Теперь молодые люди слушали директора с большим вниманием, и он понял, что компетентность вновь вернула ему авторитет.
– Для вашей мамы аутисты были людьми, которые не приняли тирании левого полушария, они замолчали и отстранились от окружающего, не тираня свободу своего мышления объяснениями. Образцом такого поведения для вашей мамы был Альберт Эйнштейн, который не разговаривал до семи лет.
– Эйнштейн был аутистом?
– Он был молчаливым ребенком, и родители считали его полунемым. Да, в какой-то степени он был аутичным.
Кассандра была потрясена.
Дело не в возможности говорить. Эйнштейн, как и я, знал, что нужно обходиться минимумом слов, что слова мешают существованию людей и вещей. Эйнштейн спокойно созидал свой внутренний мир, не допуская в него внешних влияний.
– Теорию вашей мамы «аутизм как преимущество», власти не одобрили. Но она продолжала научные изыскания, желая найти подтверждение своей гипотезе. Она хотела показать, что дети-аутисты умеют много такого, что недоступно обычным детям. Она нашла способ искусственно создавать аутизм. Но…
Директор замолчал.
– Но получила неожиданные результаты. Неудачные. Министерство здравоохранения закрыло ее программу. В это время она познакомилась с вашим отцом, он работал в созданном им министерстве будущего. Встретились два ученых, специалист по необычным детям и специалист по будущему.
Кассандра судорожно проглотила слюну.
– Ваш отец поддержал молодого ученого в его изысканиях. Была создана школа для детей-аутистов со сверхспособностями, которую финансировало министерство будущего.
– Эта вот школа?
– Да. Бывшая общеобразовательная школа «Ласточки» при поддержке министерства была преобразована в интернат «Ласточки. ИЦДАС». Вы знаете, что означает это сокращение?
– Нет, – ответил паренек-кореец вместо Кассандры.
– «Исследовательский центр для детей-аутистов со сверхспособностями». Сокращение придумала ваша мать. И она пригласила меня работать в качестве директора.
– А кем вы до этого работали?
– Я работал детским психиатром и тоже занимался аутичными детьми. Старался помочь им с помощью лошадей. Мы вместе занимались этими чудесными четвероногими.
Пападакис машинально погладил кольцо-печатку с изображением лошади.
– Именно здесь ваша мама ставила свои знаменитые опыты.
Черт возьми! Кажется, я в самом деле что-то узнаю!
– Она называла программу ОПП, освобождение правого полушария. Вы ведь размещались в северном крыле и никогда не бывали в южном? Пойдемте, я покажу вам ту часть интерната, где вы еще не были. Считается, что в ней живут и учатся младшеклассники.
Кассандра готова была следовать за директором. Ким показал директору нож.
– Если это какой-то обманный трюк, я немедленно им воспользуюсь.
– Не сомневаюсь. Ваша подруга тоже сторонница нанесения телесных увечий. Убедился на собственном опыте.
Директор с гримасой боли потеребил забинтованное ухо.
Они вышли из пристройки и через боковую дверь вошли в соседнее современное здание. По большому залу бродили дети. Лет от семи до десяти. На стенах зала висели картины и музыкальные инструменты. К гостям подошли несколько мальчиков и замерли, уставившись на них неподвижным взглядом. Кое-кто закрылся рукой, словно пришедшие представляли собой опасность.
– Вот они, необыкновенные дети-аутисты. Родители, впав в отчаяние, привозят их к нам. Они доверяют их нашим заботам, считая умственными калеками или сумасшедшими. Они их боятся. Боятся их причуд, приступов гнева и ярости. Боятся, что они покончат с собой. В других центрах таким детям прописывают успокаивающие или пытаются во что бы то ни стало социализировать. Но благодаря вашей матери, которая поняла ценность работы правого полушария, мы обращаемся с этими детьми совсем по-другому. Мы работаем не с недостатками, мы стараемся найти достоинства.
Филипп Пападакис подошел к девочке, самозабвенно наблюдавшей за мухой.
– Сыграй нам что-нибудь, Габриэль, – попросил он.
Габриэль, девочка лет шести, села за пианино и заиграла сложную все убыстряющуюся мелодию.
– Иоганн Себастьян Бах? – уточнил Ким.
– Нет, это из ее собственных сочинений.
Директор обвел рукой картины в рамах. Поражала их необыкновенная цветовая гамма.
– Работы Стефана, ему девять лет. Галерея в Нью-Йорке готовит его выставку. Напишут, что художнику за сорок. Никто не поверит, что таким зрелым мастерством в сочетании с новаторством может обладать ребенок.
– Моя цель совершенство, – сообщил Стефан, мальчик, стриженный под машинку. – Не терплю приблизительности. А вам как?
– Красиво, – признал Ким.
– Не красиво, а совершенно. Не терплю несовершенства. Хочу быть первым во всем. Понимаете? Во всем! Если хотите, чтобы я развивался, господин директор, дайте мне достойный инструмент! Не эти любительские кисточки, а лучшие кисти, лучшие краски и не беспокойте по пустякам.
Директор только улыбнулся художнику и указал на мальчика в очках с толстыми линзами.
– Жиль любит решать уравнения со многими неизвестными, из тех, что по плечу разве что самым продвинутым математикам.
– А чего им недостает? Чем они платят за такие способности?
– Не сказал бы, что цена так уж велика, – ответил директор, указывая на маленькую девочку, которая, испугавшись чужих людей, спряталась за диванной подушкой. – Они пугливы. У них бывают странные привычки. Они плохо спят. Не выносят кто шума, кто холода, кто каких-то картин. Едят однообразную пищу, у них аллергия на перемены. Они сосредоточены на своей внутренней проблеме, которая поглощает их целиком и полностью. Остальное их раздражает. Они нетерпеливы, сердятся, если вы не сразу их понимаете. Но согласитесь, это незначительные недостатки по сравнению с преимуществами, какое дает им правое полушарие.
К ним подошел маленький мальчик с живыми карими глазами.
– Я дружу с цифрами, – сообщил он. – Моя самая любимая четыре! Она такая интересная. Чего только не умеет, если написать ее хорошенько, со всеми острыми уголками!
Директор не обратил внимания на мальчугана, он подвел своих гостей к портрету, и Кассандра сразу же узнала свою мать.
– Софи не остановилась на достигнутом, она пошла дальше. Она не могла экспериментировать с больными детьми, прибывшими из лечебниц, и тогда она решила…
– Проводить эксперименты на собственных детях, – догадалась Кассандра.
– Именно.
Филипп Пападакис показал на табличку с именами.
– Первым был ваш брат.
– Эксперимент 23? – спросила Кассандра.
– Даниэль. Первый ребенок, на котором ваши родители стали проверять программу ОПП.
Кассандре сделалось не по себе.
– Благодаря опыту правое полушарие Даниэля было свободно, действенно и активно. Левое полушарие не оказывало на него давления, требуя объяснений и логики. Благодаря своей умственной свободе Даниэль достиг успехов, очень больших успехов.
Кассандра невольно погладила свои необыкновенные часы.
Мой брат Даниэль гений.
– Проблема в том, что отсутствие подавляющего действия левого полушария ведет к психозам. Человек может стать невротиком.
– Что это значит? – спросил Ким.
Директор внимательно посмотрел на корейца с синей прядью на лбу.
– Невротики, как бы поточнее сказать? Это люди, у которых отлично работают мозги. У них повышена чувствительность. Они видят то, чего другие не видят. Читают между строк, многогранно воспринимают информацию. Но проницательность не успокаивает их, а погружает в тревогу. Они понимают, какие опасности всерьез угрожают миру. Окружающее внушает им страх.
Я это понимаю, отчасти я тоже такая.
– Они не интерпретируют, общаются напрямую, получают все в непосредственном ощущении. Если им сказать «наступает ночь», они начнут пятиться.
– Левое полушарие не помогает, и они живут на примитивном уровне, – подвел итог Ким.
– Они живут на глубочайшем уровне, – возразил директор. – Если мы не понимаем, что они говорят, то только потому, что их уровень понимания гораздо глубже.
– Противоположности сходятся, – засмеялся Ким. – Сверхразвитый человек реагирует на окружающий мир так же, как неразвитый.
– Да, невротики трудно адаптируются в обществе. Обычно они совсем не следят за собой, тело для них мало что значит, главное – умственная деятельность.
Кассандра вспомнила беспорядок в комнате брата в доме родителей. Вспомнила его фотографию с длинной немытой челкой, падающей на лицо.
– Они что, ходят грязные? – с интересом осведомился Ким.
– Да, очень. Некоторые вообще не моются, потому что боятся воды. В период возбуждения забывают о сне и еде, обо всем, что мы привычно делаем каждый день. Они обладают необыкновенной харизмой, острым умом, несомненным обаянием, но вместе с тем внушают страх и на самом деле являются инвалидами.
Филипп Пападакис говорил с восхищением, смешанным с неприязнью.
– У них бывают периоды подъема, эйфории, потом они гаснут, у них тусклые безжизненные глаза, они отказываются общаться.
Как тот мальчик, рисовавший карту Коннектикута, он давал понять, что не хочет говорить.
– Другие люди для них не существуют. Они одиноки. Нет человека более одинокого, чем невротик. Но и у них бывают приступы романтизма, когда они судорожно пытаются наверстать свою отъединенность. И тогда устоять перед ними…
На лице директора засияла восхищенная улыбка.
– Невозможно…
Кассандра взглянула на часы. 18 %. Лишние 5 % от ее сердечного волнения. Вряд ли гениальный мальчик, стремящийся к совершенству, станет опасным, если разочаруется.
Директор замолчал, погрузившись в воспоминания о своих учениках-пациентах.
– Значит, мой брат невротик?
– Не обычный невротик. Ваши родители постарались сделать его таким. Эксперимент 23.
Кассандра обвела взглядом странных детей и невольно вздрогнула.
– И как же они это сделали? – спросила она.