Он смотрит на королеву:
– Предупредите меня, когда она соберется сказать Генриху.
– Да, – говорит Джейн Рочфорд, – чтобы вы точно оказались рядом. Он будет в настроении оделять всех милостями. Может пожаловать вам… чего вам не хватает. Хотя такого не особо много, правда же, милорд хранитель печати?
За пять минут слух разлетается по дому. Эдвард Сеймур берет сестру под локоток:
– Как я понимаю, ты можешь надеяться. Ваше высочество.
– Все мы можем надеяться, – вкрадчиво отвечает Джейн.
У Эдварда такое лицо, будто сейчас он влепит ей оплеуху – шутки вздумала шутить в такую минуту!
– Мы достаточно долго ждали, сестра.
– Ох, Эдвард, – вздыхает она. – Ты так жаждешь повышения.
– Когда ты сможешь сказать?
Он, Кромвель, вмешивается:
– Ваше высочество, зачем откладывать?
– Потому что… – Королева задумывается, отчего так поступает. – Потому что как только у короля появится надежда на сына, какая у него останется причина молиться?
Они с Эдвардом переглядываются. Джейн права. Всякий раз, как какая-нибудь королева беременела, король был твердо убежден, что она ждет мальчика. Если у него будет наследник в утробе, если он вновь сможет сказать: «Я угоден Богу», что остановит короля от следования любому своему капризу? Он может выпустить всех узников из Тауэра. Или отправиться на войну. Из Европы сообщают, что Франциск сам руководит сражениями: продумывает осаду, выдвигает орудия. Генрих, говоря об этом, сопит и краснеет. Нога у него болит, и Терстон прав: чем королю хуже, тем больше он ест сладкого.
Он кладет руку Эдварду на плечо:
– Послушайте свою сестру. Не говорите пока ничего.
На досуге он продумывал пирог, который презентует королю на Пасху: огромный марципановый, украшенный золочеными шарами. Может, стоит отложить это до тех пор, как новость перестанет быть тайной.
Глаза у Джейн – словно глубокие озера в безветренный день.
Ранними зимними сумерками он снова в Доме архивов, пишет письма во Фландрию. Говорят, Поль растратил все свои деньги и папа отказывается ему помогать, но Реджинальд все равно пыжится и в качестве папского легата убеждает европейских монархов напасть на Англию. Лорд Дарси да и, без сомнения, другие северные бунтовщики ему писали; даже не читая их писем, мы знаем, что мятежники считают Поля своим королем в изгнании.
Теперь ему через тайные каналы сообщили, что Поль хочет с ним побеседовать. Реджинальд предлагает ему отправиться в Кале, затем встретиться на землях императора. Обоим выдадут охранные грамоты. Он, лорд Кромвель, счел за лучшее вытащить все на свет, а в итоге на совете вышел из себя и стал кричать, что если окажется в одном помещении с предателем Полем, то лишь один из них выйдет оттуда живым.
Король наблюдал за ним, склонив голову набок, как будто не веря в искренность его бурного гнева. Чтобы подкрепить свои слова, лорд – хранитель печати погрозил кулаком в сторону Дувра. Ричард Рич ошалело раскрыл рот, а лорд-канцлер от неожиданности выронил перочинный нож.
Он посыпает бумагу песком. Надежда на рождение наследника, думает он, станет для Поля ударом в сердце. Впрочем, если Джейн в счастливом ожидании, это меняет наши планы. Король захочет быть подле нее все лето. На север не поедет. Коронации в Йорке не будет.
Заходит Кристоф, говорит:
– Мэтью чихает. Если он заболел, вы не сможете являться ко двору.
Король и в обычное время боится заразы, а теперь, конечно, надо быть стократ осторожнее.
Кристоф говорит:
– Зовите-меня явился ужинать.
Он думает, Мария смотрела на меня так, будто не знает, кто я такой.
На ужин щука с розмарином и жареным луком. Зовите-меня говорит:
– Я слышал, Рейф закончил дела в Шотландии и отправляется во Францию.
– Я попытаюсь прежде залучить его сюда. Хелен говорит, что стосковалась. Ей осенью рожать.
– Наверное, она уже знает по признакам, – говорит Зовите-меня. – Судя по всему, Рейф шотландцам полюбился?
– Кому бы Рейф не полюбился? Теперь он едет во Францию с посланием к королю Якову. Яков что-то не спешит оттуда домой.
– В Париже Рейфу не избежать встречи с епископом Гардинером. Тот просит, чтобы его отозвали.
Он тычет вилкой в рыбу:
– Да простит меня Бог, но хотелось бы знать, зачем Он сотворил щуку?
Мастер Ризли вытаскивает из рыбы косточку:
– Полагаю, возвращению епископа вы бы обрадовались примерно как цикуте в салате.
Он вздыхает:
– Эх, когда еще будет салат. Из Франции сообщают, что вишни созреют не раньше июля.
Кристоф приносит миндаль и сушеные фрукты.
– Я вижу, леди Мария постоянно обращается к вам за деньгами и услугами. Леди Рочфорд утверждает… – Ризли улыбается, – что Мария избегает смотреть вам в лицо от большой к вам любви. Вы ослепляете ее девичьи очи.
– Мы должны быть признательны леди Рочфорд, – говорит он. – Без нее король с королевой могли бы не пожениться. Королевой по-прежнему была бы Анна Болейн.
А наш наследник так и не был бы зачат. По всему, Ризли, несмотря на свой чуткий слух, еще не слышал главной сегодняшней новости, поскольку хочет говорить только про Кале.
– Лайл беспечен. Вы правильно предостерегаете его, сэр. Он не только папистов привечает, но и сектантов, как говорят. Сакраментариев.
– Я слышал это от Шапюи. – Он задумчиво жует инжир. – Я бы лучше лег в постель со скорпионом, чем с Хонор Лайл.
– Я тоже, – поддакивает Кристоф, внося сыр. – Я бы ее башмаком раздавил. Опять будете всю ночь писать свою книгу про короля?
Зовите-меня смотрит на него с любопытством, однако вопроса не задает.
Когда северные лорды принесли извинения за свои прошлогодние бесчинства, король отпустил их по домам. Каждый увозил на одежде эмблему святого Георгия: король постановил, что всякий, кому есть к чему приколоть алый крест, должен носить его в знак верности государю, а если не крест, то хотя бы алую ленту или алую нить. Ибо, хотя мятеж подавлен и оружие изъято, в войне слов перемирие не заключено. Юг называет север изменническим, север клеймит юг еретическим. Север говорит, вы угнетали нас тысячу лет, мы для вас лишь защита от шотландцев, стена трупов, которая их замедлит, чтобы вы успели спрятать под замок жен, дочерей и золото.
Южане говорят, вы когда-нибудь бывали в Дувре? Смотрели с обрыва на огоньки французского побережья и думали, насколько узок пролив, как многим мы рискуем и как много мы платим, чтобы уберечь вас от работорговцев и пиратов, совершавших набеги на наши берега, сколько они существуют?
Он говорит королю, северяне не чтут королевские законы, они хотят чинить убийства без помех. Если Норфолк не сумеет их подавить, они впадут в прежнюю дикость, при которой глаз, рука и сама жизнь оценивались выкупом за кровь. Во времена наших пращуров жизнь дворянина стоила в шесть раз больше, чем жизнь землепашца. Богатый мог убивать сколько хочет, пока у него есть деньги платить виру, а бедному и одно убийство за всю жизнь было не по карману. Мы отвергаем это варварское право, мы говорим, что убийца не может остаться безнаказанным из-за того, что судья его родич, ровно так же как богатый грешник не может искупить свои грехи, построив монастырь. Перед Богом и законом все равны.
Нужно поколение, говорит он, чтобы замирить головы и сердца. В каждом графстве англичане привержены тому, чему учили их няньки. Они не хотят слишком напряженно думать, не хотят менять ту картину мира, что у них в голове, они не примут перемены, если те не облегчают им повседневную жизнь. Однако грядут новые времена. Дети Грегори – и, поспешно добавляет он, те дети, что родятся у вашего величества, – вырастут в стране, свободной от старого римского обманщика. Они не будут верить в кости и зубы мертвых, в святую воду, пепел и воск. А когда они смогут сами читать Библию, Бог станет для них близким и родным. Они будут говорить на Его языке, а Он – на их. Они увидят, что назначение государя не сидеть в шлеме с плюмажем на коне, а – как всегда говорит ваше величество – телом и душой печься о своих подданных. Писание учит покоряться земным властям, так что мы будем неколебимо преданы государю. Мы не станем отвергать часть его политики. Мы примем его целиком, будем считать, что он – помазанник Божий и Господь за ним присматривает.
А до этих благословенных дней, говорит он, будем сохранять мир. Мир дешевле войны. Все согласны, что севером нужно управлять лучше, но кого туда назначить? Томас Кромвель считает, что нам нужны толковые люди, а герцог Норфолк – что родовитые.
Когда вспыхивает новый мятеж, во главе восставших оказывается человек, который должен лорду – хранителю печати много денег. Зовут его Фрэнсис Бигод. Бывший паж Вулси, выпускник Оксфорда, до последнего времени ратовавший за Писание, приятельствовал с нашим архиепископом, Хью Латимером, Робертом Барнсом, был в наилучших отношениях с милордом Кромвелем. Что это значит, что это может значить, если такой человек разъезжает на коне, произносит дикие речи, размахивает мечом, клянется отбить Гулль, намерен захватить Беверли и порт Скарборо? Он устал от вопросов, что это значит и как могло случиться. Вы поссорились? Как будто это он виноват, что Бигоду пришла в голову кровавая блажь.
Он может лишь отвечать, Бигод в последнее время задавал мне странные вопросы. Спросил, как король может отвечать за наши души. Как будто здесь, на земле, есть на это другие кандидаты, получше. Спросил, может ли он, Бигод, проповедовать с кафедры, как священник. Когда я ответил, нет, он спросил, можно ли ему принять сан? Хотя он женат?
Наверное, Бигод повредился в уме. Однако его безумие погубит других, отправит их сражаться в то время года, когда лишь новичок затевает военную кампанию. А Бигод не настолько умопомешанный, чтобы не отвечать за свои поступки. Король помиловал бунтовщиков один, и только один раз. Дальше – суд без всякого снисхождения.
К нему приходит Ганс:
– Он решил, что хочет фреску.