— Я так и поняла, что вы неспроста вернулись так быстро, — сказала Амалия старой даме.
Александр Панкратович отпустил коридорного и тихо отдал чиновнику какое-то распоряжение. Чиновник устроился за столом и принялся писать официальную бумагу. Базиль и его жена пытались для виду поддержать беседу, но по выражению их лиц, по колкостям, которыми они обменивались, было понятно, что, если бы не присутствие посторонних людей, они бы давно уже перешли к открытой ссоре. Достав платок, Семилуцкий вытер им лоб и подошел к баронессе Корф.
— Ах, сударыня, до чего же сложное, запутанное дело… Я был уверен, что поймал преступников и что они приложили руку к гибели Варвары Дмитриевны, ан нет! Да еще Наталья Андреевна…
— А что с ней такое? — спросила Амалия.
— Она пришла ко мне и потребовала отпустить господина Маслова и горничную, — сказал Семилуцкий с обескураженным видом. — Мол, она давно их знает и совершенно за них ручается. Ларион — ее воспитанник, он в жизни не мог причинить кому-то вреда, и горничная давно в доме, никаких нареканий в ее адрес не было. Я пытался объяснить ей, что ее доводы несостоятельны, когда речь идет о преступлениях, но она ничего не желала слушать и даже пригрозила на меня пожаловаться…
— Нет, я никуда не поеду, и не проси!
Семилуцкий и Амалия одновременно повернули головы в сторону Варвары Дмитриевны, которая почти прокричала эти слова. Чиновник от неожиданности посадил кляксу на документ, сдавленно чертыхнулся, достал из портфеля другой лист бумаги и принялся писать текст заново.
— Дорогая, — сказал Базиль после небольшой паузы, — ты ставишь меня в неловкое положение.
— Я не желаю видеть твоего сына, — прошипела Варвара Дмитриевна. — Пусть он убирается куда угодно: в Феодосию или прямиком к своей матушке, мне все равно! Но чтобы духу его не было в моем доме!
— Хорошо, — мрачно проговорил Базиль, потирая подбородок, — возможно, мне удастся уговорить его переехать. Хотя это глупо — в таком большом доме, как наш, можно вообще не встречаться…
— Наш дом? — взвизгнула его жена. — Хорошенькое дело! Это мой дом, и ты отлично это знаешь! За него были заплачены мои деньги, мои! А ты… ты платил за съемное жилье своих девок! И покупал им шелковые чулки!
Чиновник навострил уши, и тут с его пера на бумагу разом упали аж две кляксы. Александр Панкратович покосился на коллегу и укоризненно покачал головой. Вздохнув, чиновник достал третий лист и начал все снова.
— Дорогая, pas devant les gens [17], — проговорил Базель со страданием на лице.
Амалия почувствовала, что еще немного — и скандала не миновать, поэтому она вслух вспомнила, что сегодня у нее еще достаточно дел, и попрощалась с присутствующими. Евдокия Петровна тоже заторопилась к себе.
— Она что-нибудь сказала вам, госпожа баронесса? — не удержалась старая дама, когда они вышли за дверь.
— Много и ничего, — ответила Амалия, подумав. — Она почему-то уверена, что пасынок сказал неправду и что на самом деле он не видел ее во сне.
Заполнив все необходимые бумаги, официально подтверждающие, что Варвара Дмитриевна Истрина, урожденная Елагина, жива и здорова, вследствие чего необходимость в розыске ее мертвого тела отпадает, Семилуцкий со своим коллегой удалились. Вскоре гостиницу покинул и Базиль, которого разговор с воскресшей супругой привел в крайне скверное расположение духа.
Как было установлено впоследствии, приблизительно в 8 часов 15 минут вечера в номер Варвары Дмитриевны была вызвана гостиничная горничная, которой постоялица объявила, что собирается принять ванну. Через некоторое время, когда жена Базиля уже лежала в ванне, в номер, использовав отмычки, зашло неустановленное лицо. Войдя в ванную комнату, неизвестный приблизился к Варваре Дмитриевне сзади, схватил ее за шею и принялся топить. Жертва пыталась отбиваться, но сил у нее не хватило, и через несколько минут она была мертва. Что касается преступника, то он взял ключ жертвы, запер номер и покинул гостиницу незамеченным. Труп был обнаружен служащими гостиницы лишь на следующее утро.
Так как Ларион и Глаша все еще находились под арестом, было совершенно очевидно, что никто из них не мог совершить это убийство. Мрачный Семилуцкий, прибывший на место преступления, ходил взад-вперед по номеру. Время от времени он потирал жидкие светлые усы и бормотал себе под нос, пытаясь рассуждать логически.
— Жертва отбивалась, а в ванне была вода. Стало быть, одежда убийцы намокла. Почему никто не обратил внимания на человека в мокрой одежде? Либо он переоделся, либо… например, набросил плащ. Где он мог его взять? — Семилуцкий нахмурился. — Надо выяснить. Затем…
Он вернулся в ванную комнату и тщательно осмотрел ногти убитой.
— А-га, — многозначительно сказал себе следователь. — Она успела оцарапать убийцу. — Александр Платонович повеселел. — Теперь надо найти того, кто настолько ненавидел госпожу Истрину, чтобы ее убить… и кто недавно обзавелся свежими царапинами.
И Семилуцкий принялся за дело. Раздав поручения помощникам, он отправился навестить ближайших родственников убитой — безутешного вдовца, пасынка и дочь. Пообщавшись с ними, Александр Панкратович мог с уверенностью утверждать, что никто из Истриных не принимал участия в убийстве Варвары Дмитриевны — по крайней мере, лично. Тем временем помощники опросили служащих гостиницы и выяснили, что у одного из постояльцев пропал черный плащ. Раздражительный господин из 28-го номера, который был сердит на свою жену, еду в ресторане, правительство и вообще все на свете, вспомнил, что в девятом часу вечера видел за окном некоего субъекта в плаще, который вышел с черного хода и побежал по улице. И хотя свидетель уверял, что у него плохое зрение, несварение желудка и грудная жаба в придачу, он описал некоторые приметы незнакомца. По словам раздражительного господина, тот был скорее высокого роста, темноволосый, стройный и, судя по походке, молодой.
— Не старше тридцати, — категорично заявил свидетель, уничтожая огромный кусок мяса, лежавший на его тарелке. — В тридцать уже так резво не бегают. Я и глазом не успел моргнуть, как он уже скрылся за углом.
— Может быть, вы запомнили какие-нибудь его особые приметы? — допытывался Александр Панкратович.
— Да не было у него никаких особых примет, — с отвращением ответил свидетель, вытирая рот салфеткой. — Разве что… На иностранца он был похож.
— А как вы определили, что он иностранец? — с любопытством спросил следователь. В теории его учили с осторожностью относиться к любым заявлениям очевидцев, но на практике он уже успел убедиться, что больше всего замечают обычно слепые немощные старушки, а бдительные граждане с орлиным глазом и собачьим нюхом чаще всего не видят даже того, что происходит у них под носом.
Свидетель побагровел и одним махом опрокинул бокал красного сухого вина.
— Волосы, — коротко сказал он.
— Волосы? — озадаченно переспросил Семилуцкий.
— Я парикмахер, — буркнул свидетель, насупившись. — Сорок с лишним лет работы. Тот, кого вы ищете, был подстрижен не так, как у нас стригут, и волосы у него были уложены иначе. Объяснять долго, тонкости вы не поймете, но можете поверить мне на слово. Я бы даже сказал, — задумчиво продолжал свидетель, — что он, может быть, француз.
Потратив некоторое время на наведение кое-каких справок, Семилуцкий взял с собой двух человек и нарисовался у дверей в уютное гнездышко мадемуазель Лили, в котором он обнаружил не только француженку, но и ее слугу Гастона со свежими царапинами на обеих руках. При обыске в одном из карманов слуги был обнаружен пропавший ключ от номера Варвары Дмитриевны, который убийца унес с собой, но забыл выбросить. Далее последовала сцена, во время которой Лили бурно рыдала и то и дело падала в обморок, а слуга, напротив, угрюмо молчал. Когда Александр Панкратович объявил, что вынужден арестовать их обоих, Лили разразилась визгливыми ругательствами, а потом кинулась на него и попыталась выцарапать ему глаза. Неудивительно, что после того, как Семилуцкий закончил в тот день работу, он вопреки своему обыкновению направился в трактир и хорошенько напился. Утром, однако, он проснулся как ни в чем не бывало, привел себя в порядок, позавтракал и отправился на службу.
Глава 30Яд
Часы в столовой Левашовых нежно прозвенели, отбивая половину. Завтрак подходил к концу, но разговор, который вели за столом, все еще был далек от завершения.
— Я просто не могу понять, как Базиль будет жить дальше с таким грузом на совести, — говорила Наталья Андреевна, волнуясь. — Его любовница убила его жену, надеясь занять ее место… и не пытайтесь меня убедить, что он тут ни при чем!
— Строго говоря, — заметил Кирилл Степанович, выглядывая из-за газеты, — она никого не убивала. Убийцей был ее слуга.
— В жизни не поверю, что слуга действовал сам по себе, — сказала Наталья Андреевна с неудовольствием. — Конечно, француженка его… науськала. — Хозяйка дома не питала любви к выражениям, которые считала простонародными, и оттого она поколебалась, прежде чем произнести последнее слово.
— Ну, матушка, для таких вещей есть суд, — важно отозвался Кирилл Степанович, складывая газету. — Если слуга станет запираться, то доказать вину мамзели будет нелегко. Кроме того, не забывай, что они иностранные подданные, и тут возможна масса уловок, чтобы ускользнуть от нашего правосудия… Оля, ты почему ничего не ешь? — обратился он к дочери, которая за все время завтрака не проронила ни слова.
Оленька смутилась.
— Я… я ничего… Просто… просто не хочется.
— Может быть, это из-за письма, которое ты получила вчера? — допытывалась мать. — Оно тебя расстроило? Ах, боже мой, я так и знала! — воскликнула она в сердцах. — Разумеется, все из-за Арсения… вечно все из-за него!
— Нет, нет! — испуганно проговорила Оленька. — Но я правда не понимаю… Он написал, что думает обо мне и чтобы я была осторожна… Написал, что ему кажется, что мне угрожает опасность… И вот…