Дом был стар. В белёсом полумраке июньской ночи незаметно отметин, которые беспощадное время оставило на гладко ошкуренных брёвнах стен, пристроек и забора — возраст всё равно невидимым давящим ароматом окутывает любого, кто пересекает границу ворот. Но усадьба хоть и не молода, крепка, как и четыре десятка лет назад, когда встала форпостом людей на границе Безумного леса. Пусть химеры и чудища уже давно не решаются покидать сумрачные пределы, а лихие люди не ищут укрытия под сенью вековечных дубов — надёжные стены по прежнему готовы укрыть от любой напасти. Впрочем, мужчина, во главе десятка всадников въехавший на подворье, давящей ауры не чувствует, привык — потому, не раздумывая, бросает повод подбежавшему парню и поспешил на верхний этаж. Не то что его спутники, ошарашено сгрудившиеся во дворе, пытающиеся осмотреться, куда они попали, и ёжащиеся от ощущения взгляда невидимого наблюдателя.
Хозяин усадьбы, ожидающий гостя в своём кабинете, под стать дому: крепкий старец, уже подобравшийся к закату своей жизни. Но ещё вполне способный в схватке одолеть иного молодого мечника. Старик, не вставая, показывает на второе кресло рядом с камином и ворошит кочергой угли. Ставни закрыты, света от притухшего пламени теперь почти нет, но вошедшего это не смущает. Уверенными движениями он делает нужное число шагов — в темноте кресло скрипит под тяжестью тела.
— Я приехал по твоему зову. Дед. Но, право. К чему такая секретность и спешка? Я всё равно собирался заехать по дороге…
— И заедешь. Через три дня я буду встречать любимого внука, которого не видел два года. Ты уверен в своих людях?
— Как в себе. Для остальных я не покидал лагеря.
— Хорошо. Я тоже уверен в своих… но хочу избежать случайностей. Твоё лицо видел только Киран, мальчишка во дворе. Послезавтра он уходит в свой первый рейд по Лесу, ты сам знаешь, что это такое. В следующую встречу он тебя не узнает, даже если доберутся до его памяти.
— Дед, но зачем?..
— Ты давно был в столице?
— В этой выгребной яме? Что я там забыл?
— Тебе стоит посетить Турнейг… скажем, приехать на Зимнепраздники. И вообще со следующего года бывать в столице почаще. Завести знакомства, присмотреться к обществу. Император не может быть чужаком.
— Император?.. Дед, ты с ума сошёл?!
— Дайв проживет лет пять, может восемь-девять — если перестанет каждую ночь таскать к себе в спальню новую юбку. И детей у него не будет, он бесплоден. Хотя знают пока об этом только главы семей клана. Этой зимой ко мне приехал младший Хаттан: Малком поддерживает твою кандидатуру. Остальные ветви согласны, даже Эманн — не знаю уж чем его смог убедить Малколм, но Лотианы отказались от своего традиционного нейтралитета в вопросах наследования. Я вызвал тебя сразу после письма от Эманна.
— Дед. Вы с ума сошли. Дайв ещё жив.
— Когда он умрёт, будет поздно. Мы уже совершили один раз ошибку, когда избрали его отца. И второй раз позволить, чтобы, воспользовавшись разногласиями, на выбор наследника повлияли со стороны, не можем.
— Но почему именно я? Я терпеть не могу всю эту ерунду, да и не разбираюсь ни в экономике, ни в дипломатии. Меня другому учили.
— Так и слышу в твоих словах: оставьте меня в любимом пятом легионе, — усмехнулся старик. — Ты лучший в нашем клане военный. Два последних правления Империя слишком заплыла жиром. Малколм прав, нас обязательно будут пробовать на прочность — от севера до юга. А за тобой пойдут и легионы, и ополчение…
…Харелт проснулся от шума во дворе: мама затеяла ремонт пристройки, и рабочие начали стучать и пилить прямо с утра. Парень замотал головой, прогоняя остатки ночных видений. Опять! Опять ему снится тот же дом. Ведь и был он в усадьбе всего раз проездом. Что же так привлекло в этом месте, как говорит отец Энгюс, невидимую сторону души, и та раз за разом показывает ему необычные сны? Такие яркие, что впору заподозрить — всё происходит на самом деле. Вот только проверить ничего нельзя. Не поедешь же, в самом деле, на границу удостовериться: Пятым восточным легионом командует тот самый медно-рыжий мужик со сломанным носом и шрамом над левой бровью.
Несколько минут парень валялся в постели, лениво раздумывая, а нет ли всё-таки способа узнать… как неожиданно в голову пришла мысль, от которой он чуть не свалился на пол: а сколько времени?! Торопливо одевшись, Харелт почти бегом спустился в гостиную, где стояло новомодное изобретение — домашние часы. Семья Хаттан купила их одной из первых в столице, едва научились делать надёжные механизмы размером всего с большой шкаф. Но хотя прошёл уже год, Харелт до сих пор каждый раз при виде этого чуда мысли приходил в восторг — ведь теперь, чтобы точно узнать время, не обязательно бежать на площадь или ждать, пока отзвонит главный городской колокол. Очень удобно — а в такие дни, как сегодня, ещё и крайне полезно. Стрелки показывали всего половину девятого, значит до визита тётки у него целых полтора часа. Есть время спокойно поесть и придумать, куда спрятаться до начала занятий в университете.
Тётя перебралась в столицу этой весной, как она рассказывала "присмотреть за учёбой дочери". (Хотя злые языки утверждали, что попросту рассорилась с мужем из-за очередной смазливой служаночки: девушку слишком часто стали видеть недалеко от спальни супруга, и увольнять её он отказался.) Впрочем, никакие слухи не помешали тётке быстренько обзавестись приятельницами и заняться "благоустройством детей". То есть искать выгодную партию для дочери и попытаться женить племянника. Через день заглядывая к Хаттанам то с одной, то с другой "достойной девицей брачного возраста". И самое печальное родители дали ей полную свободу, лишь мама после первого визита сказала: "А что ты хочешь от меня? Теперь на тебя будет охотиться каждая вторая, у которой есть подходящая дочь на выданье. Привыкай. И тренируйся на моей сестрице отбиваться, не доводя дело до скандала".
Харелт думал, куда спрятаться, весь завтрак, но идея пришла в голову, только когда он седлал коня. "Я к Раттреям", — предупредил он мажордома и поспешил уехать: часы показывали без пяти десять, так что времени до "родственного визита" оставалось всего ничего. Но отправиться за ним к Раттреям тётя побоится, семейный дом хранящего покой вызывает у неё панический ужас… и зря. Дана Фиона замечательная женщина, а усадьба Раттреев вообще чудо искусства. Впрочем, последнее как раз не удивительно, ведь строил дом сам Леод! Пусть тогда ещё совсем молодой и никому в столице не известный — но от этого не менее талантливый.
Уже подъезжая, Харелт вдруг подумал: а ведь прошлым летом он даже не мог себе представить, что вот так, запросто, будет ходить сюда в гости. Дело было, отчасти, в репутации дана Кайра - но главное, что даже светский дом Фионы Раттрей всегда был местом для избранных. Только туда приходил великий Леод, только там можно увидеть ректора Университета и главу Торговой палаты. Да и многих других. Потому-то леди Хаттан, получив зимой приглашение, не устояла. Хотя и относилась к светским посиделкам довольно презрительно и понимала, что связан интерес в первую очередь с даном Иваром. Дальше как-то случайно получилось, что женщины сдружились, стали ходить в гости неофициально, потом мама взяла с собой Харелта… И вот теперь он прячется от тётки у Раттреев.
Фиона отнеслась к приезду Харелта с пониманием, хотя и пожурила — мол, всю жизнь прятаться не получится. Либо кто-то добьётся своего, и парня женят, либо он научится отказывать. Либо найдёт себе невесту сам, а после свадьбы будет спокойно глядеть на расстроенных мамаш. И тут же заговорщицки подмигнула и предположила: уж не в этом ли дело? Может, есть тайная любовь, а Харелт боится, что про неё узнают? Например… та девушка, дочь дана Ивара. И не потому ли Харелт за неё переживал? На этих словах парень поперхнулся травяным настоем так, что чуть не вылил всю чашку на себя. А потом горячо запротестовал. За друзьями не ухаживают и не влюбляются, Лейтис для него близкий друг. Не больше! "И вообще, скорее я стану императорам, чем она станет моей женой!", — горячо закончил он.
Фиона в ответ от души рассмеялась, а потом сказала:
— Смотрю, путешествие на восток до сих пор сказывается. Или это влияние отца Энгюса? — увидев в глазах непонимание, она пояснила: — В столице, если говорят о чём-то невозможном, несбыточном, произносят: "Раньше Единый второй раз сойдёт на Землю". А присловье про императора в ходу в основном на востоке страны. Ближе к Безумному лесу. Вариант второй — повлиял святой отец. Он, конечно, человек широких взглядов — но когда при нём попусту поминают имя Господа, не очень любит. Точнее и по молодости не очень любил, а теперь особенно.
— Вы знакомы?
— Ну… родню надо знать в лицо. Пусть и ушедшую в священники.
— Родню?!
— Дальнюю, — женщина оценивающе посмотрела на Харелта, демонстрируя, что раздумывает, стоит говорить остальное или нет. — Надеюсь, дальше этой комнаты мой рассказ не уйдёт? Дело давнее, про него уже забыли — пусть так и остаётся.
Дождавшись, пока Харелт кивнёт, Фиона продолжила:
— Произошло всё лет пятнадцать назад. Отца Энгюса тогда звали ещё маркиз… впрочем, вот это как раз не важно. И был он из молодых следователей Управления порядка, и уже тогда считался лучшим. Безупречная репутация, блестящая карьера. Но однажды взял и уничтожил улики. В результате виновного оправдали. Причем тот мужчина на самом деле был виноват, и Энгюс это знал. Как и знал, что впутался барон случайно, по минутной глупости — а закончит жизнь на каторге, отец Дайва Первого старикашкой был злопамятным. Судья императорский намёк понял правильно, даже с обвинением по спорным статьям был готов согласиться и срок назначить "по полной". В любом другом случае всё бы закончилось взысканием, записью в личном деле, назначением в глушь — но после "монаршего неудовольствия" либо уезжать из страны, либо до конца жизни сидеть в поместье. Сам знаешь, в таких случаях обычно не помогает даже смена правителя. Никуда не возьмут, и никто руки не подаст, побояться. Нас с сестрёнкой тогда, за то, что утешать бегали, на хлеб и воду. А когда не помогло — один раз мы всё-таки сбежали — в деревню отослали… Потом опальный маркиз вдруг исчез. Говорили, уехал или покончил с собой. В столицу он вернулся через четыре года, и узнала его в старшем послушнике Сберегающих только я. По одному слуху его духовны