Неожиданно Оленька уронила голову на руки и горько заплакала. Встревоженная подруга бросилась ее утешать.
— Оля… ну Оля, ну ты что? Господа, позовите горничную, Оле дурно…
— Не надо никого звать, — ответила Оленька, вытирая слезы. Она раскраснелась и выглядела по-детски беспомощно. — Она так говорила, словно подозревала меня в чем-то…
— Кто, баронесса Корф? Оля! В чем она может тебя подозревать?
— И какое она вообще имеет право? — подал голос Володя. — Не плачьте, Ольга Кирилловна. Ну право слово, не стоит!
— Не расстраивайтесь, Ольга Кирилловна, — сказал Арсений. — Никому в голову не придет подозревать вас в чем-то. Все знали, как вы были привязаны к Лизе.
— Нет, — Оленька удрученно покачала головой. — Я была плохой сестрой. Надо было отобрать у нее платье до того, как все это случилось…
Пока в малой гостиной друзья пытались успокоить Оленьку и наперебой уверяли ее, что ей не о чем беспокоиться, Амалия в сопровождении Лариона дошла до парадной лестницы и неожиданно остановилась.
— Могу я попросить вас об одной услуге, Ларион Алексеевич? — спросила Амалия. — С условием, что все останется между нами, — добавила она.
Студент немного озадачился, но объявил, что он будет рад оказать госпоже баронессе любую услугу, которая в его силах.
— Я бы хотела взглянуть на комнату, в которой ее нашли, — сказала Амалия.
— Ее? — переспросил Ларион, с изумлением глядя на собеседницу.
— Да, Лизу. Вы можете мне помочь?
По правде говоря, Ларион почувствовал острое разочарование. Красивая светская дама, которая произвела на него такое впечатление на Невском, на поверку оказалась обыкновенной сплетницей, да еще самого худшего разряда — из тех, что норовят всюду пролезть и всюду сунуть свой нос. Но Ларион дал баронессе слово, а собственные обещания были для него святы.
— Я провожу вас туда, — буркнул он, хотя даже по его лицу было видно, что он оскорблен до глубины души. — Ее спальня здесь, неподалеку.
…Ему не хотелось входить в комнату, и он остался переминаться с ноги на ногу на пороге; к тому же Ларион ухитрился запамятовать, что Лиза по-прежнему находилась здесь. Тело лежало на кровати, укрытое до подбородка простыней, большое зеркало, в которое Лиза частенько любовалась на себя при жизни, было занавешено. Амалия подошла и всмотрелась в лицо умершей. Лариону было не по себе, и он отвел глаза, а когда снова поглядел на баронессу, то оторопел. Она отвернула простыню и внимательно изучала шею и руки Лизы.
— Сударыня…
— Вы мне обещали, — негромко напомнила Амалия, возвращая простыню на место. — Кстати, почему вы заговорили о вскрытии? Никаких следов борьбы я не вижу.
Ларион вытаращил глаза.
— Но… сударыня… Я хочу сказать, в случае неожиданной смерти… с точки зрения науки…
— Вы учитесь на медицинском факультете?
— Нет, на юридическом. Но у меня есть знакомые медики.
— Где именно нашли тело?
— Меня тут не было, когда… Соня сказала, что барышня лежала на ковре напротив зеркала.
— То есть Лиза лежала на полу, точь-в-точь как в том сне… Скажите, вечером она ужинала вместе с семьей? — спросила Амалия без всякой видимой связи с предыдущим.
— Наверное, — пробормотал Ларион, чувствуя все возрастающее удивление. — Я хочу сказать… я сейчас живу отдельно, но обычно… Да, все ужинали вместе.
Амалия подошла к двери и тщательно осмотрела ее.
— Не знаете случаем, дверь была заперта до того, как обнаружили тело?
— Нет. Лиза никогда не запиралась. Зачем? Она же у себя дома… Никто бы все равно не вошел к ней без разрешения.
— Ясно, — уронила Амалия и отошла к окнам, занавешенным тяжелыми портьерами. Отведя портьеры в сторону, она осмотрела все запоры. — Скажите мне вот что, Ларион Алексеевич: у Лизы не было привычки открывать на ночь окно? Вчера было довольно тепло…
Ларион признался, что ему ничего не известно о том, были ли окна открыты или закрыты, но он может спросить у слуг.
— Очень хорошо, — сказала Амалия. — И заодно узнайте у них, что Лиза ела и пила во время ужина и после него.
— Я все-таки не понимаю, — решился Ларион. — Сударыня, почему…
— Полно вам, Ларион Алексеевич, — покачала головой Амалия. — Вы уже и так все поняли. Скажите мне вот что: у Лизы были враги?
— Враги? Да нет, конечно!
— Тогда следующий вопрос: у нее были свои деньги?
— Еще нет, то есть, — поправился Ларион, — бабушка по материнской линии завещала ей довольно приличную сумму. Лиза получила бы эти деньги в 21 год.
— А когда ей бы исполнился 21?
Ларион произвел в уме нехитрые подсчеты.
— Через 10 месяцев.
— А почему бабушка завещала все ей, а не Оленьке, например?
— Ей нравилась Лиза. И бабушку тоже так звали.
— Постойте-ка, — медленно проговорила Амалия. — Подвенечное платье, в котором нашли Лизу…
Ларион утвердительно кивнул.
— Да, платье принадлежало той самой бабушке.
— А где оно? — спросила Амалия. От нее не укрылось, что Ларион поежился.
— Я не знаю. Кажется, его сняли, когда пытались привести ее в чувство. Близкие… они не могли поверить, что Лиза умерла, им казалось, что с ней случился обморок…
Амалия осмотрела комнату и наконец нашла злополучное платье на стуле за ширмами в углу. Очевидно, платье снимали в спешке — швы кое-где разошлись, пожелтевшее кружево местами было отодрано.
— Оно было ей великовато, — сказала Амалия вслух. — Но в свое время оно, должно быть, смотрелось великолепно.
— Может быть, уйдем отсюда? — не выдержал Ларион. Окружающая обстановка действовала на него угнетающе, и он был уже не рад, что согласился привести сюда загадочную баронессу Корф.
Амалия не стала возражать, и они вышли из спальни.
— Интересно, кому теперь отойдут деньги, которые должна была получить Елизавета Кирилловна, — заметила баронесса, когда они спускались по лестнице.
— Сударыня, я не знаю, что вы пытаетесь доказать, — сдавленно проговорил Ларион, — но вы неправы, ей-богу, неправы! Это очень хорошая семья…
— Девушка, не имевшая проблем со здоровьем, ни с того ни с сего умирает, — напомнила Амалия. — Это наводит на определенные мысли, знаете ли.
— Может быть, я бы согласился с вами, — устало выдохнул Ларион. — Но я расскажу вам кое-что. Однажды мы сидели всей компанией в трактире… мы — я имею в виду студенты. И мой товарищ, Андрей Бороздин, который за минуту до того шутил и смеялся как ни в чем не бывало… он вдруг схватился за грудь, прошептал «О боже…» и упал со стула. Когда его подняли, он был уже мертв. Раньше, госпожа баронесса, он казался совершенно здоровым, но на вскрытии… У него выявился тяжелый порок сердца. Я просто хочу сказать, — добавил Ларион, волнуясь, — что то, что нам кажется, и то, что есть на самом деле… они могут не совпадать, понимаете?
— По-вашему, у Елизаветы Кирилловны тоже был порок сердца? — спросила Амалия.
Ларион развел руками.
— Я не медик, сударыня. Но я считаю, что такое объяснение… оно ближе к истине, чем…
Он не договорил, и Амалия закончила за него:
— Чем мистическая смерть, которую предвидели сразу два человека. Так?
Ларион кивнул. По правде говоря, его утомила эта беседа, и молодой человек желал, чтобы она поскорее закончилась.
— Знаете, мне тут пришла в голову одна гипотеза, — медленно проговорила Амалия. — Лиза пообещала матери не надевать платье, но передумала — возможно, из духа противоречия. Она надела платье и подошла к зеркалу, чтобы посмотреть, как оно сидит. То, что оно великовато, не беда — ведь любое платье всегда можно перешить. Но когда она увидела себя в зеркале, ее вдруг охватил страх. Она вспомнила сон, о котором рассказывала сестра…
— То есть, — пробормотал Ларион, — вы хотите сказать, что она могла умереть от страха?
— Здоровый человек не умер бы, конечно, — сказала Амалия. — Другое дело, если у Лизы действительно было, как вы предполагаете, больное сердце. Да, тогда, вероятно, она могла испугаться до смерти…
— Значит, ее все-таки убил сон, — пробормотал Ларион, кусая губы. — Боже мой! А я никак не мог понять… не мог объяснить себе… Я ведь знал ее с детства! У меня даже в голове не укладывалось, что все так кончится…
Амалия легонько коснулась его руки.
— Не забывайте, Ларион Алексеевич, вы обещали мне узнать, что Лиза ела и пила накануне. Хорошо?
— Я постараюсь, — ответил Ларион, вмиг забыв всю свою неприязнь к Амалии. — А где…
— Я сама вас найду, — ответила баронесса Корф с ослепительной улыбкой. — Не беспокойтесь.
Она кивнула ему и удалилась, и по ее виду ни один человек не заподозрил бы, что она только что беседовала со случайным знакомым о смертях, снах, несущих гибель, и превратностях судьбы.
…Той ночью Арсений долго не мог уснуть. Он ворочался с боку на бок, вставал, зажигал свет, пытался читать старый номер «Русского вестника» и книгу об охотничьих породах собак, откладывал книгу, тушил свет и снова ложился. В четвертом часу утра он все же задремал, и ему приснился сон.
Он стоял на Дворцовой площади, но Зимнего дворца на ней не оказалось — он исчез. Арсений повернулся и увидел, что находится уже на берегу Финского залива. Под черным засохшим деревом спиной к Арсению стоял человек, и во сне молодой офицер понял, что с незнакомцем должно произойти что-то ужасное. Человек обернулся, и в следующее мгновение грянул выстрел.
Арсений подскочил на кровати и открыл глаза. Трясущейся рукой он провел по лицу, чувствуя, что кошмар еще рядом, еще пытается дотянуться до него сквозь реальность, затканную белесым петербургским сумраком.
Подумав немного, Арсений выбрался из постели, зажег свет и достал из верхнего ящика стола свой дневник, в который обычно записывал впечатления от прочитанных книг и другие, менее интересные события. Проставив дату, он кратко записал содержание своего сна, закончив его словами:
«Я слышу выстрел, и человек падает. Я узнал его, как только он повернулся. Это был один из близнецов, но кто именно, я понять не успел».