Милана не видно, но это Анну не беспокоит – она знает, что, чем бы он ни был занят, вечером он повезет ее на бал. И вечер наступает очень быстро, быстрее, чем всегда, потому что встала она очень поздно, а день оказался битком набит превосходными занятиями вроде неспешного принятия ванны, укладки волос и небольшого тренинга по натягиванию чулок. Чулки Анна раньше никогда не носила, но Муза доходчиво объяснила, что колготки следовало оставить в детском саду. Попутно подопечная давала ей последние инструкции – кому и что говорить, как себя держать, как улыбаться и что употребить внутрь на фуршете. Советы, что и говорить, бесценные, но Анна с удовольствием бы ими пренебрегла. Больше всего на свете ей хотелось нарядиться, приукраситься до полного лоска и просто покататься с Миланом по ночному городу. Пусть бы прошлое отпустило ее, новые чувства вытеснили болезненные воспоминания. Пусть бы тихо играла музыка, а в приоткрытое окно дышала не наступившая еще, но обещанная уже весна.
Но это все состоится, не так ли? Они будут ехать туда, будут ехать обратно. Ну а что произойдет в промежутке, неважно, она как-нибудь справится. Вряд ли это более сложно, чем ассистировать при резекции тонкого кишечника.
Глава 7
Гедеон Грей был квакером, но не без деловой хватки. Ему удалось не растратить, а преумножить небольшое наследство, и к закату дней он мог собой гордиться по праву – его семье принадлежала ни много ни мало целая китобойная флотилия, а сам он стал первым лицом в Нью-Бедфорде. Его уважали в городе и любили дома, он же больше всех на свете обожал Розмари Вирджинию Грей, которая была еще слишком мала для такого пышного имени и звалась просто Рози.
– Идем, Рози, – говорил он ей, брал тяжелую дубовую палку и шел в гавань.
Девочка семенила рядом. Гедеон обходил свои суда или товарные склады. Ему нравилось, как цепко Рози держится за его руку, как морщит носик от едкого запаха китового жира и ворвани. Вокруг гудел приморский квартал, вздыхало море, скрипели мачты, привычно сквернословили грузчики, моряки загибали соленые шуточки, визжали чайки и работницы с такелажной фабрики.
– Теперь в контору, – говорил Гедеон.
В конторе они пили чай с молоком, сахар Гедеон доставал из кармана. Девочка с наслаждением грызла белые кусочки, облепленные табачной крошкой и трухой. Потом Рози залезала на колени к деду и читала ему газеты – предпочтение отдавалось, разумеется, финансовым новостям. Гедеон помаленьку начинал клевать носом и засыпал, но Рози все равно читала. Девчонка прекрасно разбиралась в колебаниях рынка, и никто на свете не смел сказать, что, мол, не ее это ума дело, ведь, во-первых, она была внучка Гедеона Грея, а во-вторых, квакеры верили, что все люди равны перед Богом независимо от каких-либо внешних различий, пола, расы, национальности, религиозной принадлежности, возраста.
Рози хотела учиться – и училась. На мысе Кейп Код она окончила школу, известную спартанскими правилами, и после еще в Бостоне посещала училище. Самому же важному в своей жизни она училась у деда и отца. Впрочем, несмотря на суровую обстановку дома и на серьезное образование, она была прелестной девушкой, которой приличествующая квакерше хмурость придавала еще больше очарования, а простенькие серые платья, похожие на сиротские наряды, только оттеняли ее цветущую красоту. Она была настоящая Роза с румяными щеками, алыми губами, и на нее засматривались женихи, поговаривали даже, что сама она неравнодушна к молодому Смитсону, но до помолвки дело не дошло. Сначала скончалась матушка Рози, никогда не отличавшаяся завидным здоровьем, потом в китобойном промысле наметился спад, и Джеферсон Грей принял решение покинуть Бедфорд. Не одно сердце разбилось с тихим звоном, когда юная Рози отправлялась в Нью-Йорк с отцом.
– Так ли тебе надо уезжать, Рози? – спрашивал ее молодой Смитсон, уже признавшийся девушке в собственных чувствах и получивший самый лестный ответ. – Может быть, ты позволишь мне прямо сейчас поговорить с мистером Греем относительно своих намерений? Быть может, ты могла бы жить пока у тетушки?
Рози печально улыбалась и покачивала головой.
– Мой долг – быть рядом с отцом, – говорила она своим нежным голоском. – И потом, Чарли, это всего на год… Состояние здоровья папеньки…
Чарли удивился. В Бедфорде оставалась тетушка Сильвия, уже десять лет как парализованная. Ей забота была нужна куда больше.
Истинное положение дел выглядело так: мистер Грей действительно отличался некоторым полнокровием, но на здоровье не жаловался. Напротив того, он, как и многие толстяки, был жизнелюбив до такой степени, что вскоре, пожалуй, мог захотеть изменить свое положение вдовца. Наверняка в Нью-Йорке нашлось бы много дамочек, желающих окрутить богатенького провинциала и немедленно разродиться целым выводком маленьких Греев, что здорово ухудшило бы виды на дальнейшее будущее Розмари Вирджинии. Нет, этого ни в коем случае нельзя было допустить! Но, может, если держать доброго папеньку на диете из вареных овощей, не позволять ему употреблять горячительные напитки и по субботам приглашать доктора для кровопусканий, то катастрофы удастся избежать? Так Рози понимала свой дочерний долг – впрочем, не она первая, не она последняя. Миллионы людей видят смысл жизни в том, чтобы отравить существование близким, маскируя свои действия под бескорыстную заботу об их здоровье.
Рози была упорной и деятельной девушкой. За какие-то полгода диетический домашний стол с изобилием овощей и еженедельная порция пиявок «поправили» здоровье папеньки – он потерял значительную часть своего фирменного жизнелюбия. В доме бывали только деловые знакомые, по большей части очень скучные люди. Они старались угодить Розмари, зная, что девушка оказывает большое влияние на отца. Ей преподносили цветы, фрукты, птиц и котят, конфеты и билеты в театр. Один из партнеров отца по бизнесу, Эдвард Финч, подарил девушке старинное зеркало в тяжелой раме. Розмари удивилась, но подарок приняла. Не в ее правилах было разбрасываться тем, что доставалось просто так. И вообще, в характере Розмари наметились перемены. Она и раньше не была особенно щедра, но теперь по деловым кругам Нью-Йорка поползли слухи о ее неимоверной бережливости. Дом полнился гостями, к ужину редко приглашалось меньше десяти человек, все – финансовые тузы. Принимали их более чем скромно: кушанья были самые простые, вина дешевые.
– Подождите, не подавайте джентльменам лампу, – говорила Розмари служанке, когда видела, что та направляется в кабинет господина Грея. После ужина гости собирались там, чтобы выкурить по десятицентовой сигаре и выпить по рюмочке отдающего старой пробкой портвейна. – Джентльмены курят, верно? Ну, так им довольно будет света от сигар. Беседовать можно и в сумерках, это даже уютнее.
Розмари экономила на керосине и на стирке. Например, не велела относить прачке использованные салфетки, а непридирчиво осматривала их на наличие пятен, затем сбрызгивала водой, самолично проглаживала утюгом и снова пускала в ход.
Одевалась Розмари Вирджиния уже не просто скромно, а дурно. Ее черное платье от частого ношения протерлось на локтях, сукно залоснилось. При ходьбе она ступала тяжело, потому что носила не легкие туфельки, приличные девушке ее возраста, а подбитые гвоздями для прочности ботинки. И все равно Рози была хороша – вились золотистые кудри, влажно поблескивали жемчужинки зубов, синие глаза сияли. Она излучала благоухание юности. Она была обольстительна. Папаша Грей только качал головой, глядя на дочь:
– Дитя мое, люди скажут, что я держу тебя в черном теле. Почему бы тебе не накупить нарядов? Иные девицы, я слышал, находят радость в этом невинном пристрастии. Возьми денег и истрать их все на наряды. Побольше розового и алого, это должно идти к твоим волосам и щечкам.
Что бы сделала любая другая девица? Правильно, она явилась бы домой вся в образчиках тканей и кружев, из карманов у нее торчали бы выкройки, в ногах лежали горы картонок с шляпками самого дурного вкуса, и еще одно творение модистки украшало бы прическу. А Рози возвратилась такая же, как и была, и даже пришла пешком, а не приехала в экипаже. Посвежевшая от быстрой ходьбы, она вошла в кабинет отца, прижимая к груди пакет.
– Но что ты, малышка, купила?
– Акции, – ответила дочь.
Смитсон явился из Бедфорда просить руки Рози, но она даже не допустила его в папенькин кабинет, к величайшему смущению жениха.
– Папенька хворает, Чарльз, ему вредно волноваться. Не хотите ли чаю?
Чарли пил чай и смотрел на свою возлюбленную бараньими глазами. Чай был спитой, а масло на гренках прогорклое, но женишок этого не замечал. Все, полученное из жестких ручек любимой, казалось ему манной небесной. Кстати, папенька и в самом деле хворал, но Розмари не намерена была просить его благословения на брак со Смитсоном. К тому моменту она уже выбросила его из своего сердца. Чарли, конечно, красив, нежен и мил, но до чего вял, до чего безынициативен и… беден! Нет, он не сможет работать над преумножением капитала, а значит, не сумеет сделать Розмари счастливой.
Папенька скончался, оставив Розмари наследницей всего состояния. На похоронах ее поддерживал под локоток Эдвард Финч. Другим претендентам оставалось только кусать локотки, разумеется, свои собственные. Розмари из-под простенькой вуальки смотрела на Финча влажными глазами. В голове у нее крутились цифры. У него есть миллион, Финч развивал перед невестой планы вложений. Пожалуй, на этого человека можно поставить. К тому же нареченный вовсе не был ей противен. Конечно, он уже немолод, зато много повидал, умеет увлечь рассказом, знает много языков, начитан. Свой миллион Финч заработал, торгуя на Филиппинах чаем, шелком и гашишем.
Вскоре пара обвенчалась. У них была причина не устраивать пышного свадебного торжества – Рози носила траур по папеньке. Сначала гражданская церемония, потом церковное венчание. Розмари слегка прослезилась, выслушав трогательную речь священника. Она изящно крестилась, а в другой руке у нее был зажат бархатный мешочек с брачным контрактом, по которому жених не претендовал на имущество невесты. Эдвард посматривал на суженую со смешанным чувством досады и восхищения. Наконец он решил, что, хотя ему и не удалось запустить руку в карман Розмари, все равно она – лакомый кусочек и не станет транжирить его денежки, как на ее месте поступили бы другие женщины.