Он говорит:
– Вам следует запомнить мой новый титул, мадам.
В Остин-фрайарз его встречает Ричард Кромвель.
– Мой привратник, – обращается он к Ричарду. – Никогда не впускай сюда женщин. Я не желаю ни видеть их, ни говорить с ними.
– Что, никогда-никогда? – спрашивает Ричард. – Никак вы собрались в монастырь? Но я слышал, в монастырях полно женщин, в том числе распутных. А если за вами пришлет королева, что мне придумать?
– Скажи, пусть напишет мне, и я отвечу ей письмом. В руки больше не возьму любовные вирши. Стихи, прославляющие военные победы. Стихотворные переводы псалмов. Все, что угодно, только не эти женские штучки.
Грегори замечает:
– Только на прошлой неделе вы тепло отзывались о леди Марии и сказали, что ей нужны подарки.
Его племянник говорит:
– Здесь Ричард Рич. И Зовите-меня.
– И Рейф, – добавляет Грегори. – Вид у них мрачный. Мы отправили их в сад.
– Рейф? Почему раньше не сказали?
Он спешит в сад. Дождь закончился с час назад, и теплый воздух напоен ароматами трав. Даже колышки, что подпирают юные деревца, как будто подрагивают от растительной силы. Молодые люди стоят на влажной утоптанной дорожке, их рукава касаются спутанных роз, колючий шиповник цепляет подолы. Они о чем-то беседуют приглушенными голосами, а при его приближении замолкают и смотрят на него настороженно, почти виновато.
Рейф говорит:
– Я не понимаю, как так вышло. Вероятно, кто-то похитил ваши письма или записи. Когда я следил за вашим письменным столом, такого не случалось.
– Я уверяю тебя, Сэдлер, – говорит Ричард Кромвель, – ничто тайное не покинет пределов этого дома. Ни слово, ни бумага.
– В любом доме могут завестись предатели, – замечает Зовите-меня.
Ричард Рич говорит:
– Мы никогда не распускали досужих слухов, порочащих вашу репутацию. И не пытались посеять раздор между вами и вашим царственным господином.
Мастер Ризли говорит:
– Ваши друзья всегда советовали вам жениться.
– Ради Христа! – восклицает он. – Что случилось?
– Шапюи получил некие сведения или сделал некие выводы. Он утверждает, что король обещал выдать леди Марию замуж. За вас.
– Господи, – говорит он после молчания, – а я сделал ей подарок. По крайней мере, пытался.
– Об этом толкуют везде, – говорит Зовите-меня. – Вести долетели до Фландрии, прокатились по Франции, перебрались через горы и вернулись к нам из Португалии.
– Король знает?
– Странно было бы, если б не знал, – говорит Рич.
Ризли говорит:
– Тон у ваших писем к его дочери весьма теплый. Кто-то их выкрал.
– Необязательно, – замечает он. Он по собственной воле показывал послу письма Марии, она в свою очередь показывала его письма Шапюи. – Мы не можем утверждать, что их похитили. Мы можем сказать, что превратно истолковали, с тем чтобы поднять шум.
– Друзья вас предупреждали, – говорит Зовите-меня. – Мы говорили вам в саду у Сэдлера. Вы дали ее матери обещание, сами признались. Теперь оно вышло вам боком.
Он видит лицо Генриха, как тот разглядывает кольцо на ладони. Я сам ей вручу, а вы найдите что-нибудь другое. Неужели король спасал его от него самого?
Он говорит:
– Королю в голову не придет отдать руку дочери своему советнику. А если придет, я откажусь. Он не может думать, что я ищу этого брака.
– До сих пор не мог. – Грегори выглядит потрясенным. – Но если поверит…
– Это мощное оружие, сэр, – говорит Рич, – если ваши враги задумают обратить его против вас. Многие убеждены, что муж Марии, кто бы им ни стал, когда-нибудь взойдет на трон. И любого, кто к ней посватается, можно обвинить в измене.
– Нечего повторять без конца одно и то же, Рич, – говорит Ричард Кромвель. – Это награда моему дяде за доброту. Он спас ее, а теперь утверждают, будто он думал только о себе.
Когда вспыхивает пожар, думает он, ты бежишь тушить его с ведром воды. Но губят тебя не дым и пламя, а кирпичи и бревна, которые разлетаются в разные стороны, когда взрывается дымоход.
Грегори говорит:
– Я знаю, что делать. Слухи не прекратятся, пока вы не скажете: «Я уже женат». Выйдите на улицу и предложите себя первой попавшейся женщине.
– Согласен, – говорит его племянник. – Старой или молодой. Любого сословия и положения.
– А если она уже замужем?
– Предоставьте это нам, – говорит Ричард. – Мы уберем его с глаз долой, верно, Рич?
Тень улыбки на лице Рича.
– Мы найдем способ от него избавиться. Большинство из нас вольно или невольно нарушают закон. Любого, если хорошенько покопаться, найдется за что наказать.
– Или просто прирежем муженька и сбросим в навозную кучу, – говорит Ричард. – Все равно все уверены, что мы только этим и занимаемся.
– Я сам прирежу посла, – говорит он, – как только его увижу.
Он находит Шапюи в саду, тот сидит под деревом и читает книгу. Он сам предложил ее послу: «Диалог между Законом и Совестью».
Он берет книгу и вертит в руках. Типография Джона Растелла.
– Могу одолжить вам вторую часть. Только она на английском.
– У нее есть продолжение? – удивляется посол. – Я думал, все уже сказано. Вопросы совести надлежит рассматривать в рамках закона. Отсюда следует, что нет нужды в особых законах, прописанных церковниками. – Он забирает книгу обратно. – А скоро англичане спросят, зачем вообще нужны священники, если каждый человек сам себе священник? Немцы уже так говорят.
– Похоже, придется мне жениться.
По крайней мере, Шапюи не пытается лгать. Он не делает вид, будто первый раз об этом слышит, просто машет рукой, отрицая, что был источником слухов:
– Мой дорогой Томас, и вы поверили, что я мог такое сказать? Благородные английские лорды уничтожат вас, и тогда мне придется иметь дело с Норфолком как с главным министром. Клянусь мессой, от одной мысли об этом я вяну с тоски.
– Думаю, вы пытаетесь меня погубить, – говорит он.
– Прошу вас, – посол делает знак своим людям, – бокал превосходного рейнского.
– Пропитайте им губку, – говорит он. – Выпью, когда буду висеть, прибитый к кресту над Лондоном.
– Не богохульствуйте, – мягко говорит посол, протягивая ему кубок. – Я только передал то, что слышал от честных и уважаемых людей. Что король якобы выбрал дочери в мужья англичанина и этот англичанин – вы. Однако я заверил императора, что, по моему мнению, Кромвель откажется. Он помнит, чей он сын, и еще не окончательно утратил разум.
– Едва ли я сумел бы отрицать, кто был мой отец.
Он вспоминает, как в конце дня Уолтер окунал голову в ведро с водой, а потом отплевывался и задыхался. Зачем? Едва ли от этого он становился чище.
– Разумеется, если король сделал вам это предложение, лицом к лицу, как вы могли отказаться? – спрашивает Шапюи.
– Король его не делал и не сделает. Это невозможно. Он предпочтет, чтобы Мария умерла. Гордость ему не позволит.
– Ах да, – говорит посол, – его гордость. Что касается моих собственных наблюдений, мне показалось, леди Мария краснеет при упоминании вашего имени.
– Она краснеет от гнева, – говорит он. – Размышляет, как прикончит меня, когда получит власть. Распятие будет милостью. – Он делает глоток рейнского. – А теперь она возненавидит меня еще больше. Кстати, отличная брошь. Какая искусная работа.
Он готов поклясться, что Шапюи бледнеет. Рука посла касается цветка календулы, лепесток украшен жемчужиной. Бывалого дипломата не смутить. Он снимает шляпу и начинает отстегивать украшение:
– Мон шер, это вам.
Он готов расхохотаться.
– Вы щедры. – Предательское украшение падает в его ладонь. Он кладет его в карман. – Я примерю потом, перед зеркалом.
Дома его ждет Рейф:
– Печально слышать такое про Шапюи. После нашей дружеской беседы в моем саду.
– Шапюи нам не друг.
Он спрашивает себя, показать ему брошь? Но не показывает.
– Что теперь? – спрашивает Рейф.
– Навестим французского посла и посмотрим, что он скажет.
– Монсеньора нет дома, – докладывает привратник. Затем, словно гость мог не понять, повторяет по-английски: – Нет его.
– Неужели? – Он снимает шляпу. – А он не притворяется? Не следит за мной из окна? А если я откину крышку того сундука, не окажется ли, что он сидит там, скрючившись?
Обязанности посла исполняет Антуан де Кастельно, епископ Тарба. Представив епископа в такой нелепой позе, привратник невольно улыбается. Впрочем, возможно, его любезность объясняется всегдашней щедростью Кромвеля.
– Милорд, у него другой ваш знакомый. Войдите…
Жан де Дентвиль сидит у пылающего камина. За окном птицы сомлели от жары, трава на лужайках сохнет, превращаясь в солому.
– Это вы! – восклицает он.
– Что за манеры, Томас! Вам следовало сказать: «С возвращением, посол».
– И надолго вы решили почтить нас своим присутствием?
– Нет, если это будет зависеть от меня.
– И что вас сюда привело? – У тебя нюх на несчастье, думает он. Иначе ты бы не приехал. – Прослышали о моем предстоящем бракосочетании?
Посол не улыбается:
– Мой король сказал, придется съездить, Жанно, лично поздравишь Кремюэля. Из уст старого друга поздравления особенно приятны.
Он фыркает:
– Ваш король предпочел бы увидеть меня скорее мертвым, чем женатым.
– Он живет надеждой.
– Если эти нелепые слухи пошли из Франции, я поручу нашему послу их опровергнуть.
– Определенно, епископ Гардинер не считает вас достойным супругом для принцессы. Он полагает, ваше дело – как он сказал? – подковывать лошадей. – Дентвиль обращает на него взгляд печальных темных глаз. – Вы обескуражены, Томас? Не привыкли к предательству? А чего вы ждали от Шапюи?
Он, Кромвель, отступает подальше от камина.
– Неужто вам и впрямь холодно? Никогда не поверю, – говорит он. – Не знаю, чего я ждал. Не этого.
Посол сердито ерзает в своих мехах:
– Вы думали, император и его люди будут вам благодарны, потому что вы исполнили обещание, данное Каталине? Они решили, это был хитрый трюк, который вы замыслили у постели умирающей королевы. Они полагают, у вас нет ни чести, ни совести. Кстати, так же они думают о Генрихе, поэтому не удивляются его поступкам. Впрочем, как и мы.