Аля очутилась в небольшом зрительном зале с рядом стульев, спускавшихся под уклон к сцене, отделенной от зала темным бархатным занавесом.
— Я сейчас! — кивнул ей Мирон и, размахивая руками, поднялся по ступенькам крохотной лесенки на авансцену, проскользнул в какую-то щель сбоку и скрылся из глаз. Потом снова высунулся и, делая страшные глаза, сдавленно прохрипел:
— Чего лыбишься, Павлин недорезанный, давай быстро к Марку, одна нога здесь, другая там!
Аля озиралась по сторонам. Какой здесь приятный запах! Пахло новой тканью, деревом и ещё чем-то совсем незнакомым, но ужасно располагающим. Она начала спускаться по наклонному полу к сцене, и тут… занавес разъехался в стороны, из динамиков по сторонам полилась тихая нежная музыка, и Аля ахнула… На сцене, залитой таинственным синим светом, стояли деревья. Их ветви переплетались, образуя сплошной шатер, и искрились как драгоценные камни. На них, как видно, был напылен какой-то специальный состав, превращавший стволы и ветви в нечто небывалое и фантастическое они сами как будто излучали переливчатый свет. На деревьях висели фонарики, тихонько покачивались с тихим звоном и огоньки, светящиеся внутри, дрожали. Потом, свет, заливавший сцену, переменился — теперь он стал золотым, и вся декорация тоже загорелась золотом, а когда Аля на секунду прикрыла глаза, свет мерцал серебром… Она замерла, пораженная этой картиной, тут из динамиков полились торжественные аккорды, от которых по спине её пробежал холодок, сцена вмиг потонула во тьме, а вдали на заднем плане загорелся горячий костер.
— Как здорово! — тихонько прошептала она в пустоту.
Неслышно вернулся Павлин и, глядя на Алю во все глаза, наслаждался произведенным эффектом. Рот его разъехался в улыбке чуть не до ушей!
Тут сзади пролегла узкая полоска света — наискось, через зал — и глубокий мужской голос произнес:
— Что, нравится?
Она обернулась. В дверях стоял человек. Тут же декорации на сцене погасли, в зале зажегся свет. Человек подошел к Але и протянул руку. Он был невысок, строен, в джинсах и дорогом тонком свитере, на шее — синий мягкий кашемировый шарф. Ему было где-то от тридцати пяти до сорока — она ещё не слишком разбиралась в возрасте взрослых мужчин… Смуглое, четкой лепки лицо прорезали складки неглубоких морщин, совершенно седые волосы, зачесанные назад, резко контрастировали с цветом кожи, а зеленовато-карие глаза, смотревшие прямо в упор, горели беспокойным огнем. Под этим пристальным взглядом Але стало немного не по себе, она даже отступила на шаг, но почувствовав крепкое дружеское рукопожатие, успокоилась.
— Я Марк Николаевич Далецкий, руководитель студии. Ребята сказали, вы зеркало привезли. В дар! В наше-то сложное время… я преклоняюсь! Это просто удивительно, вы не представляете, насколько оно сейчас кстати! Я так понял, Витя вам уже кое-что показал?
— Да, — пролепетала смущенная Аля. — Это… так удивительно! Я даже не знаю, как сказать…
— Значит, вы наша! — кивнул Марк Николаевич. — Я так и думал. Погодите-ка, погодите… — он слегка приподнял за подбородок её лицо, отошел на шаг, вгляделся пристально… Господи, вот она, Лиза! Живая, настоящая Лиза! Ох, простите! — он немного смутился. — Я никак не могу найти актрису на главную роль. Хотите посидеть на репетиции? Она начнется через полчаса, а пока пообщайтесь с ребятами. Витя, Макс подошел?
Из-за занавеса показалась Витина голова. Он глядел на Далецкого как кролик на удава, но при этом взгляд был полон немого обожания.
— Да, он здесь, Мастер! В репзале.
— Сколько раз я просил не называть меня так! — загремел Далецкий. В гневе он был ещё интереснее!
— Простите, Марк Николаевич! День сегодня какой-то дурной…
— У кого дурь в голове, для тех всякий день дурной! — все ещё не остыл тот. — Запри зал и покажи Але студию, а потом познакомь с ребятами. Только без дурацких приколов, пожалуйста!
Он кивнул Але, резко повернулся и вышел, все ещё сердясь, судя по всему. И что это его так раздосадовало?! Обычное слово — мастер… А он прямо весь перекосился с досады. А вообще-то классный мужик! Аля таких только в кино видела: элегантный, подтянутый, а уж как хорош… Н-да, от такого можно голову потерять. Наверно, все девчонки тут в него влюблены!
"А ты не смей! — запретила она себе даже думать об этом. — Если у тебя в голове одни романчики, да поцелуйчики, то ты сейчас же повернешься и пулей отсюда вылетишь, ясно! Если уж и оставаться, то не для этого…"
Витя уже спешил к ней, болтая руками, и, заперев зал, повел на второй этаж. За дверью открылось просторное помещение, одна стена которого была зеркальной, а на противоположной на уровне подоконников укреплена на кронштейнах круглая деревянная палка.
— Это балетный станок, — пояснил Витя. — Три раза в неделю — балетный класс. Это чтоб свободно владеть своим телом. После ломает — жуть! Точно весь день вагоны грузил!
— Эй, грузчик, познакомь с девушкой! — у зеркальной стены в глубине зала сидели на полу трое: две девчонки и парень с волосами, забранными в хвост на затылке. Он лениво поднялся и не спеша направился к Але, оказавшись очень прямым и высоким. Выглядит — умереть! Эдакий демонический красавец! Просто Тимоти Далтон в молодости… Девчонки умолкли и выжидательно уставились на нее.
— Это Аля, — торжественно представил её Витя-Мирон. — Марк Николаевич велел ей все показать-рассказать. Она нам зеркало привезла. Старинное! Классное, обалдеть!
— Максим, — без улыбки, оглядывая её с головы до ног, как какую-нибудь неживую статую, сказал красавец. — Это Маруся и Тая, — он кивнул в сторону девочек. — Сейчас к нам Маня выплывет из гнезда. А потом и другие подвалят. Ты театром интересуешься?
— Ну, не то, чтобы очень… — так же лениво протянула Аля — не хотелось показывать виду, что она прямо с ума сходит, лишь бы попасть в их число! — Просто смотрю, как у вас…
— Да ты не думай — у нас клево! — встрял Витя. — Тут такая жизнь, улёт! По крайней мере не заскучаешь.
— Старик, ты отлезь, — тихо сказал Максим. — Я сам разберусь.
Витя послушно примолк, но остался на месте, готовый в любую минуту продолжить экскурсию.
— Значит так… — Максим подвел её к девочкам. — Девчонки, Аля мечтает влиться в наши стройные ряды. — Она было вытаращила на него глаза: ведь ничего такого не говорила, но он, не обращая внимания, продолжал. Просветите человека, а я пойду наверх этот чертов канделябр доделывать… и с тем немедленно испарился.
— Привет, — с пола поднялась рыженькая стройная девочка в длинной юбке до пят с грустными выразительными глазами. Они были огромные, ясные и голубые как апрельское небо. Ей бы, Але, такие глаза! Девчонку чуть портил несколько вздернутый носик, но в остальном она была просто класс! — Меня зовут Тая. Афонина… — добавила она тихо, точно смущаясь своей фамилии. А это Маруся.
— Привет! — та протянула руку, так и не оторвав задницу от дощатого пола. Сидела, скрестив ноги, в одних носках, а видок — тот еще: короткие волосы выкрашены в какой-то чумовой фиолетовый цвет, ногти покрыты темно-зеленым лаком, глаза обведены черным, как некролог о покойнике. На пальцах — какие-то идиотские перстни с черепушками, в каждом ухе — по три серьги… Небось обкуривается до опупения и тащится от какого-нибудь идиота, лабающего рэп или хип-хоп…
— Чего вылупилась? — Маруся добродушно хмыкнула, оттопырив полную нижнюю губу. — Хочешь, мы и тебе волосенки в такой цвет покрасим? А лучше в радикально-зеленый — тебе пойдет… — и она рассмеялась каким-то утробным смехом. — Притаранила, значит, зеркало? Маня все про него вспоминала. Живое, говорит… Ты тогда какая-то смурная была… ну, когда мы на вас обвалились. А меня не узнаешь? Это ведь я тогда у тебя танцевала. Ну, в малиновой юбке!
— А-а-а, — Аля широко раскрыла глаза. — Извини, не узнала. На тебе же маска была.
— Полумаска, — поправила Маруся. — Ничего, скоро и ты танцевать так научишься. У нас покойник — и тот за компанию спляшет! — загоготала она.
"Да, народ тут пестрый! — подумала Аля. — И как они все, такие разные, в одном спектакле играют?.."
— Мара, не пугай человека, — вступилась за гостью Тая. — Значит, здесь у нас репетиционный зал, тут проходят всякие занятия: по сценической речи, актерскому мастерству, балетный класс… ну, и ещё много чего — вокал, музыка, ты сама все увидишь… Мы все делаем сами: шьем костюмы, делаем реквизит, ребята даже декорации мастерят…
— Слышь, Туесок, кончай лапшу на уши вешать! — Маруся наконец-то поднялась на ноги и тут же, не сходя с места, крутанула двойной пируэт. От твоего рассказа хочется свалить отсюда куда подальше! Ты, Алька, не бери в голову — сама все поймешь, как пару дней здесь перекантуешься. И не парься на тему: что, да как — тут просто классно, и ребята хорошие, а руководитель наш — он ваще гений! У него своя новая идея театра! Витек, слышь, отвали, дай нам по-бабски спокойненько пообщаться!
Витя, маячивший позади, сразу завял, загрустил и покорно отошел в сторону. Аля кивнула ему ободряюще… его стало жалко. Нормальный парень, чего его все тыркают?
— Наша студия — это эксперимент, — продолжала Маруся. — Театр двадцать первого века! Ну, театр-лаборатория, что ли, базарить-то можно долго, пока сама в это не въедешь. Я так просекаю: если человеку тут хорошо, нравится и вообще он западает на это — все, финиш! Ему по жизни в студии поселиться надо. Тут такое бывает, просто чума! Да, только не вздумай всякие такие словечки при Маркуше употреблять — съест и заживо закопает! Шучу… При нем мы говорим, как надо — правильным русским языком, врубаешься? О кей, тогда пошли к Машке в гнездо знакомиться.
— В какое гнездо? — рассмеялась Аля. Эмоциональная и живая Маруся начинала ей нравиться.
— А вот оно, её гнездо! — Маруся подошла к двум ширмам, отгораживавшим уголок репетиционного зала. Тая и Аля — за ней. — Тук, тук, тук, к тебе можно? — и не дожидаясь ответа, распахнула створку ширмы, схватила Алю за руку и затащила внутрь.