит Брэндон, – чтобы сгорел целый квартал.
Еще бы, при таком жаре, думает он. Кузня опасное место, и кузнецы вечно ходят черные и обгорелые, но им не пронзают сердце изделия собственных рук, и они не разбиваются насмерть, свалившись с колоколен, что почти каждый день происходит со стекольщиками.
На перекрестке с дорогой в Вэр Томас Говард останавливается и оборачивается в седле. Брат следует его примеру и, изогнувшись, смотрит на них.
– Видите, как корежит Говардов? – говорит он. – Не терпится знать, о чем мы беседуем.
Как ни странно, о стеклах.
– Знаете, Кромвель, – говорит герцог, – в юности я славился меткостью и переколотил немало стекол. Полагаю, вы тоже. Или у вас не было случая?
– Было, милорд, в Патни тоже есть стекла.
– Милорд Норфолк! – кричит Чарльз. – Я рассказываю Кромвелю, что не бил стекол много лет.
В первую неделю июля король дает понять, что готов встретиться с дочерью. Нет, вернуть ее ко двору пока не готов.