даром не наделяют.
Всеволод пожал плечами:
- Талантов у нас много, но они всё же не безграничны. Мы можем видеть отпечаток мыслей и чувств, скажем так, незримую глазом оболочку, что окружает каждого человека и служит для защиты его дела и духа.
Барышня кивнула, смутно припоминая, что в одной слёзно вымоленной у папеньки книге читала о таком. Правда, содержание память сохранила отрывочное, уж больно текст оказался скучным да ещё нашпигован, как рождественский гусь, всевозможными магическими формулами да терминами научно-философскими, коих Варенька терпеть не могла. Случалось, что и задрёмывала над книгой, а после того, как одну страницу восемь раз прочла и всё равно ничего не усвоила, вернула фолиант батюшке. Но про незримую оболочку запомнила, до головной боли себя тогда довела, пытаясь свою, как книга гласила, ауру разглядеть.
- Ещё мы умеем принимать облик любого живого существа, отразившегося в зеркале или же любой другой блестящей поверхности, - между тем продолжал Всеволод Алёнович таким спокойным тоном, словно не о дивах дивных толковал, а о дожде, зарядившем в сенокосную пору.
- Правда? – ахнула Варенька и восторженно всплеснула руками. – А покажите, прошу Вас.
Зеркальщик усмехнулся одной половиной рта, затем огляделся по сторонам и шагнул к небольшому круглому столику. Положил ладонь на блестящую, навощённую до зеркального блеска столешницу, после чего вздрогнул всем телом и… пропал. На его месте появилась томноокая блондинка, чьё платье из изумрудного бархата было в полном беспорядке. Варвара Алексеевна ахнула, увидев неприличную глубину выреза, в котором отчётливо виднелась грудь, не сдерживаемая даже корсетом.
- Господи, срам-то какой! – воскликнула девушка, поспешно закрываясь веером.
- Срам – это то, что тут происходило не далее, как три четверти часа назад, - хмыкнул Всеволод, возвращая себе привычный облик.
Девушке стало страшно интересно узнать, что же такого неприличного могло происходить в зимнем саду, да ещё и в самый разгар бала, но стоически сдержалась. Не стоит показывать свою наивность, лучше по возвращению домой у сестрицы один из её томных романов взять для прочтения.
- А я читала, что для Зеркальщиков нет никаких тайн, - Варвара Алексеевна взмахнула ресничками, прогоняя видение пышногрудой блондинки, - Вы душу любого человека до самого донышка осветить можете.
Всеволод Алёнович согласно кивнул:
- Можем. Только чем глубже мы погружаемся в душу другого человека, тем хуже нам потом становится. Я вот, например, следующее полное погружение смогу провести не ранее, как через седмицу.
- А почему так долго? – огорчённо воскликнула девушка.
- Вчера, - по лицу Зеркальщика скользнула лёгкая усмешка, - с одним молодцем по душам потолковать пришлось. Но Вы не печальтесь, Варвара Алексеевна, за время нашей с Вами службы Вы ещё не раз увидите сей процесс. Хотя, смею Вас уверить, ничего примечательного в нём нет. Особенно если со стороны смотреть.
Варенька вздохнула. Жаль, конечно, что самый таинственный дар Зеркальщика невозможно прямо сейчас лицезреть, но, как правильно заметил Всеволод Алёнович, будет ещё время освещением потёмок чужой души полюбоваться. Кстати, а вот и ещё один вопрос прояснения требует.
- Не сочтите меня дерзкой, - барышня кокетливо приложила веер к груди, вспомнила значение сего невинного на первый взгляд жеста и смущённо зарделась, - но, смею заметить, имя у Вашего батюшки для слуха непривычное.
И опять лицо Всеволода исказила хищная улыбка-оскал:
- У моего батюшки имя самое обычное, я же прозываюсь по матушке. Её Алёной звали. Фамилию же мне в воспитательном доме дали, да не простую, а с намёком на мой дар Зеркальщика. Хотя я, признаюсь честно, в отрочестве его за проклятие считал. Не очень-то нас, Зеркальщиков, обыватели простые жалуют.
Варенька удручённо кивнула, безжалостно коря себя за неумеренное любопытство и бесчувственность. Всеволод Алёнович – сирота, батюшки своего, чай, и не знал никогда, маменьку тоже потерял, а она вот так, походя, его рану незаживающую ковырнула, да ещё и пуд соли, не меньше, в неё всыпала.
- Не казните Вы себя так, Варенька, - Всеволод нежно коснулся девичьей руки, впервые обратившись к девушке просто по имени. – И батюшка мой жив и даже почти здоров, будь таково моё желание, я бы с ним все эти годы проживал.
- А почему… - начала Варвара Алексеевна и осеклась, в который уже раз отчаянно покраснев и до треска терзая веер.
Серые глаза Всеволода сверкнули сталью:
- Потому что отцу нужен не я, а наследник. Потому что по приказу его жены мою матушку убили и меня погубить пытались, с той поры памятной и шрам у меня.
Глаза барышни широко распахнулись, в нежной глубине угрожающе полыхнуло неукротимое пламя:
- Так надо арестовать негодяев, судить их!
- И какие доказательства, кроме собственных слов я смогу предоставить? – усмехнулся Всеволод.
Девушка растерялась:
- Так Вы же Зеркальщик… Вы же сами говорили, что видите…
- Вот именно, что вижу. Но этого мало для того, чтобы арестовать и уж тем более судить. Я, Варвара Алексеевна, любое своё слово делом подкрепляю, виновность либо невиновность доказательствами сопровождаю, на слово мне никто не верит. А доказательств преступлений отцовой супруги у меня нет. Вот я и отражаю их взгляды, чтобы не увидели да не признали.
- Ну, с мачехой понятно, а от батюшки-то своего почему скрываетесь? – спросила Варенька, решив оставить на потом выяснение способности отражения взглядов. Ох, и мудрёные эти Зеркальщики, не зря их по мощи магии к Некромантам приравнивают!
- Отцу надобен наследник, я сам по себе, такой, какой есть, ему не интересен. Это, во-первых. Во-вторых, я смутно чувствую, что без его одобрения супруга его ничего бы делать не стала. Сами понимаете, здесь доказательств у меня ещё меньше, даже чёткого видения нет. Уж очень хорошо мой батюшка роль благородного человека исполняет, как же, меценат-благодетель!
Всеволод Алёнович раздражённо фыркнул, во все стороны брызнули колючие светло-серые искры, как осколки разбившегося вдребезги зеркала.
- Так Ваш батюшка Михаил Осипович Омутов? - пролепетала Варенька, испытывая сильную потребность присесть либо же опереться на что-то.
- Именно. Но повторюсь, лично я таким родством не горжусь и буду весьма Вам признателен, коли Вы о нём никому говорить не станете. Поверьте, Варвара Алексеевна, так для всех лучше будет, в том числе и для Вас, поскольку Вы, как моё Отражение, все чувства и ощущения со мной пополам делите. А сейчас позвольте пригласить Вас на танец, в зале мазурку заиграли.
И Варвара Алексеевна, в который уже раз, бестрепетно вложила свои тонкие пальчики в сильную руку Всеволода Алёновича.
Осколок четвёртый. Утро, наполненное неожиданностями
Следующее после бала утро для Вареньки началось с букета белых и розовых камелий, которые верная Малуша торжественно водрузила на стол перед завтракающей барышней.
- Какая прелесть, - ахнула девушка, потянувшись к цветам и начисто позабыв про остывающий кофей, который положила за правило употреблять каждый день перед выходом на службу, хоть и глотала с трудом из-за страшной горечи. Но в какой-то книге про весьма талантливого сыщика было написано, что кофей сей он пил каждое утро для повышения своих способностей. Вот и Варенька решила попробовать. Вдруг и у неё получится таланты свои кофеем развить?
- С посыльным передали, - вся сияя гордой улыбкой, заявила горничная, любовно оправляя нежные лепестки, - мальчонка из цветочного магазейна на углу Покровки, там, где в витрине корзинки с лилеями красуются.
Варвара Алексеевна зарделась, вспомнив, что на цветочном языке белая камея означает: «Ты восхитительна», а розовая – «тоскую по тебе». Девушка покачала головой, церемонно взяла отставленную чашку и тут заприметила прикреплённую к обвивающей букет атласной ленте уже знакомую блестящую карточку. Сердце взмыло вверх, затрепетав, если судить по ощущениям, где-то в голове, пальчики задрожали, Варенька едва кофей себе на колени не опрокинула и поспешно поставила его на стол.
- Да что с Вами, барышня? – всполошилась верная Малуша. – То покраснели вся, словно на солнцепёке сидели, теперь вот побледнели. Можа, за дохтуром послать али маменьку кликнуть?
Барышня отрицательно покачала головой, торопливо отцепляя карточку. Когда желанная добыча была в руках, девушка откинулась на спинку стула, прикрыв глаза и пытаясь хоть немного совладать с волнением. Да что с ней, в самом деле? Это отнюдь не первый букет, который ей дарят, месяц назад корнет Мамочкин почтил красной розой, тем самым пытаясь уверить, что она для него единственная и неповторимая, и он испытывает к ней пылкую страсть. Варенька розу приняла, но в страсть не поверила, по всему городу ползли слухи о любвеобильности молодого корнета. До того Пётр Семёнович Аласьев, весьма почтенный человек, доктор, прислал конфекты и цветы. Потом, правда, оказалось, что дар предназначался Юленьке, но приняла-то его Варенька! Сестрицы дома не оказалось, она с господином Бекетовым на лодке каталась.
Варвара Алексеевна вздохнула и покосилась на зажатую в руке карточку. А вдруг окажется, что там нежелание принять на службу? Вдруг она неправильно истолковала значение камелий и это не признание в нежных чувствах, а отказ? Барышня насупилась и резко развернула карточку. На ней знакомым почерком, от которого кровь опять прилила к щекам, было написано: «С наилучшими пожеланиями в первый день службы». Подписи не было, да она Вареньке и не нужна была.
Верная Малуша испуганно охнула, когда барышня вихрем вылетела из-за стола, расплескав-таки кофей, и звонко крикнула:
- Малуша, подай мне платье служебное! Да поживее!
Горничная всплеснула руками и, быстро выскочив в гадеробную, торжественно внесла в комнату отобранное в результате многочасового обсуждения с матушкой и сестрицами простого кроя коричневое платье. По мнению Вареньки, наряд шёл ей изумительно, не сковывая движений и подчёркивая яркость глаз и нежность кожи, а вот Аннушка ехидно утверждала, что сестрица удивительно похожа на гимназистку, сбежавшую с занятий. Поскольку младшая дочь Алексея Петровича как никто другой разбиралась во всём, что касалось гимназисток, а особенно побегов с занятий, Варвара Алексеевна решила добавить платью строгости, присовокупив к нему чёрную шляпку с вуалеткой, чёрный строго покроя жакет и митенки, закрывающие ладони, но оставляющие на виду пальчики. Когда барышня вошла в комнату на строгий суд, старшая сестрица, Юленька, скорбным тоном поинтересовалась, кто в Сыскном Управлении предстал перед всемогущим Создателем и не по своей ли карьере девушка надела траур. Рассерженная Варенька кинула в сестру шляпкой, но тут вмешалась матушка, которая предложила украсить платье скромным и в то же время строгим кружевным воротничком, такими же манжетами и двумя рядами узких кружев, пущенных по подолу. После предложенного маменькой усовершенствования наряд прошёл-таки безжалостный сестринский отбор и был одобрен.