Что до самой проверки, то можно сказать одно: хорошо, когда бизнес крышует президент страны, в которой про демократию только слышали.
Инициативного замминистра затаскали по инстанциям и быстро отправили командовать каким-то периферийным заводом. Уж не знаю, правда или нет, но по главку ходит устойчивый слух, дескать, нашелся в его круге общения какой-то странный след, ведущий в сторону улицы Чайковского.[171] И уж совсем шепотом рассказывали, что «не зря в КГБ придумали НИИ „Интел“ как „ловушку для шпионов“». Хотя у меня есть большие сомнения в правдоподобности такого захода. Ну подумать здраво, чего могут американцы разведывать таким сложным, многоходовым и дорогостоящим способом? Они же без всякого шпионажа в электронике опережают уровень СССР чуть не на десяток лет, все мои усилия — капля в море на общем фоне отрасли! Не дураки же в ЦРУ, в конце-то концов?!
Товарищу Эткинду попросту предложили выбрать между судом «за разглашение» и плацкартой до комсомольско-молодежной стройки нового моста через Амур по трассе Транссиба. Мне Шелепин в очередной раз аккуратно намекнул, что более-менее сносно существовать пришельцы из будущего могут только в таких искусственных оазисах, как «Интел». В дикой природе советской науки зубры интриги едят таких, как я, на завтрак, даже не запивая цикорийным кофе с молоком. Анатолию тоже сделали какое-то внушение, впрочем, без каких-либо последствий.
Поначалу я сильно опасался роста отчуждения в местной тусовке из-за «нерыночных» методов работы с главком и министерством. Кому понравится, когда тяжелая рука ЦК протягивается и начинает бить по головам, не сильно разбираясь, кто прав, а кто виноват. По всему выходило, что я стучу на своих ничуть не лучше мэнээса Сережи.
Однако этический аспект произошедшего никого не заинтересовал вообще, даже больше — в крытых потертым линолеумом коридорах главка я стал Петром Юрьевичем. Наоборот, на паркете начальственных кабинетов ко мне начали обращаться «Петр», можно сказать, я неожиданно попал в круг «своих парней». Только это совсем не радовало, напротив, появилось стойкое чувство отвращения.
Но если отвлечься от терзаний души в когнитивном диссонансе суровой действительности, то самой неожиданной была реакция некоего института технологии радиовещания и телевидения, сокращенно ВНИИРТ.[172] Оказывается, они сделали дисковый магнитофон с названием «МАГ-Д1» еще в далеком 1957 году, но не для продаж населению, а для записи морзянки военных радиотелеграфистов. Прознав о скандале в своей отрасли, специалисты по звукозаписи решили реанимировать свою разработку, а заодно выслужиться перед Шелепиным, не знаю уж, кто у них был его зримым ведомственным воплощением.
На гребне мутной, но широко известной в соответствующих кругах истории внииртовцы вознамерились делать нашу «Спираль-1» на основе переносного проигрывателя пластинок «Концертный-М» московского опытного завода ВНИЭлектропривода. Последний они получили с потрохами под свое крыло, осуществив тем самым давнюю мечту организации собственного производства. Этим дело не ограничилось, новоявленные мастера виниловерчения и электропроводомотания умудрились договориться с немцами о покупке патентов и оборудования для выпуска «Telefunken-600», благо с развитием магнитофонов их отдали чуть ли не по цене макулатуры и металлолома. Причем меня об этом никто не ставил в известность до самого последнего момента, когда менять что-то было поздно.
В течение года ВНИИРТ доработал устройство до «Спирали-3». По-европейски гламурный внешний вид и фронтальная загрузка дисков смотрелась очень прилично, хотя при этом была напрочь потеряна возможность переставлять тонарм по секторам. Зато надежность заметно выросла, немецкое оборудование явно стоило своих денег. А после добавления специальной чистящей фетровой прокладки можно было записывать и считывать чуть не сотни дисков подряд без единого сбоя.
Так что вместо опытной партии в три десятка дисковых магнитофонов к 1969 году промышленность СССР начала «выплевывать» чуть не тысячу «Спиралей-3» в месяц. Брали их на ВЦ крайне неохотно, вернее, отказывались бы вообще, будь какой-то иной выбор. Заменить перфокарты дисками не удавалось, программисты привыкли тасовать колоду карточек вручную и править ошибки буквально по одному знаку-дырке. С магнитной лентой конкурировать тем более бесполезно: там счет шел минимум на мегабайты. Конечно, постепенно появились свои любители и энтузиасты дисков, даже пришлось в «компьютерном» приложении к журналу «Радио» создать рубрику для объявлений по обмену программным обеспечением. Процесс адаптации к новинке шел угрожающе медленно. По-хорошему, нужно было честно фиксировать провал эксперимента. Но… К тому времени на отрасль стремительно накатывалась новая эпоха.
Доводка первой в мире полностью электронной игры «Тетрис» заняла больше времени, чем хотелось бы. Серийное производство в СССР — нечто невообразимое. Длиннейший список позиций поставки, сотни строк только по резисторам, диодам и транзисторам. На каждое наименование — некоторое, заранее неизвестное количество штук. Ведь даже в самом лучшем случае производитель даст не все, резать заявки их самая любимая забава. К этому приходится добавлять неизбежную отбраковку «входного» контроля, после чего логистика превращается в полноценный ребус. Так что снабженцы Староса, усиленные простыми инженерами и техниками, уже давно мотались по городам и весям, выпрашивая «в порядке оказания технической помощи» и даже требуя «под приоритетную программу» нужные изделия.
К лету пришлось бросить в битву последний резерв командования, а именно Федосея Абрамовича Шварца, штатного снабженца НИИ «Интел».
Его рассказы о реальности порой просто шокировали:
— …Дальше я таки метнулся на «Светлану» за тремя тысячами маломощных высокочастотных транзисторов, — за кружкой чая отчитывался о проделанной работе товарищ Шварц. — По ним завал, вот что хочешь делай, а закрой комплектацию. Как обычно, подготовил письма из министерства и старосовского КБ, чтоб все честь по чести. Захожу чуть не с поклоном на ковровую дорожку кабинета главного инженера Смирнова, красно-розовую, с цветочками по краям, прямо как в ЦК, здороваюсь с порога. А тот, не поднимаясь с кресла, издали кричит: «За высокочастотниками?» Я отвечаю: «Да». В ответ: «Вон отсюда!»
— Прямо так и сказал?
— Нет, конечно! — невесело скривил губы под седыми усами Федосей Абрамович. — Матом завернул, лысая сволочь. Так бы и приложил!
— Ничего себе! — Других слов у меня попросту не нашлось.
— Пошел я, несолоно хлебавши, к Филиппу Георгиевичу, — продолжил повествование снабженец, чуть позвенев для порядка ложечкой в стакане. — Тот покряхтел, поругался, но дал номер телефона, бумажку с ним аж из личного сейфа вытянул. Да предупредил, чтоб я «берег на самый крайний случай» и в начале разговора обязательно произнес слово «ромашка».
— Да ну! — Я чуть не поперхнулся изрядно зачерствевшим с утра пряником, хорошо хоть чай был под рукой. — А про тридцать восемь утюгов он ничего не говорил?
— Каких утюгов? — пришла очередь удивляться Федосею Абрамовичу.
Пришлось рассказать анекдот про героического разведчика Максима Максимовича Исаева и проваленную явку. Еще и про Мюллера с Борманом вспомнил. Благо книга про будущего Штирлица уже написана.[173] Хотя получилось не очень, образ ловкого штандартенфюрера не стал тут еще расхожим мемом. Зато старый снабженец успел умять пару кусков батона с маслом, секретарша никогда не забывала приносить ему с чаем любимое лакомство. Можно понять — свои зубы Федосей Абрамович потерял еще в конце 30-х, золотые бережет и на мои пряники не покушается.
С новыми силами снабженец продолжил свой рассказ:
— От себя, понятное дело, Старос крутить диск не дал, пришлось с автомата звонить. Но ничего, набрал, сказал «ромашка».
— Нормально поняли? — Я никак не мог поверить в такую разлапистую конспирологию посередь мирного Ленинграда.
— Еще бы! — Федосей Абрамович, не торопясь, как-то особо аккуратно отпил глоток, явно выдерживая «мхатовскую» паузу. — Назвали мне номер квартиры в жилом доме на Невском проспекте, как раз напротив трикотажного ателье.[174]
— И что? — сорвалось с привязи мое нетерпение.
— Таки приехал я туда, внешне обычная квартира. Впустили, внимательно выслушали и сказали: «Мы действуем только на уровне третьего секретаря обкома. Вам придется подождать два дня и позвонить нам тем же способом».
— Так у нас же из ЦК есть письма, просьбы «настоятельно помочь»! — Попробуй уложи в голове такое вредительство. — Да нам вообще можно все, что угодно, требовать!
— Хо-хо-хо! — не удержался от смеха Шварц. Он откинулся на спинку стула, не забыв, впрочем, прихватить чай, и продолжил, вежливо, едва заметно добавив в голос менторские нотки: — У них там своя четкая иерархия! Раз поверху вопрос сломаешь — промолчат, а то и уважать начнут больше, сила-то, она завсегда в почете. Два, и кукиш за спиной скрутят да намекнут невзначай. А не поймешь, так на чем-нибудь обязательно подловят. — Федосей Абрамович неожиданно выкинул вперед неожиданно крепкий кулак и помахал им перед собой. — И так размажут, что и костей не собрать! Впрочем… — Он внимательно посмотрел на меня и добавил: — Тебя-то все одно вытащат, почему — сказать боюсь, но остальным точно не поздоровится.
Чуть не минуту я ошеломленно молчал. Не то чтоб старый снабженец сказал что-то новое, мир людей вообще мало поменялся со времен питекантропов и до XXI века. Но откровенность и экспрессия впечатлили меня совсем не слабо.
— И что дальше? — наконец нашелся я с глупым вопросом.
— Да там уж все нормально стало. Через два дня ответили на звонок: «Со Смирновым все в порядке. Можете его навестить».
— И главный инженер «Светланы» без мата обошелся?