— А я считаю, что не заметил бы, — парировал Сергей Васильевич. — По правде говоря, госпожа баронесса, я не наводил справок об этом молодом человеке, но лично мне кажется, что он не способен видеть дальше своего носа. Считайте это моим личным впечатлением.
— Думаете, Оленька все-таки могла злоумышлять против сестры?
— Не знаю, но меня настораживает денежный мотив. — Ломов поморщился. — Простите, я, кажется, перебил вас…
— Ничего. Я собиралась сказать, что первый сон и его последствия еще можно как-то рационально объяснить. И тут выясняется, что был еще один сон.
— Который видели те же самые люди и опять в одно и то же время, — пробормотал Сергей Васильевич.
— Совершенно верно, причем второй сон также заканчивается гибелью человека. Причем на этот раз его смерть не принесет никакой выгоды никому из тех, кому сон привиделся. Да, Шанины являются родственниками Варвары Дмитриевны, но ни она, ни ее близкие не получат ни гроша, даже если вся семья исчезнет.
— Да уж, второй сон путает все карты, — усмехнулся Ломов. — И как же вы его объясняете?
— Никак. У меня вообще нет объяснения. — Амалия умолкла, покусывая губы. — Я вижу, что происходит нечто странное, но все попытки истолковать его с точки зрения здравого смысла проваливаются. Получается, что…
— Что надо отказаться от здравого смысла и смириться, — закончил за нее Сергей Васильевич. — Принять происходящее как данность, но вы не можете, не так ли, Амалия Константиновна?
— А вы можете? — вопросом на вопрос ответила его собеседница.
— Я, госпожа баронесса, тоже сторонник здравого смысла, — с расстановкой проговорил Ломов. — И я не склонен верить в вещие сны, да еще такие, которые снятся двум сразу. Допустим, что Арсений Истрин и Оленька Левашова сговорились и водят нас за нос. Допустим, Оленька хотела избавиться от родной сестры, а Истрин ищет повода, чтобы прикончить кого-нибудь из близнецов. Логично? Вроде бы логично, но… — Сергей Васильевич вздохнул. — Вы меня простите великодушно, Амалия Константиновна, но гораздо проще убить человека без всей этой мистики. Истрин, конечно, плохой офицер, но он офицер и стрелять обучен. Надо будет — убьет, и рука не дрогнет. А уж подсыпать яду ничего не подозревающему человеку и вовсе пара пустяков. Зачем накручивать какие-то сны, лишний раз привлекать к себе внимание, зачем вообще столько сложностей? Я уж не говорю о том, что больше всего шансов у преступника, который действует в одиночку и никого не посвящает в свой замысел. Если сложилось так, что позарез нужен сообщник, им должен быть надежный, проверенный человек, а Оленька Левашова… нет, конечно, Арсений умом не блещет, но надо быть совсем уж идиотом, чтобы пускаться с ней в подобные авантюры…
Амалия взглянула на Ломова, и в ее глазах блеснули и погасли странные огоньки.
— С чего вы взяли, что Арсений Васильевич не блещет умом? — осведомилась она язвительно. — Если человек любит читать стихи, из этого вовсе не следует, что он должен быть глуп…
— Если человек любит читать стихи, — ответил Сергей Васильевич любезнейшим тоном, однако же скалясь, как волк, — ему надо найти себе такое поле деятельности, где его увлечение не пойдет ему во вред. А когда человеку нравится одно, но выбирает он совсем другое, я имею полное право считать его ослом. Точно так же, как вы бы сочли ослом меня, если бы, к примеру, я подался… ну хотя бы в балетные учителя.
Не удержавшись, Амалия фыркнула.
— Сергей Васильевич, миленький, — сказала она серьезно, — иногда я вас обожаю, честное слово. — Ломов вздрогнул и недоверчиво уставился на свою собеседницу. — И я знаю, что вы на одной стороне со мной. Мы оба чувствуем, что с этими снами что-то не так, но… щучья холера, никак не можем понять, что именно!
Некоторое время Сергей Васильевич молчал, но потом все же решился.
— Один человек, которого я уважал, — начал он негромко, — научил меня одному важному правилу. Может быть, вам оно тоже пригодится.
— Что за правило? — спросила Амалия.
— Оно очень простое, но мне когда-то показалось… ну да, почти что откровением. Вот оно: если вы чувствуете, что не понимаете чего-то, то не смотрите на действия. Смотрите сразу на результат.
— Хорошее правило, — заметила Амалия, про себя отметив напряжение Ломова и его колебания, которых вроде бы не требовало непринужденное течение беседы. — Я уже думала о чем-то подобном… но если ситуация только развивается, оно не слишком поможет.
— По крайней мере, госпожа баронесса, у нас уже есть промежуточный результат.
— То, что Оленька стала наследницей?
— Угу. И еще один результат — что никому не известный поручик и самая обыкновенная барышня вдруг сделались знамениты на весь город. Возможно, я неправ, но что, если в этом и заключалась их цель?
— Любопытная версия. — Амалия пристально посмотрела на Ломова. — Кстати, что с ним стало? Если не хотите, можете не отвечать.
— С кем? — нахмурился ее собеседник.
— С человеком, который рассказал вам, как важно оценивать факты с точки зрения результата. — Ломов молчал, и Амалия решила объяснить, уже досадуя на себя за то, что затронула эту тему: — Мне показалось, что воспоминание о нем… словом, оно было для вас не слишком приятно.
— Да как сказать, — хмыкнул Ломов, как-то неопределенно поведя плечом. — Я ведь в конце концов его убил.
— Да? — только и смогла вымолвить пораженная баронесса Корф.
— Ну да. Когда-то он многому меня научил, а потом оказался двойным агентом и попытался меня прикончить. Я его опередил.
Амалия всегда считала, что уж она-то точно за словом в карман не лезет; но тут она не сразу нашлась, что сказать.
— И вы жалеете, что вам пришлось… Простите, ради бога, просто мне показалось…
— Нет, вам не показалось, — вздохнул Ломов. — Я, знаете ли, верил: вот человек, за которого я дам себя убить. А он оказался обычным предателем. — Сергей Васильевич пристально посмотрел на Амалию. — Кстати, давно хотел вас спросить: как вы-то оказались в нашей службе?
— Не знаю, — отозвалась его собеседница. — То есть, — поправилась она, — были причины и были внешние обстоятельства, но дело не только в них.
— Это мне знакомо, — сказал Ломов, поднимаясь с места. — Ну что ж, сударыня, уже без пяти одиннадцать. Через пять минут жду вас в фехтовальном зале, будем отрабатывать некоторые приемы. Убедительная просьба не опаздывать!
И он вышел из комнаты, бодро напевая себе под нос «Преображенский марш», в который непостижимым образом вплелись несколько мотивов из модной оперетки.
Глава 14Падение
— На лекциях, — сказал Володя, — стало совершенно невозможно находиться.
— И не говори, — кивнул Коля. — Ладно бы студенты, которые смотрят на нас как на привидения…
— На кандидаты в привидения, — проворчал Володя, глядя в сторону. Молодые люди ехали в наемном экипаже — как тогда говорили, «на извозчике». Петербургская погода неожиданно сменила гнев на милость, и день был прекрасен, но братья не могли насладиться им сполна, потому что их разбирала досада.
— Обидно видеть, что лучшие профессора, оказывается, такие же сплетники, как какая-нибудь Елена Ивановна, — заметил Коля.
— Один их тон чего стоит, — буркнул его брат. — Словно они говорят с тяжелобольными, один из которых вот-вот отправится на небеса. — Он сердито покрутил головой, и его глаза потемнели.
— А другие думают нас утешить, когда уверяют, что сны — сущий вздор и что, может быть, ничего еще не случится, — добавил Коля.
— Может, хватит об этом, а? — не выдержал Володя. — Мать сегодня закатила истерику, когда мы уезжали из дома, профессора несут чепуху, товарищи как с цепи сорвались… И все из-за… а, черт!
— Кстати, зачем мы едем к Левашовым?
— Извиниться за то, что нас не было на похоронах Лизы. А ты предлагаешь вернуться домой?
— Да нет, конечно. — Коля поколебался. — Слушай, ты действительно веришь в то, что… ну… что Оленька и поручик сговорились?
— А ты?
— Не знаю. Вообще-то я был о ней лучшего мнения.
— Если они решили таким образом пошутить, то шутка вышла крайне дурного тона, — проворчал Володя.
— Лиза умерла! — вскинулся Коля. — О каких шутках может идти речь?
— Вот и я не понимаю, — признался брат. — Даже если допустить, что Оленька поддержала этого жалкого офицера, который не хотел возвращаться в полк… все равно, странно как-то. Зачем такие сложности? Он ведь может просто выйти в отставку.
— Не может, — решительно ответил Коля.
— Почему?
— Потому что мачеха не хочет видеть его в доме.
— Ну, он же может отдельно поселиться.
— Она не хочет, чтобы он вообще находился в Петербурге. Она всегда стремилась выдавить его из семьи, с глаз долой. Для нее семья — это она, ее муж и ее дети, больше никто. Такой характер, при том что денег у них всегда хватало.
— Откуда такие подробности?
— Чивилева знаешь?
— Никиту? Студента?
— Ну да. У него двоюродный брат в том же полку, что и Арсений. От него я все и узнал.
— А про сны он не упоминал?
— Какие сны? Истрин — обыкновенный офицер, только вот о стихах никогда не мог говорить спокойно. Обязанности свои выполнял, но на лице у него всегда было написано, что его от них тошнит, поэтому его не особо жаловали.
— Так я и думал, — буркнул Володя, не уточняя, что именно он думал. — Значит, все его видения — просто выдумка, так что нечего обращать на них внимания.
До их слуха донесся громкий треск — один из тех звуков, которые иногда слышишь на оживленной улице и о которых быстро забываешь; но близнецам показалось, что прозвучал выстрел, и оба рефлекторно дернулись. Поняв, что никакого выстрела не было, Коля сконфуженно покосился на брата и заметил, что тот немного побледнел.
— А, дья…
По правде говоря, Володя выразился куда крепче, так что даже извозчик, который знал, как ругаются благородные господа в подпитии и даже иные дамы в трезвом виде, оглянулся на него с некоторым почтением. Но Коля даже не обратил на это внимания. Для него было неприятным открытием, что брат тоже боится.