ану.
Подделки вышли на славу, а базар удачно снабдил всем необходимым — пусть для этого пришлось два дня закупать вещи и "образцы товаров" под разными личинами. Зато едва караван-сарай скрылся из виду, чужаки из Империи немедленно исчезли, и вместо них появился молодой господин Сафар. По наказу достопочтенного родителя он едет искать достойных покупателей на ткани, которые его семья изготавливает в своих мастерских и покупает у горцев. Без труда теперь удалось купить и коней вместе с вьючными ишаками, соплеменнику их продали легко. Хотя торговаться с лошадником "для легенды" пришлось чуть не полдня. И теперь небольшой караван степенно ехал от селения к селению, от города к городу. Можно радоваться… вот только очень уж раздражала частая перемена погоды: войны за венец правителя разрушили оросительные каналы по всем южным провинциям, а человеческая жадность высосала из тамошней земли оставшиеся соки — потому отделявшая Шахрисабз от Заповедного леса пустыня изрядно выросла, испортив климат и насылая засухи.
Во владениях падишаха Ислуин был впервые, потому с интересом наблюдал за смуглыми людьми, так похожими на глину — из которой, по преданию, и сотворил их бог Тадж. Вдохнув душу в слепленные братьями фигурки. Что-то осталось таким же, как и на родине, что-то изменилось… словно смотришь на знакомый предмет в кривое зеркало. Те же бесконечные мосты на дорогах — горбиками перепрыгивают через арыки, вдоль которых высятся древние карагачи с чернеющими на сучьях огромными гнездами аистов. Те же голые зимние сады и поля — разве что земель под ячмень и пшеницу отведено куда меньше, теперь больше растят хлопок. Как и в его мире, вдоль дороги стоят небольшие деревни с домами-мазанками, разве что выглядят куда беднее — амбаров под зерно почти нет, и скот здешние дехкане стараются не держать. В городах неизменные улочки, где арба, проезжая, боронит по обе стороны глиняные заборы, а на площадях — высокие минареты с узорными изразцовыми шапками, на которых утром и вечером горит огненный блеск зари. И откуда жрецы-улемы каждое утро и вечер призывают молиться Таджу. Не изменились ни дымные чайханы, где можно заказать и душистый настой, и жирный плов, ни пестрая сутолока базаров, где бойкие зазывалы кричат, расхваливая лучший в мире товар: от медных кувшинов до шёлковых платков и шитых золотом халатов.
Вот только люди совсем другие. Ислуин помнил детей Таджа иными: полными смелости, честного лукавства и благородной хитрости. Они гордились своей родиной и потому великодушно относились к любому чужаку. Пусть восхитится красотой девушек, что по весне, сняв платки и сменив платья на шаровары, соревнуются в лихих скачках. Пусть склонится перед мудростью улемов, когда седобородые старцы затеют диспут о толковании священных книг или об устройстве мира. Пусть позавидует мастерству чеканщиков и оружейников, чей дамаск спорит с булатом гномов. Бывало, города Южного союза ссорились между собой — но сразу забывали обиды, едва враг ступал на их землю. Во время первого нашествия армия орков сумела войти в страну — обратно не вернулся ни один завоеватель.
Здесь всё было по другому. Здесь правили трусость, жадность и зависть. Каждый, от правителя города до нищего дехканина знал, что главная добродетель — вовремя склонить голову перед высшим и хлестнуть плетью низшего. Улемы больше не спорили в поисках истины, зато призывали не раздумывая следовать воле падишаха, объявляя её божественным законом. Здесь больше не гордились своим величием — а презирали чужаков, боялись и завидовали соседям. От полного разорения падишаха спасал только хлопок, который охотно покупали и в заснеженных владениях ярлов севера, и на островах благодатного юга. А государство от гибели — непроходимые пески и то, что искусство строить дальние порталы прочно забыто. Но если оркам удастся как-то пересечь пустыню, то страна падёт сразу: шахрисабзсцы предпочитали от любой беды прятаться поодиночке, надеясь, что смертный покров заденет только соседа. Прежних южан Ислуину напоминали только горцы — не зря жители равнин ненавидели их даже больше, чем пришельцев из других краёв.
В нужный город попасть не удалось, там начались волнения среди крестьян и ремесленников. Для страны такие регулярные, но бессмысленные и бесцельные бунты в отдельных провинциях были привычны, как привычен и результат: сожгут с десяток домов самых ненавистных кади и вельмож, поверят обещаниям посланника шаха "наказать и разобраться" и разойдутся по домам. Спустя пару недель через одного "бунтовщики" окажутся на каторге или в рабском ошейнике (и не важно, громил ли ты дворец эмира или сидел в это время дома), а оставшимся посадят на шею нового взяточника — и всё потечёт по-прежнему. Вот только ждать, пока всё успокоится, Ислуин не мог, да и расспрашивать боящихся собственной тени людей трудно. Оставалось только развернуть коней и ехать прямо на запад, досадуя о бестолково потерянных днях.
Словно в извинение за неудачу, судьба в первой же чайхане на идущем к побережью тракте подкинула Ислуину неожиданного, но полезного спутника: почтенный савдогар Джаббор-баши тоже ехал к океану и был рад разделить дорогу с юношей своего сословия. Тем более что торговал он хлопком-сырцом и "отцу" магистра был не конкурентом. Мужчина любил "общение с образованными людьми" и ещё больше обожал давать наставления "молодому человеку вдвое младше себя". А кроме того — рассуждать о смысле жизни, приводя в пример то, что знал, слышал и видел во время поездок по своей стране и соседним государствам. Незаметно для себя умудряясь рассказывать множество ценных и нужных магистру сведений. Особенно когда "юноша по неопытности выбалтывал интересные сведения о торговле" — Джаббор сразу становился довольным, открывал "шлюзы своего глубокого озера мудрости", и поучения изливались неудержимым потоком. Оставалось направлять беседу в нужном направлении.
Так было и сегодня, едва они остановились на ужин в очередной придорожной чайхане. Заведению было далеко до роскоши богатых городских ресторанов, где гости чинно сидят на дорогих подушках, отделены от остальных клиентов ширмами из шёлка, а блюда подаются на расписных тарелках редкого фарфора, едва успеешь махнуть официанту… но обоим путешественникам нравилась сутолока маленьких харчевен. На господской половине было не так темно, дымно, тесно и чадно, как в соседнее зале — но и сюда уже забрались вечерние сумерки, доносился шум и гам множества людей, тянуло жаром печей с кухни. А сквозь дверной проём виднелись потные оголенные до пояса повара, которые спешили, кричали, толкали друг друга и раздавали подзатыльники поварятам. Булькали огромные котлы, накрытые деревянными пляшущими кругами, сытный пар от бараньего плова сгущался под потолком, в сизом чаду яростно шипело масло, светились стенки накаленных жаровен, и жир, капая с вертелов на угли, горел синим душным огнем и бросал вспышки странного "колдовского" света.
Заказ в таких чайханах приносили не сразу, хозяева не нарушали очередь даже ради богатых савдогаров. Потому оба купца в ожидании плова с удобством расположились за беседой. Чуть ближе ко входу сидели Лейтис и корддами Джаббора-баши: обе храны пользуясь случаем разговаривали, старшая тоже наставляла "молодую коллегу". До тридцати лет, когда телохранитель могла выбирать себе нанимателя самостоятельно, доживали немногие — и женщина делилась опытом, который поможет девочке уцелеть.
Бросив аккуратный взгляд — как там Лейтис — Ислуин вслушался в поток красноречия Джаббора. Только что Сафар "случайно" проговорился, что перед отъездом услышал от отца новость, Империя формирует ещё один легион. Значит, сокращение армии приостановлено и цены на хлопок для мундиров поползут вверх. От такого известия в глазах савдогара зазвенели монеты, и он тут же принялся убалтывать молодого коллегу, чтобы тот не вспомнил про свою оплошность. Разговор беспорядочно перескакивал с одного на другое и, как это часто бывало в последнее время, свернул на государственное устройство:
— Главное, домулло Сафар — это порядок. Соблюдение законов есть основа государства. А закон соблюдается, только если существует порядок. А порядок — когда низший знает своё место, боится и потому склоняется перед старшим. Только это обеспечит стабильность, незыблемость и даст процветание.
— Даже если закон глуп, и творят его исключительно ради собственного блага, а не общей пользы? Простите, домулло Джаббор…
— Вы ещё очень молоды, домулло Сафар. Но поверьте человеку, который вдвое старше вас, и которому жизнь дала больше опыта и мудрости — любой закон священен, потому что идёт от власти. Чернь этого не понимает, как никогда не понимает своего счастья. Возьмите Зеравшан, куда мы с вами не попали. Чего они добились? У них был мудрый кади, которого они выбрали…
— Ну, я бы не назвал бы это выбором — должность пожизненная, всегда сохраняется за семьёй, да и старшины ремесленных концов давно уже только присутствуют при оглашении имени.
— Вы ещё предложите как в Империи — менять судью каждые пять лет. Я удивлён, что их система до сих пор не развалится. Ведь только-только назначенный кади войдёт в курс дела, станет знаком уважаемым людям и наладит нормальную жизнь — как приходит другой человек и всё начинается с пустого места. Или, вот: дети тамошних эмиров вынуждены молодость проводить на службе падишаха под началом черни. За это время они теряют и хороший вкус, и манеры, и саму способность управлять. Это как львёнка отдать на воспитание овцам — а потом ждать от выросшего зверя настоящей храбрости и величия.
— Зато в Империи уже давно не было смут. И даже тамошние дехкане готовы с оружием защищать свою страну.
— Вы сами только что привели хороший пример. Вы никогда не были за Рудным хребтом, потому не видите слишком жестокого и глупого правления тамошнего падишаха. Зато я хорошо помню, как расправлялись с северными эмирами, которые всего-то хотели отстоять свои освящённые предками права на владение подданными. Поверьте мне, Империя — это огромный голем, там нет внутренней твёрдости. И скоро она развалится, как рассыпается под ветрами и дождями любая глина. Зато наш порядок вечен, потому что верен. И потому крепок как скала. Послезавтра мы приедем в Файзабад, и в