едний десяток лет морозами, сковал лужи корочками льда, выстудила без разбора и лачуги бедняков, и особняки знати. Даже городские дома, кажется, замёрзли — и потому, словно обожжённые внезапным холодом, навевали тоску облупившейся штукатуркой и потускневшей черепицей. Радовались нежданной зиме лишь дети. После нескольких дней стужи ветрам надоели пустые озябшие улицы и скованные заморозками грязь осенних дождей и мусор, поэтому северные гости поспешили нагнать туч и укрыть всё толстым белым покрывалом, приглашая поиграть в снежные забавы.
Дядюшка Джорса ребёнком не был уже давно, но погоде радовался тоже. Не пугало его и то, что через несколько дней всё растает, затопив улицы слякотью. Поток посетителей в трактир только увеличится. Ведь любой согласится, что сидеть в уютном зале и любоваться отблесками тёплого камина в лаке сосновых досок и полировке массивных столов куда лучше, чем мёрзнуть на улице. А там и закажут одно, второе, третье… Ещё кружку подогретого винца, пива или эля: по такой погоде согревающее питьё расходится куда быстрее, чем обычно. Бывало, конечно, что иногда с устатку переберёт какой-нибудь работяга хмельного — так на вышибалах Джорса не экономил никогда. Да и расположено заведение удачно, рядом казармы имперского легиона. А солдаты и офицеры мало того что всегда денежные клиенты, зарвавшегося буяна голыми руками успокоят. Оно, кстати, руками даже лучше, чем кинжалом али мечом. Или дубиной вышибалы. Без смертоубийства, значится, точно обойдётся — а пустой крови Единый заповедовал не лить.
Трактирщик с гордостью оглядел из-за стойки своё заведение: всё-таки не зря он считает его одним из лучших в городе. Утро только, а зал наполовину полон. Даже один офицер уже сидит, и не какая-то штабная крыса! Мастер-сержант учебного полка, туда берут только лучших. Да ещё и со знаком «Отчаянной доблести» на камзоле. Знающему человеку сразу понятно, что этот худой, уже наполовину седой мужчина оттоптал немало дорог, повидал немало сражений и земель. Ему есть с чем сравнивать, и если он выбрал именно «Веселого поросёнка» — значит, заведение Джорсы и правда лучшее во всей округе!
Дверь звякнула колокольчиками и открылась, впуская очередного клиента… Джорса тяжело вздохнул. Причём дважды. Сначала позавидовав объёмам высокого смуглого чужака, трактирщик о таких мечтал не первый год. Стыдно сказать, за стойкой два десятка лет, внуки скоро пойдут — всё худой как жердь. Второй раз — потому что у вошедшего живот был отнюдь не пивным, наверняка сплошные мускулы, наёмникам никак нельзя иначе. А никем другим мужик быть не мог: покрой куртки и штанов неместный, вот только торговый люд с мечом или секирой, как у этого здоровяка, по городу не ходит. Вышибала было при виде гостя напрягся, от таких клиентов можно ждать любого: и кутежа, когда за вечер заведение больше чем за неделю выручит, и драки на пустом месте. Но хозяин подал знак не беспокоиться. При легионере буйствовать никто из «Вольной корпорации» не станет. Солдаты удачи на армейцев, конечно, посматривают свысока, как-никак мы сами себе хозяева. Но и с уважением: легион — это тебе не какая-то дворянская дружина, которая только бахвалиться умеет да юбки задирать горазда.
Опыт подсказал, за какой столик сядет пришелец — чтобы и место солидное, и не рядом с военным. Но на середине пути наёмник словно споткнулся и с радостным возгласом встал перед легионером. А тот, к удивлению Джорсы, не отогнал нахала, а вскочил и крепко обнял:
— Здорово, Бэйрд! Вот уж кого не ожидал здесь встретить! Да ещё в таком виде!
— И тебе не болеть, Перет! Какими судьбами?! Надолго?! — полетели по таверне громкие голоса.
— Да вот с караваном из Лоджа только сегодня пришли. Ну, значит, как все дела сдали, ищу, где пообедать… натыкаюсь на тебя… А как ребята…
Дальше разговор пошёл уже тише, но хороший слух и умение читать по губам не дали содержанию спрятаться от любопытного трактирщика.
— Нутти погиб…
— Как погиб? — ошеломленно переспросил Перет, и с лица исчезла весёлость.
— Летом. Про Ланкарти слышал?
Перет кивнул, история разлетелась далеко. Осада замка, да ещё почти в центре страны, недалеко от метрополии! И ладно дворянские склоки или крестьянский мятеж. Пусть последний раз такое случалось поколение назад и лишь в северных провинциях — это было бы понятно. Но чтобы сражаться с непонятно откуда выползшей нечистью, как во времена Йена Сурового… Правда, закончилось, по слухам, в принципе неплохо: тамошний граф и спрятавшиеся за стенами окрестные жители оказались не робкого десятка. Когда подоспели на помощь легионеры — замок ещё держался, отбив несколько тяжёлых штурмов.
— Вот там он и полёг. А Хендри руки лишился…
— Выпьем за упокой хорошего друга и славного воина. Хозяин! Бутылку кумейрского!
— Две бутылки!
От неожиданности трактирщик несколько мгновений думал, что ослышался: две бутылки кумейрского коньяка! Это даже по нынешнему хлебному времени почти половина дневной выручки! Какое-то время Джорса хлопотал на кухне, подгонял повара с закусками для столь важных клиентов, раза три или четыре приказал самой симпатичной служанке приготовить стол… И вообще обслуживать исключительно этих двоих по первому же требованию. Закончив суету, хозяин опять вернулся за стойку и вслушался в разговор.
— …легионеры ушли, граф у себя остаться звал. Доход с трёх дворов, место десятников в своей страже. А капитан замковый намекнул, что года через два-три на покой собирается и потому не прочь подобрать себе замену. Чтобы, мол, человек надёжный и жизнью тёртый. Ну, Хендри, понятно, сразу согласился. Ему теперь как раз ко времени. Тедгар с ним остался, сам знаешь — не разлей вода. Да и возраст, обоим сорок уже. Пора и место искать, давно не сопляки по свету перекати-полем мотаться.
— А сам то? Ты-то как?
— Не могу я на месте сидеть. Хотел бы — наследовал семейное дело, а не ушёл тогда с вами.
— Неужто отказался? — изумился Перет. Потому что шанс стать десятником, да ещё, возможно, и капитаном графской дружины — это то, от чего презрительно морщатся только едва ушедшие на дорогу наёмника юнцы. — Тоже давно не мальчик, на год старше Тедгара.
— Отказался. Говорю же — не могу сидеть на месте. Ну да не сразу уехал, меня тоже зацепило. Месяца три провалялся. А как очухался, нашёл меня легат, который тогда помощью командовал. Ну и говорит: годовой ценз мастер-сержантом в учебных ротах отходишь, как положено, сразу центурионом возьму. Поскольку опытные люди всегда на вес серебра, а уж с опытом как у тебя — вдвойне. Ну, я и согласился.
Перет присвистнул:
— Ну, Бэйрд, всегда считал, что ты — голова. Ради такого я бы тоже послал графа не задумываясь.
Какое-то время мужчины почти молчали, пили коньяк и короткими тостами поминали погибшего друга. Наконец Перет спросил:
— А какой легион? Я всё смотрю, но знаки мне чего-то незнакомы.
— Пока да, — как-то странно усмехнулся Бэйрд. — Тринадцатый.
— Тринадцатый, тринадцатый… Это же штрафники! Каторжное отребье!
— Ты не прав, — попытался урезонить друга Бэйрд. — Да, это бывшие заключённые. Те, кому император недавно решил дать шанс. Вместо того чтобы сгнить в тюрьме, пусть, кто хочет, отслужит — и выйдет чистым. Да и нет у нас варнаков, душегубам ходу нет. А остальные… пусть они оступились когда-то, но всё же это люди. И не стоит сразу вешать им клеймо.
— Это не люди, — отрезал Перети задумчиво посмотрел на товарища. С одной стороны впереди должность центуриона, а, может, и старшего центуриона. С другой — до этого год общаться со всяким помоями. — Может, когда-то они и были людьми. Только вот они давно продали себя ночным демонам. А насчёт «душегубам ходу нет». Вспомни банду Когтя, и что мы выволокли после облавы из логова. Вспомни ещё ту деревушку, как её? Контин. А ведь в Лох-Монаре, откуда сбежала эта падаль, по первому сроку ворьё сидело. И если бы такую дрянь вешали сразу — сколько народу в том Контине осталось в живых? Ты меня не убедишь, насмотрелся. Нелюди они, едва тюремной баланды раз хлебнут и никак натуру не поправишь. Вот увидишь, император ещё поймёт, что ошибся. И загонит эти помои гнить обратно.
Разговор Бэйрд вспомнил через несколько месяцев, в конце марта. Снег уже успел сойти, но заледеневшая земля не прогрелась, а убегающая зима ещё покрывала по ночам лужи корочками льда. Стоять на продуваемом ветром плацу, особенно в одних рубахах, было не сладко. В другой день сержант, может, и пожалел бы новобранцев — но только не сегодня. Особенно двоих, стоявших отдельно перед строем. Справа высокий крупный парень. Матти. Пудовые кулаки и полная бесхребетность, покорность даже не тому, кто сильнее — а любому, кто попытается им верховодить, кто хоть слегка припугнёт. И в тюрьму-то, балбес, угодил так же. Землёй долги платить сложно, для этого надо одобрение имперского судьи. Вот и нашли односельчане способ, как закон обойти, расплатиться за неудачную ссуду общинным лугом. Парня обвинили в краже занятых денег и отправили в тюрьму. А на его место приняли в общину баронского слугу и отдали тому луг в вечное владение. Что новый человек со своей собственностью сделает потом, когда из села уедет, никого уже не волнует. Главное долга ни по каким книгам нет. Дело было шито такими белыми нитками, что скажи парень на суде хоть слово — и староста сам бы пошёл на каторгу, вместе с бароном. Слишком сурово следили за земельными делами. Но этот баран покорно со всем согласился! Хорошо, хоть ума хватило в легион записаться… Рядом второй. Невысокий, смуглый, подвижный как ртуть. Дайви. Когда-то мелкий вор, дважды сидевший по полгода за ерунду. И в третий раз схлопотавший лет десять каторги как неисправимый. В тюрьме на побегушках у старших урок, здесь возомнил себя «бывалым варнаком», который быстро наведёт «подходящий порядок». И начал с самого безответного, с Матти — заставляя себе прислуживать, издеваясь и избивая.
Остальные в роте знали о происходящем с самого начала, мастер-сержант услышал только через неделю. И первое время не мог поверить. В обычных учебных центуриях мерзавца остановили бы свои — и традиции, и отношение к службе. В отрядах наёмников подобного быть не могло тем более: народ туда шёл бойкий и жёсткий, из тех, кому по домам не место… Дураков напороться спиной на меч было мало. А если и попадались, то при первом же доказанном случае помирали от отравления. Десятком ножей соседей по отряду. Здесь же на помощь парню не пришёл никто! Видели, но отворачивались. Некоторые даже начали заключать пари, как скоро Матти станет целовать сапоги «хозяину». А ведь Бэйрд читал личное дело каждого, знал, сколько из этих полутора сотен попали в тюрьму по случайности, по глупости или связавшись с дурной компанией. В Тринадцатый пришло много кадровых военных, которые не хотели протирать штаны в легионах резерва, и все они хвалили задумку императора. С другой стороны слова Перета: «И едва тюремной баланды раз хлебнут, никак ты натуру не поправишь…»