Лису не удалось помочь пленникам, но процент вероятности близкой смерти продолжал уменьшаться – 51 %.
Что-то происходит для нас хорошее, но что именно?
Даже, когда часы показали 50 % опасности, вагонетка продолжала приближаться к размельчителю.
Настоящая мука ждать спасения, не понимая, откуда оно может появиться. Я уже испытывала страх перед близкой и неведомой опасностью.
Теперь все наоборот: я жду неведомого спасения.
«Вероятность умереть через 5 секунд 48 %».
Кассандра закрыла глаза.
Что это за Бог такой, что беспрестанно играет на моих нервах, спасая меня и снова бросая в бездну? И опять спасая в самый распоследний миг?
Бог-мальчишка, который забавляется нами, как хомячками. То запутал в лабиринте, то пустил под нож размельчителя.
Я объявляю забастовку! Кладу конец развлечению!
Я хочу только спать. Хочу раствориться во Вселенной и больше не быть собой.
Потеряв все, кроме души, Кассандра Каценберг вновь обретет беспредельность.
Вагонетка продолжала потихоньку двигаться.
Еще немного, и пленники окажутся под ножом размельчителя. Но тут на рельсы вспрыгнул человек, он сунул в колесо вагонетки металлический прут и остановил ее, едва не перевернув.
Спаситель стал помогать пленникам выбраться из железной тюрьмы. Он в противогазе, но видно, что он не коммандос: он не в форме, у него нет оружия, он в хорошо сшитом костюме и городских ботинках, заляпанных грязью свалки.
– Спасибо вам! Скажите, кто вы такой? – обратилась к нему Эсмеральда, когда он разрезал на ней ремни карманным ножом.
– Вы, случайно, не полицейский? – подозрительно осведомился Напраз.
Человек молча снял противогаз.
Надо же!
– Здравствуй, Кассандра! Здравствуй, Ким! Думаю, путь свободен. Что скажете, если мы отсюда выберемся?
Спаситель настолько любезен, что помогает идти Орландо, которому трудно двигаться. Но новичку трудно выносить вонь свалки, к горлу подкатила тошнота, и он снова надел противогаз.
– Кто вы? – спросил Орландо, кривясь от боли, рана у него снова начала кровоточить.
– Это мой худший враг, – сообщила Кассандра. – От него я убежала к вам на свалку
– Так оно и есть. Я директор интерната «Ласточки», – кивнул человек в противогазе.
– Как вы нас нашли? – осведомился Напраз, подходя к Эсмеральде.
– Меня вызвали.
В разговор вмешался Шарль де Везеле.
– Я ему позвонил. Вы сражались с террористами, а я позвонил ему по мобильнику и рассказал, что у нас здесь творится.
– Я не стал обращаться к инспектору Пелисье, – объяснил Пападакис. – Не хотел обнаруживать ваше местонахождение и терять время на объяснения. Зашел только на секунду в магазин, купил противогаз. В этом магазине продают все подряд. Потом дождался, пока террористы уедут, и приступил к операции.
Все побрели в «Искупление», по очереди поддерживая Орландо, у которого снова открылась рана.
– После пожара я вас возненавидел, – сообщил Филипп Кассандре гнусавым голосом. – Я решил засадить вас в тюрьму и никогда больше о вас не слышать! Но потом подумал: «Я директор школы, я не могу конфликтовать со своими ученицами».
Он изменился. Теперь он живет и думает по-другому. Даже самые ограниченные люди могут меняться.
– Особенно если это самая способная ученица. У лошадей то же самое, самые лучшие труднее всего поддаются обучению. Я попытался вас укротить и потерпел фиаско. Вы остались такой же оригиналкой с нестандартным мышлением, крайне необходимой для всего мира. Знаю об этом один я. И знаю даже лучше вас. И я переступил через свою гордыню и обиду и решил вам помогать. Узнал, что вы в опасности, и поспешил на помощь.
Подходя к «Искуплению», они увидели третий столб дыма.
«Реквием» все еще звучал. Пройдя еще немного, искупленцы поняли, что горит их поселок. Террористы уничтожали память об их победах. К привычному зловонию свалки прибавился едкий запах горящего пластика.
Троя тоже горела. Жрица Кассандра смотрела на охваченный пламенем город. Тогда это было более впечатляющее зрелище.
Напраз Ваде первым высказал свое мнение, оно было очень простым.
– Не люблю я пожаров, – сказал он.
– А я и террористов не люблю, – прибавила Эсмеральда. – У них мозги куриные.
– А я не люблю правителей, которые поощряют террористов, – не утерпел Ким.
– А я не люблю огонь, – заключил Орландо.
Филипп Пападакис не удержался и прогнусил из противогаза:
– Кто живет огнем, тот от огня погибнет.
– Мы все здесь не любим поговорок, – тут же заметил ему Ким. – На наш взгляд, перевертыши гораздо справедливее.
– Да, поговорок мы не любим, – подхватил Орландо.
– Но мы любим своих спасителей, – объявила Кассандра.
И все они по очереди плюнули на землю.
– Придется теперь все строить заново, – вздохнул Орландо.
– И гораздо лучше, – уточнил Напраз.
– И правильно, мне бы хотелось кровать пошире, – сообщила Эсмеральда.
Ким Виен взглянул на свою дымящуюся хижину.
– По счастью, всю необходимую информацию я сохранил на бесплатном сайте в интернете. Введу пароль и все восстановлю.
Напраз Ваде подобрал с земли трубку и принялся ее раскуривать обломком стула.
– Искупленцев так просто не остановишь.
– Если наши идеи напугали или вызвали недоверие пользователей, то только потому, что сайт был плохо сделан. Мы возродим Дерево Возможностей, и будущее изменится.
– Вау! А мне нравился наш сайт, там были симпатичные идейки, – улыбнулся Напраз.
– А мне хочется восстановить деревню, – сказала Эсмеральда. – Я полюбила это место.
– А мне хочется спасти человечество, – прибавил Орландо. – Мне нравится наш ударный батальон!
Кассандра уселась на землю, не отрывая взгляда от горящей деревни.
– Не знаю, верю ли я в их спасение, – вздохнула она. – Может, брат был прав? Они вконец оскотинились и спасти их невозможно?
– Да ты что? У тебя опустились руки? – подскочил к Кассандре Ким.
– Да нет, я просто не хочу больше думать о будущем. Мне захотелось настоящего. Хочу по-настоящему прожить каждую секунду.
– Живи. У нас сейчас как раз настоящие сложности.
У искупленцев не было воды, чтобы потушить пожар, так что они уселись в сторонке и стали ждать, пока он погаснет сам.
Теперь я хочу знать. Я должна узнать, неужели правда, что…
– Эксперимент двадцать четыре? – спросила Кассандра.
Директор интерната «Ласточки» посмотрел на нее и опустил голову.
– Эх, Кассандра… Кассандра… Кассандра… Мы говорили о твоем имени. Но мы ничего не сказали о втором элементе, который также является вашей характеристикой. О вашей фамилии.
– Каценберг?
– Каценберг. Фамилия немецкого происхождения и переводится дословно «Гора кота». Так что мы будем говорить о большом коте, который присутствует в каждом вашем деле.
– Это мой отец?
– Нет.
– Кто же?
– Брат вашего отца, ваш дядя, Исидор Каценберг. Из того немногого, что говорила ваша мама, я знаю, что он начинал как журналист, занимался историей науки, а потом стал вольным мыслителем. Личность неординарная. Затворился в водонапорной башне в предместье Парижа, жил на островке в окружении озера с дельфинами. Он и задумал все эти эксперименты.
Я чувствую, мы приближаемся к истине. Еще немного, и я узнаю…
Однако директор не торопился.
– Могущество мысли! Как не сказать о нем? Пустота, нечаянное столкновение двух нейронов, и вот уже побежала цепочка электрических мини-вспышек, завершившихся озарением. Идеей! Память закрепляет ее, потом она материализуется в белковой форме. Каждая идея становится материей. Идея Исидора Каценберга тоже стала протеином.
– Какая идея? Что он придумал? – заволновалась Кассандра.
– Он поделился идеей с братом, и она стала живым существом. Возникло живое воплощение его идеи.
– Что именно?
– Ты.
Я?
Эсмеральда и Напраз взялись за руки и смотрели на догорающую деревню. Остальные слушали гнусавого Пападакиса в противогазе с трубчатым носом.
– Идея Исидора Каценберга была необыкновенно оригинальной. Он почерпнул ее в Каббале. Новорожденный знает все, но это знание его сковывает, и Бог посылает ангела, который перед рождением стирает у ребенка память. Полоска под носом – это прикосновение ангельского пальчика, она есть у каждого из людей.
Про это я знаю! Куда он ведет? Почему столько болтает? Это невыносимо!
– Исидор Каценберг решил, что в этой метафоре таится другая. Он решил, что памяти нас лишает… язык. Как только ребенок начинает говорить, он запирает свою мысль в клетку, втискивает ее в рамки языка.
Пораженный Ким даже привстал.
– В тринадцатом веке король Фридрих Второй, говоривший на девяти языках, захотел узнать «природный» язык человеческого существа. Он поместил в комнату шесть младенцев, приставил к каждому няньку, приказав им кормить младенцев, купать, укладывать спать, но не произносить при них ни единого слова. Он хотел узнать, какой язык выберут дети без влияния со стороны. Король колебался между латынью, греческим и ивритом, по его мнению, главными языками мира. Но дети не заговорили вообще. Мало этого, все они вскоре умерли.
– Значит, без общения нет жизни, – подхватил Шарль де Везеле.
Видя, что огонь почти что погас, Эсмеральда полотенцем прибила остатки пламени в своей хижине и спасла щетку для волос и любимые бусики, хотя они слегка почернели и подрасплавились.
– И в чем же состоял эксперимент двадцать четыре? – спросила Кассандра.
Филипп Пападакис закашлялся в противогазе, стекла запотели, и даже глаз у него не стало видно.
– Ваш дядя Исидор очень долго обсуждал опыт Фридриха Прусского с вашей мамой. Думаю, он убедил ее, сказав что-то вроде: «Яд в правильной дозе становится лекарством».