Напраз согласно кивнул.
– ХВАТИТ ТЯНУТЬ ВОЛА ЗА ХВОСТ! – заорала Кассандра. – ЧТО ОНИ СО МНОЙ СДЕЛАЛИ?!
Девушка с большими светло-серыми глазами вцепилась в горло Филиппа Пападакиса. Ему не удалось разжать руки Кассандры, и он только встряхивал головой.
– Они лишили вас речи, – сообщил он.
Кассандра отпустила директора и уронила руки на колени.
– Вашего брата до семи лет, а вас до девяти. Вы оставались, так сказать, «чистыми», не затронутыми словами.
Нас не третировало наше левое полушарие.
Кассандра смутно припомнила то, что прочитала в книге своей матери.
– Как я вам говорил, до девяти месяцев младенец не отделяет себя от всего, что его окружает. Потом он переживает шок, и у него наступает «младенческая скорбь»: все, что он ощущал как самого себя, отъединяется от него, отдаляется, и он боится, что навсегда. Он словно бы теряет часть себя, руку или ногу. Осознает, что не от него зависит приход и уход утраченного. И он обозначает существо, которое было им и перестало им быть.
Мама.
– Мама. Будучи обозначенной, она отчуждается. С этого момента начинается процесс сужения сознания. Энергия любви, запах, ласка, нежность становятся отдельностью с названием «мама». Несколько букв, несколько звуков слишком ничтожны, чтобы охватить явление, какое представляет из себя мать. Затем следующее явление получает этикетку: «папа». Следом возникает отражение в зеркале, и мир становится еще теснее.
– Появляется «я».
Да, это мне понятно. «Я» – это ограничение сознания. Однажды я узнала, что я не все вокруг, я это только «я». Мое мышление не безгранично, оно заперто в пещере, которая зовется головой, оно узник кожаного мешка, который зовется телом.
– Я отличен от других. Я ограничен. Я уязвим. Я защищаюсь от мира, который мне угрожает. Все это свидетельства сужения сознания.
Филипп Пападакис продолжил развивать свою мысль:
– После «мамы», «папы», «меня» мир вокруг продолжает сужаться, получая этикетки и подчиняясь нашим словам. Это и было великим открытием вашего дяди и вашей матери. Человек пожелал контролировать мир с помощью слов, но, на деле, он его обессмыслил. Слова обрели избыточную значимость. Они уничтожили стоящую за ними реальность. Слово «тигр» не кусается. Слово «тяжесть» не обладает весом. Слово «солнце» не светит.
Кассандра совершенно по-новому увидела директора Филиппа Пападакиса, он перестал быть врагом, он стал учителем.
– Слова стали для человека орудием власти. Люди разделили территории, расклассифицировали животных. Как написано в Библии? «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных и привел к человеку, чтобы видеть, как он назовет их. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым».
Кассандра жадно впитывала новую для нее информацию, стараясь дышать как можно глубже.
Директор интерната «Ласточки» прибавил:
– «Nomen est omen»[6], что означает: назвать значит присвоить. Не случайно энтомологи втыкали в бабочек булавки и снабжали сложными латинскими названиями. Эта хрупкая красота не просто бабочка, это monarchus advantis simplex».
И я не просто живущее и мыслящее существо, а Кассандра Каценберг, семнадцати лет, француженка, с весом пятьдесят два килограмма, дочь министра будущего, сирота с аутизмом, разыскиваемая полицией за побег, поджог интерната и убийство брата. Все эти слова, определяя меня, делают своей пленницей и умаляют.
Мама понимала это и хотела освободить меня от этих свинцовых оков.
– Теперь вы вспоминаете время, когда жили без слов? С первого дня и до девяти лет…
Похоже, что да… В альбоме моей памяти появились неясные расплывчатые образы. Ветер, животные, растения, родители – и все это я. Вселенная – это я.
Я держу цветок, мои пальцы удлиняются, и я становлюсь цветком.
Я смотрю на облака, облака смотрят на меня, я вижу мир с высоты облаков.
Я гроза, я ослепительный разряд молнии.
Я река, я чувствую камешки, которые я несу и переворачиваю, форели меня щекочут.
Я водоросли, волнуемые течением.
Я дерево, мои корни жадно ищут воду, мои листья впитывают солнечный свет. Я паук и плету паутину среди веток. Я муравей и несу травинку. Я клещ, я бактерия, я микроб.
Я существовала во всех измерениях. На всех глубинах. Я сохранила память о всех моих предыдущих рождениях, о своем доисторическом прошлом. И теперь я знаю, что могу и дальше расширять свое сознание.
До того, как меня взяли в плен слова, я была всем.
Я была всемогущей, потому что хранила в себе память о возникновении Вселенной. Я сама была Большим взрывом, я была всеми формами материи и жизни, которые возникли в результате него.
Я была бесконечностью. Безграничностью.
– Но не будем забывать, что отсутствие слов – это опасный яд, как предупреждал об этом тот же Исидор Каценберг, и ваши родители возмещали отсутствие речи тремя вещами: музыкой, природой и своей любовью. У вас было все, что необходимо ребенку. Кроме слов.
Змеиный яд, растворенный в молоке.
Ким Виен понял не до конца всю значимость услышанного. А Кассандру охватила дрожь.
– А когда мне исполнилось девять лет, тогда что?
– Вас стали учить говорить. Каждое слово приобретало для вас необыкновенную значимость.
Вот когда я полюбила словари. Вот почему я хочу докопаться до корней, узнать глубинный смысл каждого слова. Их корни – это и мои корни.
– Ваш мозг воспринимал как драгоценность приходившие к вам сочетания звуков.
Человек, идущий по пустыне, который получает воду по капле, в каждой капле чувствует необыкновенный вкус.
– После «мама», «папа» и «я» вы узнали названия различных предметов, животных, растений, а потом, уже много позже, абстрактные понятия. Все постепенно укладывалось у вас в мозгу. Упорядоченно. Неспешно. Надежно. И глубоко.
Так оно и было, я помню. Каждое слово было драгоценностью. Я укладывала их в ларчик, размещала на полках по темам у себя в памяти.
Слова для выражения чувств.
Слова для обозначения действий.
Слова, чтобы мыслить.
– Ваш мозг развивался свободно. Левое полушарие потеряло возможность стать тираном. Ваш ум стал особо чувствительным, утонченным, творческим. В девять лет вы были необыкновенно пластичны, потому что были не только открыты всему, но и сообщались со всем – с другими существами, с природой, со всей Вселенной. И вот тут вмешались ваш отец и дядя.
Отец?
– Надо еще сказать, что именно дядя Исидор, который страстно увлекался футурологией, познакомил вашего отца с вашей матерью. Вместе они обсуждали создание Дерева Возможностей. Собственно, идея Дерева Возможностей принадлежит Исидору Каценбергу.
Да, да, вспоминаю! Он был автором этой книги. «Дерево Возможностей» написал Исидор Каценберг.
– Ваш дядя и отец считали, что миру больше всего не хватает ясновидящих. Они были убеждены, что наша цивилизация стала близорукой, сосредоточилась на настоящем и ближайшем будущем, забыв об истинном будущем.
– И они были правы, – согласился Ким, отбросив синюю прядь.
– Они говорили, что политики не хотят работать над будущим. Верующие, философы и даже ученые не решаются больше говорить о будущем, боясь ошибиться и подвергнуть себя осмеянию. Даже понятие будущего стало мало-помалу исчезать из обихода. Оба они обсуждали эти вопросы с вашей матерью и убедили ее использовать девственный мозг ее детей для того, чтобы сделать из них…
– Астрологов? – предположил Ким Виен.
– Ясновидящих, – поправил его Филипп Пападакис.
– Интересно. Но нельзя научить человека предвидению.
– Всему можно научить, создав определенные условия. Мышей, например, учат считать, а растения любить рок-музыку. Почему же не тренировать людей на видение будущего? – вмешался Шарль де Везеле.
– Как они нацелили мой мозг на будущее? – заинтересовалась девушка.
– Книгами и фильмами. Ваш мозг стимулировали особой духовной пищей.
Кассандра вспомнила комнату своего брата: на всех полках только научная фантастика.
– Научную фантастику можно считать большой экспериментальной лабораторией, где разрабатываются всевозможные концепции будущего. Она приучила ваши мозги думать о будущем.
Я помню этот непрерывный поток картин. Помню множество миров, созданных воображением.
Я помню пейзажи из «Дюны» Франка Герберта, потоки из «Основания» Айзека Азимова, планету Гиперион Дэна Симмонса, космические колонии Орсона Скота Карда.
Я помню, как странствовала на звездолете по «Звездному пути».
Я читала «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли, пришла в ужас от «1984 года» Джорджа Оруэлла.
Помню параллельные миры из «Убика» Филипа К. Дика и Лос-Анджелес будущего из фильма «Бегущий по лезвию».
Вот откуда у меня способность видеть далекое будущее. Я купалась в нем все мое детство. Все эти отдаленные миры стали моими воспоминаниями.
– Семь лет молчания для Даниэля. Девять лет молчания для вас, Кассандра. Вы были как бы своеобразными пружинами, их сжали, чтобы отпустить…
В будущее.
– Но ваши родители не предвидели платы, которую придется заплатить за сверхспособности. Хочешь не хочешь, существуют законы. «В одном месте убыло, в другом прибыло». У вас прибыло… Чего именно? Чувствительности? Нет, это слишком слабое слово. Вы стали сверхчувствительными. С содранной заживо кожей. И это не совсем то. У вас развилась паранойя? И это не точно…
– Мы стали невротиками, – высказала свое мнение Кассандра.
Пападакис кивнул.
– Именно. Вы нашли правильное слово. С семи лет периоды восторженной деятельности сменялись у вашего брата глубокой депрессией. Он читал запоем научную фантастику, которой снабжали его родители, и был презрительно высокомерен со всеми, кто пытался с ним общаться. Он стал нетерпим. Впадал в ярость из-за пустяков. Не переносил прикосновений. Окружающее его угнетало. Казалось невыносимым. Он постоянно бунтовал. Приступы радости или гнева сменялись глухой угнетенностью. Потом он лихорадочно принимался за математические формулы, ища законы вероятности. У него не хватало терпения ждать.