— Прививка, — поморщился Изверг. — Город через страдания получает иммунитет к мятежам. Власти нужны поверженные враги, науке — торжество, потомкам — красивая легенда о мученицах в белых халатах. Правда — она особо никому не нужна, господа. Что ж, извините.
— Госпожа Валеска, — прошептал церемониймейстер. — Так что людям-то скажем? Такое нельзя — не поймут…
Лилии и вереск. Шёлк и органза. Святую Беатрис, безвременно погибшую от сердечного приступа, хоронили со всеми почестями. Валь предпочитала не думать, сколько человек из тех, кто идёт за гробом, знают правду, а сколько — искренне рыдают.
— Ненавижу, — тихо произнесла она. — Ненавижу красный цвет, костры и этот город.
— Значит, вы будете хорошим наместником, — отозвался Раймар. — От любви Небельвальд уже устал.
Они стояли на балконе, украшенном новыми знамёнами — в этом Вальгарт оказался прав. Крылатая кошка и кровавые звёзды прекрасно ужились на гербе.
— Вспомнили господина Страндхольма? Зря вы его отпустили, Валеска. Именно такие потом и возвращаются. Что ж, от некоторых проявлений братской благодарности эстера вас защитит, а от прочих… Кого вы собираетесь поставить начальником охраны?
— Готфрида Эрве. Или кого-нибудь из Штальзее.
— Издеваетесь? — проворчал Изверг. — Я бы им дохлого осла сторожить не доверил, не то что покой наместницы Небельвальда.
— Так оставайтесь и сделайте всё, как надо.
— Да я уже вижу, что придётся задержаться, — он набросил ей на плечи плащ. — Хотя поверьте: этот город я люблю не больше вашего.
— Значит, будете хорошим начальником охраны. Или кем угодно.
— Кем угодно я уже был, госпожа Страндхольм. Мне не понравилось.
Похоронная процессия свернула за угол. С неба сорвались первые крупные и тяжёлые капли дождя. Ветер рванул отсыревшее полотнище флага, донёся откуда-то терпкий запах осеннего дыма.
Валь украдкой бросила взгляд в дальний угол балкона — но тени были неподвижны.
И хотелось верить, что надолго.
5. БашняТворцы и творения
задача — слом ставших тесными рамок, преодоление всего застарелого, отжившего;
цель — освобождение от авторитарных внутренних образов и навязанных представлений, прорыв к свободе;
риск — потерпеть фиаско, стать сломленным.
После нас♀ Татьяна Романова
Новяки брели по улице. Время от времени останавливались, чтобы получше рассмотреть какую-нибудь обыденную, на взгляд Женьки, ерунду — сфотографировать надпись на стене, заглянуть в окно давно оставленного дома. Даже отсюда, с высоты пятого этажа, видно было: июльская жара их ничуть не тревожит. Вон какие бодрые и весёлые, хотя пешком тащатся от самой трассы. А что идут медленно — так ведь новью спешить некуда, у них вся вечность впереди.
— Вот всё думаю: если изловить такого вот туриста и вырезать из него ассертор, он станет нормальным? — Яра размахнулась и швырнула вслед новякам пустую банку из-под воды. Жестянка, не долетев до цели, с лязгом запрыгала по растрескавшемуся асфальту.
— И как ты его вырежешь? — Эль, подтянувшись на руках, уселась на перилах. Ржавая балка прогнулась, но, конечно, выдержала. Старый дом — бабушка почему-то называла его «хрычовкой» — застал ещё те чудные времена, когда люди были людьми, а жильё строили на совесть. Яра утверждала, что «хрычовку» соорудили ещё в прошлом тысячелетии, но в это Женька не верил.
— Должен быть способ! Можно перенаправить механизм регенерации. Нанести такие повреждения, чтобы разрез на спине стал делом не первой важности.
— Ага, и вот ты сама будешь «наносить повреждения»? Человека мучить?
— Люди — это мы, — сказала Яра сквозь зубы. — Смертные. А новьё и есть новьё. И какое там — мучить? Они же боли не чувствуют.
— Жень, там твой папа идёт, — перебила её Эль. — С лопатой и решимостью во взоре. Сейчас как мобилизует тебя на стройку…
Она засмеялась, но смех перешёл в хриплый, лающий кашель.
Отец уже давно строил бункер — в преддверии атаки новяков. В том, что эта атака состоится, сомневаться было как-то даже и неприлично. И всё-таки на стройку идти не хотелось. Хотелось и дальше сидеть на балконе «хрычовки» и смотреть, как ветер треплет светлые волосы Эль. Слушать, как она время от времени напевает что-то — тихонько, будто не хочет ни с кем делиться. И хорошо бы, чтобы Яра не увязывалась с ними всякий раз — хотя она, конечно, отличная девчонка, и знает кучу всего, и папа почему-то уже построил для неё отдельную комнату в убежище. Для Эль — нет. Но ничего, Женька её к себе пустит, если понадобится.
— На речку пойдём? — предложила Яра.
— Пойдём, — согласился он, поднимаясь на ноги.
На другом берегу реки тускло поблёскивали в лучах закатного солнца крыши каравана. Это люди возводят дома не только для себя, но и для тех, кто будет потом. А новяки, даром что времени у них хоть отбавляй, капитальным строительством не заморачиваются. Скачут по миру в своих фургончиках, переделанных из старых машин. А сломается машина — дальше идут пешком. Наслаждаются красотой. Им ведь ни о болезнях, ни об усталости думать не надо — на то есть ассертор.
Яра сбросила сарафан, взбежала на старый причал; рассохшиеся доски нестройно запели под босыми ногами. Ласточкой нырнула в тёмную медленную воду, поплыла — ловкая, загорелая, стремительная.
Эль подошла к кромке воды и замерла, скрестив руки на груди. Всё никак плавать не научится. Задыхается быстро.
— Жень, да пойди искупайся, жарко ведь, — грустно улыбнулась она. — Не бойся, новяки меня не утащат.
Он кивнул. И сел рядом с ней на песок.
Яра вышла на берег, радостно улыбаясь:
— Жень, помнишь, там старый грузовик на глубине? Я к раме новяка за ногу привязала. Он, придурок, и не понял ничего. Рыпается, а выплыть не может…
— Зачем? — вскинулась Эль.
— Не волнуйся, — Яра отбросила мокрые волосы со лба. — Это самец был. Не твоя мама.
Лицо Эль пошло красными пятнами.
Женька вскочил на ноги, побежал к воде.
— Да ему же ничего не сделается! — крикнула Яра вслед. — Ты ку…
Он задержал дыхание — и нырнул.
Внизу, на глубине скользили смутные белые тени — новяков сегодня было больше, чем обычно. Нравится им копошиться на дне. Если совсем уж честно, Женька и сам был бы не прочь посмотреть, что прячет река под илистым покрывалом. Только воздуха в лёгких хватает ровно на полторы минуты, а потом приходится выныривать.
Впереди замаячил тёмный остов грузовика. И покорно замерший новяк, обхвативший руками скрещенные голени, как зародыш-переросток.
Узел Яра завязала что надо — пришлось повозиться; да ещё и пальцы соскальзывали с гнилой верёвки. Хорошо хоть, новяк не мешал. Дождался освобождения, махнул Женьке рукой — и поплыл прочь, медленно, спокойно, почти торжественно.
Женька смотрел ему вслед. Толщу воды пронизывали столбы солнечного света. Отчего-то до жути захотелось дождаться, пока новяк доплывёт до них — но не получилось: перед глазами заплясали знакомые чёрные точки. Там, наверху, мелькнула чья-то белая пятка — и Женька вынырнул на поверхность, хватая ртом воздух.
— Ну ты чокнутый! — услышал он над ухом сердитый голос Яры. — Утопиться решил?
Проснулся Женька от чьих-то громких, встревоженных голосов. Вяло прошлёпал к окну, выглянул на улицу — и сон как рукой сняло. Почти все жители посёлка столпились у дома, где жила Эль. А на подъездной дорожке стоял потрёпанный фургон с эмблемой какой-то новяцкой корпорации.
Мысли лихорадочно заметались в голове. Пришли? Сегодня? Это, что ли, из-за того новяка, которого Яра привязала? Но ведь с ним же ничего не случилось! И при чём тут Эль?
Женька выскочил на улицу, как был — в трусах и босиком. Помчался по разбитой дороге, на бегу подхватив с земли обломок кирпича.
Отец Эль сидел прямо на земле, закрыв лицо руками. Сама Эль — такая маленькая, беззащитная — стояла напротив высокой новячки в тёмном комбинезоне.
Рядом как-то вдруг оказалась Яра.
— Элькина мамаша объявилась, — шёпотом объяснила она. — Всё-таки нашла её.
— Да как же?
— Чёрт знает. Может, Элька в старой Сети засветилась.
— И что теперь? — беспомощно спросил Женька.
— Да ничего хорошего. Если она здорова, ей позволят выбирать, с кем из родителей остаться. А если нет, то увезут в центр LET-вакцинации, и вся недолга. Доктрина стопроцентной выживаемости, забыл?
Эль, конечно, часто болеет. Всю зиму пластом пролежала, и постоянно кашляет, и задыхается от быстрой ходьбы. Но они же не смогут вот так запросто её увезти?
Новячка, склонившись над Эль, что-то ей втолковывала — мягко, но решительно. Лица Эль не было видно за спутанными волосами. Женька опомнился, рванулся было вперёд. Но Яра вцепилась ему в плечо.
— Не время, — прошептала она чуть слышно. — Ну убьёшь ты эту тварь — если убьёшь, конечно, — а с нами что будет? Об отце подумай. Пока — не время.
Женька столько раз представлял себе эту встречу, что был готов к чему угодно. А она просто вышла из-за поворота дороги — будто уходила погулять на пару часов, а теперь вот вернулась.
— Привет, — только и сказал он.
Эль подошла поближе. Уставилась на него, чуть склонив голову набок. Смущённо улыбнулась:
— Долго меня не было, да? А ты вырос! Вон какой вымахал.
— Так ведь год прошёл. Даже больше.
— Ага, — рассеянно кивнула Эль. — А Ярослава где?
— Она не сможет прийти, — помрачнел Женька. — Её мама попросила с чем-то помочь в гараже.
Вот уж кому не было никакого дела что до гаража, что до дочки, так это матери Яры. Она в последнее время редко выходила из своей каморки — а когда выходила, то просто сидела на пороге в обнимку с бутылкой, бессмысленно таращась на прохожих. Но нельзя же было сказать Эль, что Яра просто брезгует разговаривать с новячкой?