– Немцы атакуют остервенело, но командование нашей армии заканчивает возведение стены, которая остановит захватчиков. Враг нигде не нарушил целостности главных оборонительных рубежей.
По залу пронесся легкий шум. Решительные утверждения Дезире Миго на всех влияли положительно.
– Скажите, мсье Миго…
Дезире притворился, что ищет глазами, кто задал вопрос. Ага, там, сзади, справа…
– Слушаю вас…
– Немцы должны были напасть с территории Бельгии, но они атакуют у Мааса…
Дезире понимающе кивнул:
– Так и есть. Немецкие стратеги вообразили, что наша армия будет дезориентирована отвлекающими действиями на востоке. Подобная наивность может только насмешить тех, кому известно, как ясно мыслит наш Генеральный штаб.
В разных местах зала прозвучали приглушенные смешки.
Журналист собрался было продолжить, но Дезире остановил его, подняв указательный палец:
– Задаваться вопросами естественно для любого человека. При условии, что эти вопросы не заставят французов сомневаться и подозревать. В час решающей битвы подобные чувства контрпродуктивны и антипатриотичны.
Представитель прессы воздержался от вопроса.
Все пресс-конференции Дезире заканчивал одной и той же тирадой, каждое слово которой призвано было усилить, в случае надобности, веру во французскую армию и – опосредованно – в коммюнике министерства:
– Наши руководители, преемники Фоша[37] и Келлермана[38], предельно компетентны, у них стальные нервы, с нашими летчиками никто не сравнится в мастерстве, наши танки безусловно лучше немецких, мужество наших пехотинцев вызывает бесконечное уважение и восторг… Совокупность всех этих элементов позволяет с уверенностью утверждать: французы будут сражаться и одержат победу.
Увы – реальность вступала в противоречие с желаемым, «успехи» французской армии вынуждали Дезире постоянно преувеличивать.
Чем тревожнее были фронтовые сводки, тем категоричнее он высказывался.
Однажды утром он спросил заместителя директора, считает ли тот министерство самым «авторитетным голосом» Франции, способным лучше других поднять народный дух.
Высокий чиновник откинулся на спинку кресла и слегка шевельнул указательным пальцем: «Продолжайте…»
– Наши коммюнике точны, но как «официальные высказывания» они всегда вызывают у слушателей определенное недоверие. Если мне будет позволено высказать свое мнение…
– Дерзайте, старина, высказывайте!
– Люди инстинктивно меньше доверяют «официозу», чем… разговорам в бистро.
– Хотите встречаться с журналистами в бистро?!
Дезире издал короткий сухой смешок. Его шеф полагал, что такие звуки издают только высоколобые интеллектуалы.
– Конечно же нет! Я подумал о радио.
– Что за вульгарность! Мы не можем опуститься до уровня… Радио-Штутгарт! Уподобиться этому предателю Фердонне!
Поля Фердонне никто не называл иначе как «штутгартский предатель». Главный франкоговорящий журналист Радио-Штутгарт на содержании у немцев был в марте заочно приговорен 3-м военным трибуналом Парижа к смертной казни[39]. Распространение лживых новостей, призванных подорвать моральный дух французов – то есть заставить их сложить оружие, – сочли актом предательства. Фердонне был коварен, и некоторые его утверждения попадали в точку: «Великобритания предоставляет машины, Франция – тела», «Пушечные ядра никогда не попадают в генеральские кабинеты», «Вас мобилизовали, а прикомандированные отираются на заводах и спят с вашими женами»… Дезире не только нашел высказывания очень эффективными, но и счел возможным взять их на вооружение.
– Я спрашиваю себя, какое влияние окажет на слушателей ежедневная передача, в которой некий чиновник будет высказывать в эфире то… о чем администрация не может заявить открыто…
Дезире принялся развивать идею, согласно которой любой человек готов принимать на веру слова чиновников, если они выдают инсайдерскую информацию, так сказать, «из-под полы».
– Француз состоит со своим радиоприемником в интимных, почти плотских отношениях. У него возникает чувство, что диктор общается лично с ним, и, если мы хотим сохранить доверие страны, придется взять на вооружение радио.
На лице заместителя директора появилось скептическое выражение, которым он обычно маскировал восторг.
– Мы покажем Радио-Штутгарт, – продолжил Дезире, – что знаем своего врага, и очень хорошо знаем!
Вот так на волнах Радио-Париж, вещавшего на всю Францию, появилась передача «Хроника господина Дюпона». В самом начале звучала одна и та же фраза, сообщавшая аудитории, что особо информированный член французского правительства ответит на вопросы граждан.
«Мы получим двойную выгоду! – уверял своего шефа Дезире. – У слушателя появится чувство, что именно его вопросы интересуют власть, что она считает его достаточно зрелым и готова делиться с ним стратегической информацией».
– Добрый вечер всем. Мсье С. из Тулона, – (Дезире настаивал на географической привязке, которая, по его мнению, «наделяла вопрос топографической подлинностью» – это выражение особенно понравилось его начальнику…), – спрашивает меня: «Почему Германия, год не предпринимавшая никаких действий, вдруг решила начать наступление?» – (На этом месте Дезире включал музыкальную отбивку, призванную подчеркнуть значимость вопроса и заранее придать вес ответу.) – Скажу так: Германия не могла поступить иначе. Эта страна разрушена экономически и духовно, там правит бал нехватка буквально всего на свете, у дверей безнадежно пустых магазинов стоят длинные очереди. Гитлер вынужден был скомандовать «Вперед!», чтобы избежать революции, отвлечь внимание от насущных проблем и не допустить окончательного разочарования немцев в национал-социализме. Мы должны ясно представлять, каковы сегодня Германия и ее обескровленное, лишенное всего необходимого, абуличное[40] население. Германское наступление – жест отчаяния нацистской власти, тщетно пытающейся вернуть стране перспективы и надежду. Выиграть время.
Дезире не ошибся. Уже после первой передачи Радио-Париж получило сотни писем с самыми разными вопросами, адресованными мсье Дюпону. Заместитель директора, докладывая руководству, выдал идею за свою.
– Добрый вечер всем. Слушательница мадам Б. из Коломба просит уточнить, что именно я назвал «нехваткой буквально всего» в Германии. – (Музыкальная отбивка.) – Мы располагаем множеством примеров этого экономического состояния. Немцам не хватает угля, и матери водят детей на кладбища, где они греют маленькие ручки у печей для сжигания отходов. Вся кожа идет на нужды армии, а женщины носят одежду на рыбьем меху[41], которая лишь условно защищает от холода. Из еды осталась одна картошка; масло, причем любое, получает только армия для смазки оружия. Больше года ни одна хозяйка не видела ни риса, ни молока, хлеба каждому члену семьи выдают кусок в неделю. Больнее всего нехватка бьет по самым слабым. Голодающие молодые женщины рожают хилых младенцев. Ограничениями объясняется и стремительное распространение туберкулеза по всей стране. Миллионы немецких школьников каждый день приходят в школу чумазые, как поросята, ведь у них нет мыла, чтобы отмыться.
Дезире вел передачу очень умно́ и вкраплял в текст «ответов» информацию о жизни французов, чтобы хоть сколько-нибудь успокоить их.
– Было бы совершеннейшей неправдой заявлять, – объяснял он однажды вечером, – что французам не хватает кофе. Это не так, ведь его можно найти, но французы обожают кофе, и им всегда его мало, отсюда и ощущение (естественно, ложное!) нехватки.
Силлогизмы Дезире Миго восхищали одну половину «Континенталя» и вызывали зависть и ревность у другой. В коридорах над Дезире подсмеивались, но беззлобно, ведь в «высших сферах» были очень довольны напористой информационной контратакой французов в том секторе, где немцы всегда их обставляли.
Лидером подковерной фронды против Дезире стал господин де Варамбон. Это был вытянутый вверх человек с невозможно длинными ногами, фразами и даже мыслями, что, кстати, всегда его спасало. Когда ему в голову приходила какая-нибудь идея, он цеплялся за нее и «возделывал участок» с изумительной убежденностью и почти животным упрямством. Это он тайно «натравил» на Дезире мсье Тонга, изумляясь тому обстоятельству, что никто никогда ничего не слышал о Миго до его появления в «Континентале».
Заместитель директора искренне изумился:
– А рекомендация мсье Сёдеса, директора Французского института Дальнего Востока в Ханое, ничего для вас не значит?!
Мсье де Варамбон сменил тактику. Да, кроме пресловутого мсье Сёдеса, никто здесь не видел и не имел дела с Дезире Миго.
– Скажите-ка, молодой человек…
Дезире обернулся и судорожным движением поправил очки:
– Да?
– До «Континенталя», до Ханоя… чем вы занимались, где были?
– В Турции. Большую часть времени – в Измире.
– Тогда вы знакомы с Портефеном?
Дезире наморщил лоб, вспоминая.
– Ну как же, Портефен! – повторил де Варамбон. – Самый важный человек в Турции!
– Эта фамилия ничего мне не говорит… Где именно он работал?
Варамбон раздраженно дернул плечом и большими шагами пошел по коридору. Его ловушка не сработала, но он не сдался, провалы всегда вдохновляли его на новые подвиги. Расследование будет продолжено!
Дезире отправился по своим делам. Он сразу почувствовал тот самый, особый, сквознячок, который всегда предшествовал моменту разоблачения. Мсье Миго давно сжился с ним и знал: пора подумать о стратегическом отступлении.
Но сейчас ему впервые предстояло расстаться с подходившей ему ролью раньше времени, что было очень досадно. Ему нравилось воевать на этой войне!