Похоже, именно потому, что не случилось семье разбогатеть, пожалованное великородство было спрятано на дно самого большого сундука.
А девчонка не проста. Зуля ночью нашептала, что хоть и сказалась беспамятной, но как хозяйство вести, твёрдо знает и строгости господской не утратила.
– Разве так бывает? – закончив рассказ о гостье, спросила жена, плотнее прижавшись к мужниной груди.
– Кто ведает… – сквозь зевоту ответил тогда Вен, а себе взял на заметку: прислушаться в городе, о чём народ говорит. Может, услышит чего полезное.
Через три дня вечером, после ужина, Вен объявил, что утром они с Паком отплывают в город, но фразу закончить не успел. На стол легла золотая монета:
– Завтра утром вы сходите в деревню и купите четыре больших мешка овечьей шерсти, – заявила леди и, не дожидаясь возражений, добавила: – Может быть, от усталости вы не заметили, что последние дни спите почти на голых досках, но дальше так продолжаться не может.
– Я думал, что вы тюфяки постирали и они сохнут, – задумчиво почесал затылок Вен.
– Нечего там стирать было. Шерсть, которой ваш прадед или его жена набивали матрасы, скаталась в камни. И мы с Зулей её сожгли вместе с насекомыми, которые в ней жили. Теперь нужны новые тюфяки. Чехлы мы сошьём – в сундуках нашлись запасы ткани, годной для этого – но наполнить их нечем. Хорошо было бы купить уже обработанную, чистую шерсть…
– Леди, давайте мы в городе всем закупимся… – начал было Вен, которому не хотелось менять намеченные планы, плестись в деревню и тащить на собственном горбу пусть и нетяжёлые, но достаточно объёмные мешки с шерстью.
– В городе вам и так большие покупки предстоят – мы с Зулей уже список приготовили. Да и шерсть у крестьян дешевле покупать, чем у купцов, которую, скорее всего, им перекупщики сбывают. Пусть каждый из них по медяшке набавит на меру веса, посчитай, во сколько раз цена вырастет.
Отчего каждый раз, разговаривая с гостьей, Вену хочется с недоумением почесать в затылке? Разве он сам не знает о такой хитрости, что покупать дешевле там, где выращено и сделано? Знает. Зачем же тогда, как капризный ребёнок, начал возражать на пустом месте? Ох, не даёт ему покоя та бумага о высокородстве, хочется доказать девчонке, что он не ниже и не хуже. Да толку-то в том… Правы были родители, что не говорили сыновьям об указе герцогском. Не туманили голову мечты несбыточные о том, каким важным господином мог быть он, если бы… А вот что за условие должно было сбыться, парень пока не придумал.
– Хорошо. Сходим, купим, принесём. Только денег ваших нам не надо. Свои есть. Не нищие мы, – едва сдерживая злость на самого себя, Вен говорил кратко, рублеными фразами. – Но потом уплывём. Жена, еды в дорогу приготовь.
И пошёл спать – в дом без длинных, чёрных от копоти тенёт, свисающих с потолка, с побелёнными стенами, которые словно раздвинулись, сделав комнаты просторнее, с переставшим дымить очагом, обмазанным свежей глиной, с чисто выметенным полом и до блеска начищенными сковородами и кастрюлями. В дом, пахнущий чистотой, вкусной едой и уютом. И пусть пока кровати вместо тюфяков были застелены старыми зимними плащами, зато ночью казавшиеся неистребимыми клопы больше не мешали спать.
Уже почти заснув, Вен вдруг подумал: «А был бы настоящим бароном, мог бы на такой девушке жениться». Но даже вздрогнул от мысли этой. Нет уж, не надо! Для него нет никого лучше доброй, покладистой и красивой Зули. То, что она пока не самая лучшая хозяйка, так какие её годы – ещё научится. Да, наверное, не так просто прислал в их дом Небесный наставник эту чудну́ю леди, которая неведомо каким образом меняет жизнь его семьи. Даже Пак другим стал. Если бы не знал старший брат о необратимости последствий той страшной детской болезни, то подумал бы, что разум постепенно к младшему возвращается. «Жаль, что это не так», – с грустью вздохнул Вен и уснул, помня о завтрашнем трудном дне.
Глава 10
Дрова Вен продал сразу. Едва лодки, гружёные вязанками дров с закреплённым между ними бревном, пристали к дощатому причалу, как к ним, толкая друг друга, бросилось несколько человек, и каждый стремился первым разговор завести.
– А бревно продашь? – спросил кто-то из набежавших. – Я бы за него хорошие деньги дал.
Вен только отрицательно головой тряхнул:
– Прежде с дровами разобраться надо. Кто сколько за вязанку даст?
Перекупщики опешили, стали переглядываться меж собой.
– Так как всегда… Пять медяшек вязанка. Сколько у тебя? Всё возьму, – прогудел с причала бородатый мужик, стоящий впереди всех.
Вен помнил его по прошлым разам. Он всегда первым цену называл, и дрова предлагал все сразу забрать. Но стоящие за его широкой спиной заволновались, зашумели, требуя что-то и им оставить. И так было каждый приезд, будто ничего не менялось в этом городе. Будь то зима или лето, хорошая погода или плохая, урожайный год или недород.
– Если разом, то по семь медяшек, – громко объявил Вен, радуясь, что голос от волнения не сорвался и не дал «петуха».
– Что так? – нахмурился бородатый.
– Женился я. Молодку подарками радовать надо. Да и брат уже в возраст вошёл. Глядишь, тоже не сегодня так завтра решит семьёй обзавестись, – вроде бы с шуткой, но сохраняя серьёзное выражение лица, объяснил парень.
Стоящие на берегу задвигались, зашушукались, кто-то хихикнул, кто-то охнул – о том, что Пак не вполне здоров, знали многие.
– Ну если только поэтому, – вновь взял на себя переговоры всё тот же мужик. – Хорошо, дам семь. Но заберу всё!
Вен только плечами пожал – забирай.
– Эй, Риз, ты чего это придумал? Есть договор давнишний, а ты всё по-своему норовишь сделать, – из толпы выскочил мелкий, едва бородачу до плеча достающий торговец. – Если на то пошло, то я и по восемь медяшек могу всё забрать. Вместе с бревном!
– Бревно не продаётся, – напомнил Вен, наблюдая за тем, как стремительно увеличивается цена на его дрова.
До драки дело не дошло, и торговцы умудрились меж собой договориться выкупить все дрова разом по семь медяшек и разделить поровну на первых трёх прибежавших на причал. Вязанки выгрузили, деньги пересчитали и отдали, но с берега не уходили. Умирая от любопытства, ждал народ, что же Вен будет с дубом делать.
А братья вымели из лодок мусор, насыпавшийся с поленьев за время плавания, развязали сумку с припасами и, не обращая внимания на зрителей, принялись за скромную трапезу. Когда ничего не происходит, интерес быстро пропадает – вот и перекупщики, поняв, что бревно никому не продают, разбрелись по своим делам.
– Дальше-то что делать станем? – тихо спросил Пак брата.
– Ждать, – последовал короткий ответ. Вот только в голосе не было столько уверенности, как Вен выказал в самом начале. Получится ли задуманное? Кто знает.
На другой день обитатели пристани почти весь день исподволь наблюдали, как братья, охраняя свой дуб, сидели в одной из лодок, не отлучаясь далеко. Разве что по очереди в кустики бегали. На все предложения продать бревно на дрова Вен только качал головой. Но к вечеру на берегу началась суета, отличимая от повседневной.
Сначала прибежал подросток лет пятнадцати. Не говоря ни слова, издали осмотрел дерево, что-то посчитал на пальцах и умчался прочь. Вернулся через час с человеком много старше его и, почтительно стоя чуть поодаль, не мешал вновь прибывшему ещё более пристально рассматривать бревно. Ушла парочка торопливо. Тот, что постарше, ещё и обернулся несколько раз, словно хотел удостовериться, что дуб именно такой, как нужно.
– Чего это они, брат? – заинтересовался Пак.
– Надеюсь, их мы и ждали, – привстал в лодке Вен, вглядываясь в ту сторону, куда ушли заинтересовавшиеся их добычей.
И не ошибся. Через несколько долгих минут ожидания братья увидели, как к причалу шествует, опираясь на массивную трость, человек в нарядном камзоле. Рядом, но отставая на полшага, семенил тот, что недавно был на берегу, а в задних рядах свиты, состоящей из пяти человек, маячил парнишка, прибежавший первым.
Важный господин не чинясь спустился к лодкам, постучал тростью по дереву, прислушался к звуку. Спрыгнул в плоскодонку, пробрался к дубу и, положив на него руки, замер, прикрыв глаза. Набежавшие любопытные, наблюдая творящееся священнодействие, притихли. Братья, потеснившиеся на корму, и вовсе дышали через раз.
Наконец, что-то определив для себя, покупатель повернулся к продавцам.
– Сколько?
Нет у важного господина времени и желания расшаркиваться в приветствиях перед селянами.
– Двести! – в тон ему ответил Вен.
Брови визитёра удивлённо подскочили. Никак не ожидал он услышать такой цены. Да умеет ли этот рыбак – или кто он там? – до двухсот считать, называя такую сумму. Может, ошибся и ляпнул что первое на ум взбрело? Но, взглянув на серьёзное лицо парня, понял, что и считать умеет, и цену не с потолка назвал. Понимая, что торг будет непростым, господин обмёл белоснежным платком поперечную лавку, называемую моряками банкой, и тяжело на неё опустился.
– С чего такая цена?
Братья присели напротив: Вен на кормовую лавку, Пак рядом, на чурбачок, лежащий на дне лодки. Они, может, и постояли бы, выказывая почтение, но как вести серьёзный разговор, если постоянно балансировать надо? Хоть и у причала стоят, но вода не суша – качает лодочку.
– А с того, уважаемый господин… – начал было старший, но покупатель его перебил.
– Обращайся ко мне мастер Гнит, юноша. Я герцогский краснодеревщик.
– Рад такой чести, мастер Гнит, – вежливо склонил голову Вен, а Пак молча последовал примеру брата. Но торг есть торг, и парень продолжил: – Цена такая, мастер Гнит, потому что дерево уж больно хорошее. Редкое дерево. Большое и без изъянов. Узор, опять же…
Вен кивнул на хорошо видимый срез дуба. Как уж так природа постаралась – годовые кольца шли волнами и были окрашены от светлого по краям до насыщенно-охристого в сердцевине. Мастер хмыкнул. Не думал он, что селянин разбирается в качестве древесины. Теперь не скажешь ему, что на дрова хочет бревно купить.