Дороти рассказала старику о вчерашнем суде, и тот сокрушенно покачивал головой, дивясь несправедливости англичан.
– Есть ли среди осужденных кто-либо, к кому твое сердце неравнодушно? – прозорливо спросил он, когда Дороти закончила краткий рассказ.
– Есть, – просто ответила Дороти. – Но не об этом сейчас речь, сайя-до. Я подсчитала: колеса готовы для тридцати пушек, лафеты заготовлены для сорока. Завтра или послезавтра они начнут ставить пушки на лафеты. Это делают на заднем дворе, за двойной стенкой, чтобы не увидел никто из бирманцев. Но я думаю, что бирманцы все равно узнают.
– Свезены ли все пушки с большого корабля? – спросил старый монах.
– Я думаю, что еще пушек двадцать осталось на корабле.
– Надо, чтобы они свезли с корабля все или почти все пушки, – произнес У Дхаммапада. – Потому что, если придут люди твоего дяди, нельзя, чтобы у корабля было много пушек. Он начнет стрелять…
Старик был прав.
– И все же я думаю, что моему дяде пора выходить в путь. Ведь ему надо собрать достаточную армию, чтобы удержать Рангун и бирманцев, которые там есть, и взять факторию. И это нелегко.
– Принцесса, – усмехнулся старый монах, – оставь это мужчинам.
– Хорошо, мне надо спешить, сайя, – сказала Дороти.
– А что говорит твое зеркало? – спросил У Дхаммапада.
Дороти показала зеркало настоятелю, и тот дивился силе демонов, которые смогли сделать такое зеркало. Он даже дал совет Дороти – выкинуть зеркало. Дороти не стала рассказывать ему о внутреннем голосе и о том, как она знала заранее, что и где ей надо искать. Она не могла сказать об этом старику, потому что он решил бы, что она попала под власть демонов.
Дороти купила на рынке что требовалось и на пути к дому, как всегда, прошла рядом с тюрьмой. Тюрьма была невысоким бревенчатым строением, маленькие окошки которого были устроены под самой крышей. У обитых железными полосами дверей всегда стояли солдаты, причем не сипаи, а настоящие, англичане.
Как-то Дороти крикнула:
– Алекс!
Но ответа не услышала – солдат накинулся на нее с криком, чтобы бежала отсюда, пока он не доложил о ней полковнику Блекберри.
– Постыдился бы, Чарли, – сказала ему Дороти, – ты стережешь славных британских офицеров. На том свете тебя будут за это жарить на сковороде.
– На тот свет еще попасть надо, – отмахнулся солдат.
Дороти рассказала хозяйке о ночном выстреле. Та не поверила, что такое могло случиться, но Дороти провела ее в свою комнату и показала дырку в стене, в которой поблескивал бочок круглой пули. Тогда Регина заявила, что это какой-то бандит, но не полковник. И сказала, что все расследует. Но ничего не расследовала, и Дороти поняла, что госпожа знает и верит, что нападающим был именно полковник.
Еще через две недели, к радости полковника, но к разочарованию мистера Джулиана Уиттли, на небольшом бриге, который следовал из Калькутты в Малакку, прибыл мистер Пимпкин, заместитель губернатора. Он уже знал о происшествии с «Глорией» и даже о суде над ее офицерами. В конце концов, Индийский океан – достаточно оживленная лужа, как он сам говорил, потирая мягкие влажные ладошки, такие маленькие по сравнению с грузным телом и большой лопоухой головой, украшенной широкополой черной шляпой, которой заместитель губернатора никогда не снимал, из-за чего в Британской Ост-Индии ходило немало сплетен.
Мистер Пимпкин заперся с мистером Уиттли и полковником и просидел с ними около трех часов. Затем они вызвали коммодора Стоуна и продолжили совещание.
О результатах его Джулиан, конечно же, обязан был сообщить своей жене, а она, будучи в благодушном настроении, на следующий день, пока мистер Пимпкин осматривал пушки, а потом отправился на «Дредноут», чтобы посмотреть, готовы ли к боям морские канониры, рассказала обо всем Дороти.
Во-первых, на совете было решено начать военную кампанию немедленно, пока от ливней не развезло все дороги. И в то же время завершить ее так, чтобы дороги все же развезло окончательно, что помешает бирманцам подтянуть подкрепления: в период дождей здесь воевать не принято. Помимо команды «Дредноута» и отряда сипаев, стороживших факторию, бриг, привезший мистера Пимпкина, доставил еще роту морских пехотинцев, и они временно поместились в страшной тесноте на линейном корабле, чтобы не вызвать у бирманцев подозрений.
Во-вторых, мистер Пимпкин, как и следовало ожидать, «после внимательной проверки» санкционировал решение суда и подписал его от имени губернатора. То есть преступники, сдавшие французам «Глорию», будут казнены перед началом похода. Это поможет поднять дух солдат, которые должны видеть, что предателям не будет пощады, как высоко они ни окопались.
– Нет! – вырвалось у Дороти. Она так надеялась, что ее дядя успеет появиться здесь и освободить Алекса. Теперь же Алекс погиб!
– Не причитай, надоело, – ответила Регина. – Найдем мы тебе отличного мужа, а не этого дикого славянина.
Регина не скрывала своей радости по поводу близкой казни Фицпатрика и его офицеров. Видно, ей очень не хотелось, чтобы они заговорили о ней в неподходящих местах… «А потом, уже ближе к отъезду, она разделается со мной, – понимала Дороти. – Пока я ей нужна и, как она убедилась, не опасна. Она полагает, что причина того заключается в моем страхе остаться одной в чужой стране… О, как вы ошибаетесь, миссис Регина Уиттли!»
Дороти кинулась в монастырь Священного зуба Будды. Но не добежала до него. Ее неожиданный побег в город вызвал подозрение у Блекберри – Дороти не успела выйти на китайскую улицу, как почувствовала опасность. Сначала шкурой, спиной. Потом, метнувшись за повозку, высоко нагруженную мешками с рисом, она поглядела на колечко. Камень был темно-красным, как капля густеющей крови. Ах, как жаль, что у нее нет с собой зеркала, – она узнала бы, кто ей угрожает.
Дороти присела за повозкой. Колеса у нее были высокими, так что Дороти без труда поместилась в убежище между стеной дома и улицей.
Ей были видны нижние половинки людей, мимо проплывали длинные бирманские юбки – шелковые у женщин, клетчатые хлопчатые у мужчин. Черные штаны шанов и лигонцев и синие широкие брюки китайцев… А вот показались серые чулки и синие панталоны англичанина. Дороти взглянула на камешек – он уже почернел. Англичанин держал ладонь на эфесе матросского палаша, и рука была напряжена – ясно, что он готов вытащить шпагу из ножен… Но кто это?
Дороти не смела выглянуть из-под повозки, она ждала, пока человек минует ее.
Просчитав до двадцати, Дороти осторожно поднялась и, прижимаясь спиной к стене, посмотрела вслед человеку. Конечно же, это плотник, один из подручных Блекберри! Значит, полковник заметил, как она поспешила в город во второй половине дня, когда ей вроде бы и нечего там делать! А может быть, полковнику донесла о ее бегстве сама госпожа?
Дороти решила подождать, пока соглядатай уйдет подальше, а затем вернуться к реке и пробраться к Шведагону за складами.
И в этот момент плотник оглянулся.
Он тоже умел чуять взгляд спиной!
Холодные серые глаза ищейки встретились со взглядом Дороти.
Она тут же представила себе, как он кинется к ней, взмахнет палашом… Дороти, скрытая от улицы повозкой, упадет, не вскрикнув, а соглядатай спокойно уйдет обратно. И еще получит от полковника тридцать серебряных шиллингов за устранение шпионки.
Дороти все это понимала, но стояла как прикованная к месту, потому что повозка мешала ей убежать, и воображение, рассказавшее ей о собственной смерти, устрашило ее настолько, что ноги отказывались ей подчиняться.
И тут плотник вытащил из ножен палаш, словно угадал мысли Дороти и понял, насколько она беспомощна. Судя по сноровке, он умел обращаться с оружием, что, поверьте, необычно для второго плотника, мастерство которого должно ограничиваться плотницким ножом или топором.
Блеск стали разбудил Дороти. Она пискнула, как испуганный заяц, и, согнувшись, нырнула под повозку.
Ноги в серых чулках в два шага приблизились к повозке, и затем она увидела руку в синем камзоле, в которой был зажат короткий морской палаш. Рука старалась достать Дороти концом палаша – Дороти ринулась назад и наткнулась спиной на ось повозки. Надо было согнуться еще ниже, чтобы проскользнуть под ней. Дороти пыталась это сделать и тут увидела, что ноги в серых чулках подогнулись, как бы от большой тяжести, и, дернувшись, поехали под повозку каблуками вперед. Вслед за ногами в поле зрения Дороти попал весь плотник. Он улегся на спину, выронив палаш.
Дороти испугалась этому чуду даже больше, чем нападению. Как гусеница, она выползла из-под повозки, прижимаясь к стене, и услышала, как на улице поднимается визг. Люди кидались – кто к лежащему англичанину, а кто прочь. Произошла давка, и это помогло Дороти сделать два шага в сторону, а третий она сделала уже с помощью крепкой смуглой мужской руки, которая подхватила ее под локоть и так потянула в сторону, что Дороти даже не смогла закричать. Она решила было, что это напарник соглядатая, но тут же услышала знакомое мычание: господи, да это же глухонемой Нга Дин, сын Бо Пиньязотты! Добрый туповатый бугай, боготворящий принцессу Лигона!
Нга Дин был одет портовым кули, длинные волосы собраны в пук на затылке, серая холщовая куртка измазана краской…
– Нга Дин, миленький…
Лигонец прижал к губам палец. И сделал страшные глаза.
– Отпусти руку, – сказала Дороти. – На нас обращают внимание.
Дороти говорила, глядя в глаза Нга Дину. В таком случае он все понимал.
Нга Дин кивнул и отпустил руку Дороти. Странно было бы этому портовому кули и дальше тащить за руку бирманку из приличного дома. Ведь именно бирманкой, с согласия Регины, обожавшей всякого рода маскарады, одевалась Дороти во время выходов в город.
Шум сзади становился все глуше и неразборчивей. Нга Дин дотронулся до плеча Дороти и показал ей знаком, что она должна повернуть за угол.
Путь пролегал мимо опиумокурильни старого китайского бандита. Но Дороти не решилась поднять голову, чтобы проверить, дома ли он, – а вдруг выглянет в окно?