– Сюда, – махнул рукой Анже. – Угол срежем до дороги.
Повернули на почти неприметную тропку, и у Сержа малость отлегло от сердца. Встреч на дороге он не опасался: наступало то время, когда любой уважающий себя курьер думает лишь о горячем ужине, стаканчике доброго вина да согретой постели. Погоня сначала прочешет город. А за ночь можно далеко уйти.
Но тут, как оно обычно и бывает, едва начинаешь верить в лучшее, судьба показала беглецам свое истинное «я».
Едва выехали на дорогу, едва повернули прочь от города, у гнедого отлетела подкова.
– Поворачиваем, – скомандовал Анже.
– Куда?
– К Жанье, кузнецу.
– Ты спятил?!
– Неподкованный конь не протянет долго по горной дороге!
А то без него не знают! Умник выискался.
– Значит, пойдем пешком.
– Нет!
– Анже…
– Серж, ты не понимаешь!
– Это ты не понимаешь! В городе мало того, что по церковному розыску тебя схватят, так еще и от моста погоня наверняка уже там. Жить надоело?
– У Жанье не схватят, он на отшибе, почти за городом.
– Конокрадов, друг Анже, именно у кузнеца глянут в первую очередь. – «Не считая того, что твоему Жанье тоже может показаться не лишней награда за твою голову!»
– А давай ты меня здесь подождешь.
Вот уж нечего сказать, осенило парня!
– Толку-то? Нет, Анже, идти, так вместе. Нам друг без друга попадаться – только палачам лишнюю работу задавать. Оно тебе надо?
– Серж…
– Оставим коней здесь и пойдем пешком. Не пропадут.
– Серж, я не могу!
И ведь правда не может. Проснулся в парне лошадник, прах его забери!
А ты, всплыла непрошеная мыслишка, в ту пору, когда был у тебя любимый конь, бросил бы его вот так?
– Ладно, – вздохнул Серж, – идем. Как там отец Николас говорил: «Человек ходит, Господь водит»? Авось и нас приведет, куда нужно Ему.
Кузнец Жанье Сержу не понравился. Очень уж неловко удивился, увидев на пороге «приемыша Нико-ювелира», очень уж легко пустил в дом. Обшарил гостей взглядом, не упустив, кажется, ни единой мелочи: от полупустых котомок до новехоньких, словно не было долгого пути, башмаков подземельной работы. Велел явственно недовольной жене:
– Покорми, что ль. – А сам с верзилой-подмастерьем в кузницу пошел.
– Помогу, – вскинулся Анже.
– Сиди, – отмахнулся кузнец, – управимся.
Хлопнула дверь. Взлаял под окном пес.
Анже сцепил руки в замок, прикрыл глаза. Кузнецова жена погромыхивала посудой за кухонной занавеской, что-то бурчала себе под нос.
– Как ты? – вполголоса спросил Серж. По его расчетам, зелье должно было действовать самое малое до полуночи, но парень выглядел не слишком бодрым.
– Не пойму, – растерянно признался Анже. – Вроде и ничего, а перед глазами словно марево жаркое плывет. И есть совсем не хочу, странно даже.
– А вот это как раз хорошо, – хмыкнул Серж. – Некогда нам здесь есть да спать. Иначе вполне можем в городской тюрьме проснуться.
– Да что ты, – возмутился Анже.
Серж сжал плечо парня:
– Тихо. Не надо, Анже. Нет – хорошо, даже извинюсь, если захочешь.
Вошла кузнечиха, поставила перед гостями миску с кашей, уронила на стол две обгрызанные деревянные ложки. Буркнула:
– Уж не взыщите, ныне скудно живем.
– И на том спасибо, хозяюшка, – отозвался Серж. Зачерпнул пол-ложки водянистой каши, подумал: собакам и то лучше варят. И даже с некоторым облегчением бросил обратно, когда в дверь грянул чей-то сапог и в кузнецов дом ворвался десяток городской стражи.
Беглецов выдернули из-за стола, заломили руки. Выволокли на улицу. Там два солдата из охраны моста держали под уздцы коней. Гнедой, как видно, был уж подкован – да только не для них.
– Вот они, голубчики, – плотоядно улыбнулся загорелый кряжистый усач. Похлопал вороного по крутой шее. – То-то подарочек.
– Прошу прощения, господа! – К солдатам подкатился невзрачный толстячок в круглой шляпе, какие носят обычно средней руки купцы, трактирщики, хозяева мастерских и тому подобный люд. – Кони, значит, ваши, а уж арестанты…
– Арестанты тоже, – нахмурился усач. – Вы, господин советник, обещали нам помощь в поимке конокрадов, конокрады вот они, и уж поверьте, наш десятник ждет их с нетерпением и не обрадуется отмене свидания.
Серж проводил взглядом свой нож, незаметно для начальства исчезнувший за голенищем стражника; подумал злорадно: радуйся, ворюга, гномьему подарку, до той поры, пока без пальцев останешься. Для таких, как ты, оно полезно. Оглянулся на Анже. Парень прикусил губу и все шарил глазами по скрытым в почти уже ночной темени людям. Жанье ищет, понял Серж.
Арестованным беглецам накрепко стянули руки; между тем толстячок-советник продолжал спорить с усачом:
– Вы-то, значит, конокрадов ловили, и тут вам помочь – наш, можно сказать, долг. Да только это, прошу заметить, никакие не конокрады.
– Да как же не конокрады! – возмутился усач. – Кони вот они, и кузнец ваш говорит: подковать просили.
– Не конокрады, – толстячок возвысил голос и напыжился, – поскольку вовсе не конокрадство главное их преступление. А пойдут они, значит, как объявленные в розыск враги короны, и доставить их надобно прямиком в столицу, как о том в розыскных листах сказано. При всем моем уважении к господину десятнику.
Сами коронных преступников проворонили, не мешайте другим дело делать, отчетливо звучало в напыщенной речи советника. Усач помянул Нечистого и все репьи во хвосте его, и Серж мысленно с ним согласился: уж лучше плети и каторга за конокрадство, чем коронные дознаватели. С каторги, если повезет, и сбежать можно, а коронные преступники доселе не сбегали… кроме них двоих, пришла вдруг шальная мысль. А что удалось один раз, может получиться и второй, так что, добрые господа, рано вы нас хороните. До столицы далеко, всякое еще случиться может.
Арестантов повели вверх по улице, Анже оглянулся последний раз, встретился глазами с Сержем. Хотел, кажется, что-то сказать, но парня ухватили за плечо, развернули и подогнали пинком.
На постройку тюрьмы власти Каменного Рога не тратились: зачем она маленькому заштатному городишке? Арестантов запихнули в пустовавшую камору погреба под казармами – однако что-то надежней вряд ли можно было придумать. Непроглядная темень и сырой, промозглый холод. Голый сплошной камень, запертая снаружи дверь из тяжелых дубовых плах – а дверь та выходит в общий для погреба тамбур, тоже запертый снаружи, а там, за дверью тамбура – двор казармы, где, кроме обязательных стражников у ворот, наверняка отирается местная ребятня: мальчишки, мечтающие о воинской славе.
Хвала Господу, хоть руки догадались развязать! Впрочем, заботились при этом вовсе не о коронных преступниках, судя по тому, что вослед им в погреб закинули мятое ведро и пригрозили, буде наделают чего мимо, заставить вылизывать…
Анже достал из-за пазухи саламандру, посадил на колени. Голубоватый свет вырвал из мрака запястье с темным следом от веревки, прикушенную губу, отчаянно виноватые глаза. Зато не замерзнем, невпопад подумал Серж. Подсел поближе. Подумал: суметь бы гномам весточку подать, им отсюда пленников вытащить – делать нечего.
– Я ведь его полжизни знал, – прошептал Анже. – Сколько раз дядькину кобылу перековывать к нему водил… он меня поглядеть пускал, яблоками угощал. Как он мог, скажи?!
Серж пожал плечами:
– Да ты сам подумай, друг Анже: ну кого ты знал? Кузнеца, что живет себе, работу в срок делает, заказчиков не обманывает. А тут, небось, награда коронная. Деньги немалые, опять же слава: врагов короны изловить, это тебе не хухры-мухры. Разговоров на год вперед, в любом трактире забесплатно эля нальют. А дядьке твоему, да и тебе, кстати, в глаза посмотреть не придется, так что и говорить не о чем.
Анже спрятал лицо в ладони:
– Опять я тебя за собой тащу. Ох, Серж… лучше б ты меня тогда еще, в монастыре, просто страже сдал.
– И жил бы спокойно? – презрительно продолжил Серж. – Ты вообще соображаешь, что говоришь?
– По крайней мере, жил бы. А так…
– Анже.
– Что?
– Хорош от меня глаза прятать. Когда говоришь человеку такое, смотри ему в лицо, понял?
Парень вздохнул. Поднял глаза:
– Прости, Серж.
– Нет, Анже. Сначала скажи: будь я на твоем месте, а ты на моем – что, сдал бы страже и жил спокойно?
Парень охнул, залился краской.
– То-то. И еще, Анже. Если ты забыл, речь идет о нашей стране. А я, хоть и был до монастыря преступником и после преступником стал, – Серж криво усмехнулся, – своей стране войны не желаю. И как по мне, лучше умереть, зная, что честно пытался помешать предателям, чем жить с ними заодно и им помогать.
– Ты же сам говорил: «Одна власть стоит другой», – помнишь?
– Говорил, да, – смутился Серж. – Это старые обиды… видишь ли, друг Анже, начинал я не с браконьерства. И… пожалуй, я все-таки не был тогда прав. Прости. Мне следовало думать, прежде чем языком молоть. Все-таки я старше тебя, и…
Скрежетнул засов. Чуть слышно, однако саламандра насторожилась и юркнула Анже за пазуху. На смену ее голубоватому сиянию пришел нервно прыгающий свет факелов. Серж усмехнулся, глядя, как растяпистого вида охранники делают мужественные лица: по всему видно, слова «коронный преступник» для них звучат почти так же, как «сам Нечистый во плоти».
Вслед за охраной в камеру вошли двое. Уже знакомый толстячок-советник, прижимающий к животу круглую шляпу, – теперь, при свете, Серж разглядел его добротный коричневый костюм, серебряную печатку на толстом мизинце, по-хомячьи круглые щеки и бегающий взгляд. А с ним – вельможный господин в дорогом синем камзоле, с парадной шпагой на расшитой золотом перевязи, с подвитыми по столичной моде смоляными усами. Плохи наши дела, досадливо подумал Серж. Этот – выслуживается, этот вцепится в нужных столице арестантов, как натасканный на кабана мастиф, и на их плечах героем въедет в Корварену, к славе, почестям и всему прочему, что лучше всего исчисляется звонкой монетой. От такого не сбежишь.