– Ты как, Барти? – Мариана открыла ближнюю дверь. – Переодеться хоть сможешь?
– Да, конечно, – не слишком уверенно ответил Барти. – Спасибо, Мариана.
Девушка занесла в комнату рыцаря его сумки, повторила:
– Переодевайся, Барти. Хвала Господу, мы живы и в тепле…
Подхватила с пола свои вещи, вошла в соседнюю комнату. Буркнула себе под нос:
– А ты, Барти, и впрямь дурень. Шелудивый пес тебя дери, а если бы не успел?!
Шмыгнула носом, кинула сумку на пол и принялась срывать с себя насквозь мокрую, противно липнущую к телу одежду. Отжала воду из косы, зубами развязала шнурок. Расплетать пока не стала, только кончик распустила малость. Перед огнем бы просушить!
Очаг Мариана заметила не сразу – а заметив, до крайности удивилась. Подземельные и здесь превзошли людей: пламя пылало в глубокой нише в стене – да полно, в нише ли? Уж не общий ли этот очаг на две соседних комнаты? Мариана присела на корточки перед ограждающей огонь кованой решеткой и ахнула: там, в огне, по-кошачьи свернувшись в клубок, спала ослепительно белая, сверкающая, сияющая, невыносимо прекрасная саламандра. По сложенному гребню бежали волны голубоватого пламени, из щелочек ноздрей вырывались крохотные искорки… вытянутую вперед лапу лизало пламя, и чешуя сверкала драгоценными каменьями, сотнями радуг…
Мариана отвернулась, прикрыла глаза ладонью. Перед взглядом плыли фиолетовые пятна, и почему-то хотелось плакать. Шмыгнув носом, девушка вытряхнула из сумки сухую одежду.
Ну да, сухую, как же! Размечталась. Все волглое, отсыревшее, даром что завернуто в парусиновый лоскут, а сумка заговорена на непромокание. Пришлось развешивать на решетке у очага. Ну что ж, вздохнула девушка, зато можно косой заняться. Достала гребешок, начала распутывать мокрые пряди. Голая кожа жадно ловила тепло огня и саламандры. Ушел пробиравший до костей промозглый холод, кровь побежала по жилам быстро и весело; даже усталость отступила, отодвинулась в тень. Правда, взамен пришел зверский голод; так что досушивать косу Мариана не стала, а натянула платье и вышла в общую залу.
Стол украшали блюдо с хлебом, супница и две глубокие тарелки – гномий синий фарфор, тот, посуда из которого наверху ценится вдвое-втрое дороже серебряной. Мариана подивилась богатству приема, но, честно говоря, запах мясного супа и свежего хлеба взволновал ее куда больше.
Мариана постучала к Барти; рыцарь не отозвался. Хмыкнув, девушка стукнула еще и приоткрыла дверь. Ее спутник, видно, скидывал одежду так же поспешно, как и она сама, но потом завернулся в меховое покрывало и прилег. Да так и заснул.
Девушка тихонько прикрыла дверь, села к столу. Горячий суп, щедро сдобренный чесноком и зеленью, окончательно согрел; Мариана невольно зевнула – и поняла, что если сейчас же не ляжет, рискует заснуть прямо за столом.
Одеяло волчьего меха, мягкая подушка, блики огня на стене – еще час или два назад путники даже мечтать не могли о таком ночлеге. Закрыв глаза, Мариана впервые за долгий путь не вспомнила ни о том, что погнало ее из родительского дома, ни о том, что ждет впереди. И снилось ей – впервые за все время странствия – хорошее. Снилось, что идет она по светлым прекрасным залам, по беломраморному полу, расчерченному полосами ярких солнечных лучей из высоких окон. И надет на ней не надоевший мужской костюм, а шелковое платье, изумрудное с медным переливом, расшитое по подолу золотыми лилиями. И на ногах не сапоги, а тоненькие шелковые туфельки, в них так легко ногам, и ступни ощущают жар нагретого солнцем пола и прохладу тени. И волосы ее не в косу заплетены, а убраны в высокую прическу и заколоты шпильками – под платье, золото и изумруды! – а на шпильках тех держится кружевная вуаль, по обычаю скрывающая лицо невесты. Мариана проснулась, еще ощущая кончиками пальцев прохладу шелка. Потрескивал огонь в очаге; не сразу вспомнила девушка, что она – в Подземелье, у гномов в гостях, спасенная от неминуемой смерти. Мариана зевнула; улыбнулась, погладив мех одеяла и невольно вспомнив шелковый трепет под пальцами; пробормотала: «Сплю на новом месте, приснись, жених, невесте», – и снова заснула.
Для сэра Бартоломью утро началось с головной боли – вполне, впрочем, терпимой. Рыцарь открыл глаза: хуже не стало, значит, можно плюнуть и забыть. Но где же он?
На кровати в незнакомой комнате. Полуодетый, укутанный в меховое одеяло. Рыцарь сел на постели, пощупал голову. На затылке волосы слиплись, похоже, от засохшей крови. Спина тоже изрядно ныла, да и руки-ноги подрагивали: как будто накануне с коня упал или жестоко подрался. А вон и камзол, висит на решетке у очага: грязный, как из деревенской лужи. Свет Господень, что ж было-то?! Барти попытался вспомнить, но перед глазами возник лишь идущий с моря смерч – и тьма.
Смерч? Барти потер лоб. Они с Марианой шли в Южную Миссию, был дождь, значит, мог быть и смерч. Где же он оказался? И… где Мариана?! Жива ли?…
Рыцарь подхватился с кровати, уронив одеяло на пол. Споткнулся о собственные сапоги, чуть не упал, неловко дернул ручку двери и вывалился в комнату-залу, при одном взгляде на которую сразу стало ясно – он у гномов.
До второго взгляда дело не дошло: открылась дверь напротив, и вышел… Барти моргнул, потер лоб. Может, его и впрямь приложило смерчем так, что он лежит где-нибудь в лесу и бредит? Или вовсе уже мертв? Хотя нет, вряд ли в Свете Господнем можно чувствовать себя настолько усталым и разбитым. Все-таки бред. Сначала гномы, теперь…
– Барти?!
Вот только навряд ли бред умеет говорить.
– Свет Господень… Серж, это на самом деле ты?! Живой?…
– Правда я, – чуть смущенная усмешка, такая знакомая, кабы не сколотый край переднего зуба да сбритые напрочь усы, – и живой, да. Хотя, как по мне, тому Сержу, которого ты знал, лучше бы оставаться мертвым.
И голос изменился. Беспечная веселость ушла, сменилась насмешливой горечью. А меняться свойственно лишь живым.
– Но… как же?…
– Долгая история. – Взгляд Сержа скользнул по рыцарю, остановился на босых ногах. – Пойдем хоть к огню, что ли.
И такая заботливость не была тебе свойственна. Я помнил тебя другим. Значит, не память шутки шутит, не бред… не бред, не сон… правда!
– Да ну тебя с твоим огнем… иди сюда, дай хоть тебя пощупать… Живой, чертяка! – Барти схватил Сержа за плечи, встряхнул: – Живо-ой! – Облапил со странным не то смешком, не то всхлипом. – Зараза ты, где ж тебя псы носили?! Мы ж тебя похоронили… честь по чести похоронили… Кто ж в той могиле лежит, а?!
– Не знаю, – опустил глаза Серж. – Клянусь, Барти, не знаю. Хотя как убивали его – видел. И хорошо, что честь по чести… Он заслужил. Барти, пойдем, правда, к огню. Что стоять, не столбы.
– Я сплю еще, наверное, – пробормотал Барти. – Или в самом деле так головой треснулся, что…
– Треснулся ты изрядно. – Серж взял рыцаря за руку, подвел к очагу. Передвинул от стола два табурета. – Но сейчас-то все в порядке, не думай. Колдун тебя лечил, хорошо, рядом оказался, он тут с Анже который день возится. – Поймал недоумение во взгляде Барти, пояснил: – Перелом у мальчишки плохой, две кости вдребезги. И по голове его приложили похлеще, чем тебя, а потом еще добавили, да верхом день. Плохо, короче.
– Погоди. – Барти потер лоб. – Колдун, перелом… Так мы и впрямь у гномов? Я не помню ничего. То есть, как здесь очутился – не помню. А со мной девушка была, вот это уже точно. И если с ней что, а я…
– Мариана? Да там она, – Серж махнул на дверь рядом с той, из которой вышел Барти. – Спит. И мой мальчишка спит, самое время поговорить о том, что им знать не нужно. Барти, вы куда сейчас? В Южную Миссию?
– Откуда знаешь?
– Да так, гномьи заморочки. А зачем, ты можешь мне сказать?
– Не бог весть какой секрет, – хмыкнул рыцарь. – Девушке нужно в Ич-Тойвин, я ее сопровождаю. Но тебе-то оно зачем? И, Серж, раз ты жив, какого пса пропал?! Четыре года… Какое, пять уж скоро! Свет Господень, пять лет мы тебя числим мертвым и поминаем как мертвого, а ты?!
– А я и есть – мертвый, – хмуро сказал Серж. – Есть вещи, Барти, после которых лучше умереть.
Рыцарь снова потер лоб, провел ладонями по лицу. Пробормотал:
– Будто сон. Мы ведь тогда быстро тебя нашли. Дольше поверить не могли, такое разве сразу в голове уложишь, чтоб королевские дознаватели ни с того ни с сего королевского же рыцаря хватали. А потом… сэр Тим пригрозил роспуском Ордена, а нам выкинули твой изуродованный труп. Вроде как делу конец. А тот стервец, что дознание вел, ухмыльнулся так, знаешь… Бумага, говорит, у короля, дружком вашим подписанная, завтра приходите, дам почитать.
– Да, знаю. Мне показали. На том я и сломался. – Серж уставился на огонь, заговорил быстро и глухо: – Все им подписал, всю ту чушь, что они напридумывали. Знаю, зря. Если по чести рассудить – очень может быть, что на мне кровь короля теперь. Им нужно было откупиться, найти виноватого, пока король не посносил головы им самим. Вот они и нашли – меня. А настоящий-то преступник остался гулять. А я, Барти… – Спрятал лицо в ладони, признался: – Веришь, я счастлив был, когда тот хмырь мне объявил, что меня больше нет. В мертвецах показалось проще. Он выпустил меня ночью, вывел каким-то подвальным ходом и сказал… сказал: «Вернешься – так развлечемся, нынешнее за счастье покажется!» Но я и без того не собирался возвращаться. Оно мне надо? Для клейма убийцы королевы мертвец годится лучше.
– Мы не поверили, – Барти аж головой замотал. – Мы ж тебя знали, как мы могли поверить?! Сэр Тим поднял всех, кто был свободен, мы пасли того дознавателя без малого два месяца, пока придумали, как выманить его из норы! Но мы его схватили, Серж. И заклятие правдивости у нас было наготове. И даже к королю мы пробились! Вот только король, по лености своей, затянул дело, а там вмешался Капитул со своим дурацким милосердием, вечно оно у них не того касается, кого надо бы! Но мерзавец рассказал всю правду, и его признания слышало до черта народу. Старый король, нынешний король… капитаны всех отрядов, наши рыцари, кто там был, первый министр, секретарь, аббат… вполне достаточно свидетелей, Серж! Почему ты не объявился?!