обособление, образованное от корня, смысл которого связан с единственностью, единицей и даже одиночеством {фард}. Можно было бы рискнуть и передавать это слово по-русски не как выделение, обособление {тафрид} (в смысле абстрагирование), а как индивидуализация. Это бы подчеркнуло конкретность, индивидуальность знаков как познавательного материала. И тогда индивидуальные знаки выражали бы общее и даже абстрактное содержание [Нетрудно заметить, что в этом случае речевой (языковой) обмен информацией между людьми можно представить как сетку пересекающихся метафорических рядов индивидуальных словоупотреблений. И возможность взаимопонимания обусловлена наличием единой вещной среды. Или, наоборот, можно предложить иную модель языка – обмен уникальными выражениями (слово плюс контекст), которые полностью исключают метафоры (как в концепции Ибн-Таймийи – см. Приложение II). Пожалуй, вторая модель с ее конкретным и индивидуализированным словоупотреблением более соответствует концепции конкретного и индивидуализированного знака. Но обе эти модели обходятся без универсалий в аристотелевском смысле.].
Знак, будучи конкретен и индивидуален, имеет объективное, как мы бы сейчас сказали (аль-Газали этого выражения не употребляет), содержание, выступая представителем того, что находится вне постигающего человека. Аль-Газали в трактате «Прекрасные Имена Бога» (и не только там, это у него общее место) постулирует тройственное существование вещей: во-первых, в качестве отдельных и конкретных предметов {фи-ль-а‘ян}; во-вторых, в сознании, или «в умах»; в-третьих, «в речи {фи-ль-азхан; фи-ль-лисан}». Первое существование есть «основное и реальное/истинное» [асли хакики; слово хакика, от которого образовано прилагательное хакики, мы передаем как реальность/истина.] существование; второе – «познавательно-образное» [илъми су вари, от ильм – знание (познание) и сура – образ.]; третье – выразительно-указующее {ляфзи далили}.
Так, небо существует само по себе {фи айниха ва нафсиха}. Далее, оно существует в наших умах и душах (или в мозге)118: ведь оно отражается (буквально: отпечатывается) [Здесь и во всех подобных случаях слово отпечатывается принципиально для понимания представлений средневековых мыслителей и их современников о том, что такое Зеркало. Зеркало — не то, что отражает (не то, в чем что-то отражается), а то, в чем что-то отпечатывается (именно этот смысл имеет слово янтаби‘, слово таби ‘ означает печать), причем отпечаток остается там, где он отпечатался, или, если хотите, там, куда он впечатался. И Зеркало — это то, что принимает в себя и некоторым образом удерживает в себе изображения – образы, знаки в рассматриваемом смысле и т. п. (Еще варианты словоупотребления у аль-Газали: в Зеркале образы возникают, находятся – тахсуль, така‘.) Если бы аль-Газали воскрес и увидел включенный телевизионный приемник, у него бы не возникло сомнений в том, что перед ним чудесное Зеркало — не в метафорическом, а в буквальном смысле, ибо оно содержит в себе (удерживает) образы. При этом его совсем не удивило бы, что это Зеркало содержит в себе образы не того, что перед ним, а совершенно иные. Это полностью соответствует аш'аритской уверенности в том, что образ в Зеркале независим от того, что ему предстоит (так же, как некое следствие не обусловлено некой причиной): это Бог помещает образ в Зеркало, но он может поместить туда любой образ (как может сотворить любое следствие).] в зрении и представлении, и пусть даже небо исчезло из нашего поля зрения, а мы остались, оно присутствует в нашем представлении. Этот образ и называется знанием {сура; ильм}, он – знак {мисаль} познанного [Важно не упускать из вида лейтмотив всех рассуждений аль-Газали о познании, заключающийся в том, что знак (мисаль) есть знание (ильм), а знание есть знак.]. Знак в представлении, не устает повторять аль-Газали, и образ в Зеркале аналогичны один другому: и в том и в другом случае наличествует изоморфизм {мухакат, мувазат} между этим образом в представлении и в Зеркале и тем, что существует вовне. Наконец, небо существует как некое языковое выражение, состоящее из звуков119. Важно подчеркнуть, что, как аль-Газали неоднократно и настойчиво повторяет, языковое выражение (имя, слово) называет не предмет, а знак120 [Аль-Газали говорит об этом как о само собой разумеющемся. Но мне думается, что этот пункт принципиален во многих отношениях. В частности, он вскрывает уверенность аль-Газали – возможно, не в каждом случае осознававшуюся им самим – в том, что знак может существовать самостоятельно.]Отметим, что в произведении «Критерий знания, или Искусство логики» аль-Газали вводит еще четвертый модус существования – ша письме {фи-ль-китаба}», тем самым подразделяя существование в языке на две части – в речи и на письме121. Универсальность знака в том, что он, как и предмет сам по себе, един для всех народов, повторяет аль-Газали, а различия между народами и племенами проявляются на выразительно-указующем уровне. Проще говоря, все люди разных племен видят одно и то же небо (точнее, воспринимают один и тот же знак неба), но называют его по-разному..
Знак, о котором мы ведем речь вслед за аль-Газали и другими мыслителями, особый. При том, что выбор для обозначения смысла, вкладывавшегося мыслителями в рассматриваемое понятие знак, был большой [В средневековых сочинениях встречаются далилъ, ишара, аляма, рамз. Сам аль-Газали употребляет слово далилъ (указатель) в смысле, очень близком к современному пониманию знака как некоего условного обозначения предмета, явления или вещи, которое не совпадает с самой вещью (не родственно ей), и в случае, если человек не посвящен в правила условности (не знает кода-языка), он оказывается не способен понять этот знак, т. е. связать его с предметом, даже если этот предмет ему известен. Так, читателю этой книги, если он не знает арабского языка, непонятен знак (или знаковое выражение, аль-Газали сказал бы о таком выражении далилъ) калям. Что же касается знака, который аль-Газали (и все другие мыслители) называет мисаль, то он в некотором смысле родствен предмету. Это – знак, являющийся образом предмета. И из-за этой его привязки к предмету он является понятным и узнаваемым для всех людей, живущих в единой (или сходной) вещной среде. Если удастся транслировать зиак-мисаль того, что именуется знаком или знаковым выражением калям, то всякий (и араб, и русский, и турок) поймет, что это – письменная трость, прибор для письма, ручка.], они остановились именно на слове мисаль. В нем смысл подобия [Однокоренное слово – мысль, точно такое же.], и он всегда связан с образностью, образом [По содержанию употребляемых терминов знак — вид по отношению к роду (образ).]. И его, чтобы не путаться, мы станем называть цельнообразным знаком.
Цельнообразный знак является таковым, т. е. содержащим в себе образ в его целостности, генетически. Вспомним: знак есть отфильтрованная или очищенная, одухов-ленная, абстрагированная форма или образ. И это подтверждается тем, что происходит в Зеркале. В результате фильтрации (очищения, одуховления, абстрагирования) от формы отделяются посторонние добавления, но получающийся знак остается образным. (С этим согласились бы Чистые Братья, и аш-Шахрастани, и аль-Газали, и Ибн-Рушд, и Ибн-Таймийя.) Чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть в Зеркало. Там вы увидите (и средневековые исламские мыслители тоже видели) не оторванный от конкретной образности знак или знаки (предположим, надпись лицо мужчины лет пятидесяти пяти с седыми усами), а цельный образ – только и того, что лишенный, как выражается аль-Газали, посторонних добавлений.
И когда Ибн-Рушд в оптико-психологическом трактате называет цельнообразным знаком {мисаль} ту духовную, точнее, одуховленную форму, которая поступает в совместное чувствилище, а в своем теологическом трактате «Пути обоснования вероучительных догматов [исламской] общины» утверждает, что в Зеркале человек видит не предмет, а его призрак, фантом {хайяль}122, этот мыслитель, употребляя слово призрак, стремится выразить не только нетелесность того, что видит человек в Зеркале, но и его цельность.
Знак, о котором размышляют наши философы, достаточно специфичен. Цельнообразный знак – редуцированная вещь, очищенная не только от материи, но и от сущностных характеристик (формы), и от многих акциденций (например, размеров, запаха и т. п.), предмет, от которого осталась только одна характеристика свойство быть видимым. Популярный пример костер, который человек видит издалека. Он не обжигает и не греет.
Большое значение мыслители придавали размеру знака, точнее, отсутствию размера. Были в ходу простые варианты объяснения, ничего не объяснявшие. Так, Ибн-Таймийя, рассуждая о размерах воспринимаемого знака, полагает, что этот размер зависит от размера воспринимающего предмета: если Зеркало маленькое, то и изображение (например, того же неба) тоже маленькое123. Еще раньше тот же вопрос решал аль-Газали в трактате «Критерий различения между исламом и ересью», приводя в качестве доказательства неразмерности знака следующий хадис Пророка Мухаммада: «Был показан мне Рай – по ширине этой стены» [Примечательно, что современный публикатор этого трактата, знаток хадисов, дающий отсылки к авторитетным сборникам, дал здесь сноску: «Я не нашел никакого источника этого хадиса». Вполне возможно, что хадис апокрифичен.]. Тот, говорит аль-Газали, для кого доказательным является утверждение, что тела не проникают одно в другое и, тем более, малое тело не может включить в себя большое, должен принять, что Рай при этом не перемещался на стену, которая была перед Мухаммадом. Но чувству представляется [