— Да, но только ваш брат может подтвердить или опровергнуть мою гипотезу. — Амалия обратилась к Коле: — Вы помните, что было непосредственно перед тем, как вы упали?
— Помню, — прозвучал тихий ответ. — Меня ударили сзади, и я покатился по ступенькам.
Александра Евгеньевна встрепенулась.
— Но ты нам ничего не говорил! Коля, Коленька, как же так?..
— Я не был уверен. А теперь я уверен.
— Мне бы хотелось уточнить кое-какие подробности, — вмешалась Амалия. — С вашего позволения, давайте вернемся в гостиную Левашовых. Вы покинули ее…
— Ну да. — Коля порозовел. — Потому что… ну… мне надо было выйти.
Володя сделался мрачен и закусил губы. Он вспомнил, что сказал брату перед тем, как тот удалился, и теперь не мог себе этого простить.
— Где находится уборная? — спросила Амалия.
— На том же этаже, но надо пройти по коридору и мимо лестницы.
— Понятно. Вы кого-нибудь видели, когда шли туда? Вообще вам кто-нибудь попадался, когда вы вышли из гостиной?
— Я не помню… Кажется, нет.
— А потом, когда вы вышли из уборной?
— Я никого не видел.
Амалия повернулась к Володе.
— Вы подтверждаете, что никто не покидал гостиную после того, как ваш брат удалился?
— Подтверждаю, — мрачно ответил Володя.
— Хорошо. Вам придется рассказать мне, что вы помните, и постарайтесь ничего не упускать, — обратилась Амалия к Коле.
— Я шел обратно в гостиную и тут услышал разговор. Говорили два человека, которые находились этажом ниже. Я остановился…
— Почему?
Коля криво усмехнулся.
— Потому что заинтересовался. В разговоре упоминалось мое имя.
— Продолжайте, — попросила Амалия.
— Сначала я расслышал: «Скорее уж господин Шанин на него похож». Второй ответил: «Николай Палыч или Владимир Палыч?» — «Голова, — отозвался первый, — они же близнецы. Любой из них». — «Так бы и сказал, — промолвил второй, — а то тебя не поймешь. Но господа Шанины на Кирилла Степаныча совсем не похожи». Мне стало любопытно, что они имеют в виду. Конечно, это был кто-то из слуг… Я двинулся к лестнице, шагнул на верхнюю ступеньку… да, на верхнюю… и тут я почувствовал это.
— Толчок в спину?
— Да, госпожа баронесса. И я покатился по ступенькам. Что-то хрустело, но я только потом догадался, что это был треск моих ломающихся костей…
Александра Евгеньевна закрыла лицо руками и заплакала. Володя бросился ее успокаивать.
— Мама, пожалуйста, не плачьте… Мама, не надо!
— Кажется, я потерял сознание, — добавил Коля. — Я даже не мог позвать на помощь. Я очнулся, когда брат тряс меня. Как же он должен был меня ненавидеть, чтобы…
— Он? — переспросила озадаченная Амалия.
— Тот, кто меня толкнул. Я не о Володе, разумеется…
— Почему вы думаете, что вас толкнул мужчина?
— Толчок был очень сильный. Мне трудно представить, чтобы женщина могла…
Амалия задумалась. Александра Евгеньевна, тихо всхлипывая, утирала слезы платком, которому наверняка не раз пришлось послужить в последние дни. Володя тревожно переводил взгляд с брата на баронессу Корф. Чувствовалось, что ему о многом хочется спросить, но он помнил, что у гостьи только десять минут, и сдерживался.
— Я задам вам очень простой вопрос, над которым вы наверняка уже размышляли, — наконец промолвила Амалия. — Кто из людей, которые находились тогда в доме, мог желать вам зла?
— Боюсь, мой ответ будет еще проще: не знаю, — усмехнулся Коля, и на мгновение в его голосе мелькнули нотки былой задиристости. — Наверное, вы уже знаете, что мы немножко повздорили с поручиком, но он не выходил из гостиной. Правда, если бы он даже выходил, я бы решил, что это не он. Все-таки он офицер, а такие люди не станут сталкивать кого-то с лестницы.
— А я так вовсе не уверен, что он бы не сделал этого, если бы мог, — вмешался Володя.
— Но он не мог, так что спорить не о чем, — вернул брата на землю Коля.
— А если у него был сообщник? — быстро спросил брат.
— В доме Левашовых? Сообщник, который предвидел, что мне захочется выйти по нужде… простите, госпожа баронесса… А еще сообщник, конечно, знал, что я услышу странный разговор и двинусь к лестнице, так что меня можно будет столкнуть с нее. Да?
— Ты забываешь, что предвидение — как раз специальность Арсения Васильевича, — возразил Володя. — Что, если он говорит нам не все, что знает?
— А Оленька?
— Что — Оленька?
— Она ведь тоже видит сны. По-твоему, она тоже о чем-то умалчивает?
Володя почувствовал, что оказался в тупике, и, чтобы не признавать своего поражения, обратился к Амалии:
— Вообразите, госпожа баронесса, за то время, что мы находимся здесь, нас навещали только вы и Ларион…
— И папа, — пробормотал Коля, закрывая глаза. — Ты забыл о нем.
— Да, отец тоже приходил. Но он вскоре ушел. А Оленька не приходила, только прислала письмо о том, как ей жаль… И никто из тех, с кем мы учимся, тоже не пришел…
В его голосе звучала искренняя обида. Что могла Амалия сказать ему? Что в жизни находится много охотников разделить чужую удачу, но чужое несчастье не волнует никого?
Из-за ширм показался знакомый доктор.
— Прошу прощения, сударыня, но десять минут истекли. — Он поглядел на Колю, который по-прежнему лежал с закрытыми глазами, и нахмурился. — Надеюсь, вы узнали, что хотели узнать?
— Да, — сказала Амалия и стала прощаться. Она крепко пожала руку Александры Евгеньевны и обратилась к Коле: — Я хочу прислать вам что-нибудь в качестве подарка. Скажите, чего вы хотите? Я постараюсь это исполнить.
Коля открыл глаза и посмотрел на гостью с удивлением.
— Но мне ничего не нужно… Хотя… если вас не затруднит, я хотел бы фунт эйнемовских конфет. Раньше я очень их любил… Надеюсь, доктор будет не против?
— Мы купим тебе конфеты, — пролепетала Александра Евгеньевна.
— Нет, нет, не стоит, я пришлю, — вмешалась Амалия. — Сегодня же.
— У вас, наверное, много дел, — сказал Володя доктору. — Я сам провожу госпожу баронессу.
Доктор не стал возражать, и Амалия в сопровождении Володи вышла из палаты.
— Скажите, сударыня, вы знаете, кто его толкнул? — спросил Володя, как только они оказались за дверью.
— Пока нет, — ответила Амалия. — Но надеюсь узнать.
— А Лиза? Ее убили? — Амалия молчала. — Нам Ларион рассказал, что вы заинтересовались ее смертью. Он уверял, что вы вели себя как сыщик, но мы решили, что он опять выдумывает… Знаете, он неплохой парень, но иногда на него находит, и он изобретает всякие истории. То несет чепуху о громадном наследстве, которое кто-то получил, то врет, как он кого-то спас, то еще что-то…
— А мне господин Маслов не показался фантазером, — уронила Амалия.
— Просто вы плохо его знаете, сударыня. Мы-то с братом знаем его гораздо дольше. Я вовсе не хочу сказать, что он плохой человек, — поторопился объяснить Володя, которому показалось, что он уловил неодобрение в лице своей собеседницы. — Нет, он честный, бескорыстный, восторженный… И притом жутко надоедает, — не удержался он от щедрой ложки дегтя. — Приставучий, хуже репейника!
Амалия открыла рот, собираясь едко промолвить: «Странно, что вы удивляетесь тому, что к вам никто не ходит», — но тут перед ее внутренним взором возникло скорбное лицо Александры Евгеньевны, сидящей у постели покалеченного сына, и молодой женщине стало стыдно. Не тот был момент, чтобы ставить на место молодого глупца, который так и не научился следить за своим языком.
— Скажите, Володя, что врачи говорят о вашем брате? Каков их прогноз?
Молодой человек помрачнел.
— Вы же знаете, как трудно добиться от них прямого ответа… Со мной, впрочем, они были откровеннее, чем с мамой. Насколько я понял, даже если Коля останется жив, он будет калекой.
— Простите, что затронула эту тему, — поспешно сказала Амалия. — Я понимаю, как вам тяжело.
— Сударыня, — внезапно проговорил Володя, — я знаю, что не имею права ни о чем просить вас, но… Пожалуйста, пообещайте мне, что вы его найдете, — выпалил он, волнуясь. — Я бы и сам отправился к Левашовым сейчас же, чтобы узнать, кто столкнул моего брата с лестницы, но мама… Я не могу ее оставить. Я боюсь, что одна она не выдержит всего этого…
— Считайте, что у вас есть мое слово. Если ваш брат вдруг вспомнит что-то еще — ну мало ли, — обязательно дайте мне знать. Хорошо?
Володя пообещал, что будет держать свою собеседницу в курсе, и Амалия ушла. Сев в экипаж, она приказала везти себя в магазин товарищества «Эйнем», где купила три фунта лучших конфет и попросила доставить их Коле Шанину.
Глава 22Пощечина
Варвара Дмитриевна чувствовала себя просто ужасно.
Состояние, в котором она находилась, можно было сравнить с ощущениями приговоренного к смерти, которому остается жить совсем немного. И кто же приговорил ее — собственный пасынок, которого она всегда терпеть не могла!
В детстве Арсений был для Варвары Дмитриевны чужим ребенком, который смотрел на нее исподлобья и явно не испытывал восторга оттого, что она заняла место его матери. В сущности, трудно было ожидать другого от маленького мальчика, который потерял маму, и в этом отношении он ничем не отличался от большинства детей, оказавшихся в таком же положении. Конечно, женщина иного, чем Варвара, склада характера попыталась бы найти с пасынком общий язык и расположить его к себе, но она не выносила, когда ею пренебрегали, и если она сочла кого-то своим врагом, никакие увещевания на нее не действовали. Раз Арсений не оказывает ей должного уважения, она будет обращаться с ним соответственно, и горе тому, кто посмеет стать на его сторону.
Как и все мелочные, узколобые люди, Варвара Дмитриевна, раз приняв какое-то решение, придерживалась его с упорством, достойным лучшего применения, — особенно когда противник не мог оказать серьезного сопротивления. Скучно и, наверное, вовсе не нужно пересказывать все перипетии домашней войны, в которой любая мелочь служила поводом для придирок со стороны мачехи. Когда Арсений был еще маленький, Варвара Дмитриевна часто повторяла, жалуясь на него мужу: «Этот ребенок убьет меня!» И теперь, по прошествии многих лет, ее слова были некоторым образом близки к тому, чтобы сбыться.