Истории мамы и сестры Александра Красовицкого уже стали важной частью предыдущей главы, но бесконечные странствия самой Юлии Ивановны, как и прочее «невошедшее», точно заслуживали нескольких отдельных страниц. И хотя она сразу предупредила, что не из тех, кто любит откровенничать, в итоге поведала многое не только о Саше, но и о себе, начиная с самого детства, незаметно проложив мостки к воспитанию сына.
Детство. Курган и Магнитогорск. Религия и идеология
Меня мотает с самого детства. Я больше двух-трёх лет ни в одной школе не училась. Два класса закончила в Курганской области, потом сменила три школы в Магнитогорске. После окончания института специально уехала в Казахстан – всё было интересно!
Мой отец закончил Высшую партийную школу в Москве, учился на агронома. Куда его партия посылала, туда он и ехал. Во время войны отца отправили в Курганскую область заниматься выращиванием хлеба для армии. Там я и родилась.
Когда переехали под Магнитогорск, там я уже ходила в школу через поля. Каждое крупное предприятие в те годы имело свои подсобные хозяйства. Для кормёжки работников Магнитогорского металлургического комбината был создан совхоз «Поля орошения» в шести километрах от города. Там выращивались капуста, картошка, помидоры в открытом грунте, яблоки – целые сады были разбиты. Когда я окончила школу, родители решили переехать в город, отец стал директором предприятия Сортсемовощ – тоже при комбинате.
Мама была учительницей, а папа – главным агрономом, да ещё и коммунистом до мозга костей. Вся мамина семья была верующая, поэтому жена погибшего дедушкиного брата крестила нас тайком. Маленькими мы любили ходить в церковь, находили там себе занятия. В те годы цветы на могилки делались так: строгал мужик доску, стружка закручивалась, её окунали в краску и отдавали детям. Мы обожали изготовлением этих стружечных цветов заниматься. Тётя служила в церкви, делала всё, что надо. Жила там, просвиры пекла, нам давала. Но мы – советские воспитанники, поэтому не глубоко верующие. Я в церковь редко хожу и ничего там не понимаю – это вот беда.
От Джезказгана до Магадана
Когда я училась в институте, у нас деканом был архитектор. Он строил Норильск и заразил нас вечной мерзлотой, мы все хотели поехать осваивать эти земли после института. Но выпускников тогда распределяли, и к моменту окончания вуза таких направлений не было.
Юлия Ивановна и Михаил Александрович. Ягодное, 1969 год
В 1965 году 13 из нас отправили в Джезказган (город в ста километрах от Байконура), чтобы мы хорошенько отстроили целинные совхозы. Там я как раз и встретила своего будущего мужа, который после факультета журналистики Алма-Атинского университета тоже был туда направлен. Начиналось телевидение, он работал редактором в телецентре, а жили мы в общежитии молодых специалистов. Верхний этаж – закончившие вузы мальчики, нижний этаж – девочки.
Вскорости мы с Мишей поженились, у нас родилась дочка Ира. Когда она была ещё совсем маленькой, решили уехать в Алма-Ату, потому что Мишина мама, живущая там, стала себя плохо чувствовать. Тогда ему предлагали работу в газете «Звезда», но для этого нужно было стать военнообязанным, могли отправить куда угодно… В итоге всё сложилось так, что он встретил друга, который сказал ему: «Что ты тут маешься? Я вот на Чукотке, там у тебя будут и перспективы с работой, и жильё дадут сразу. Зарплаты нормальные, поехали!» Соблазнил.
В итоге в 1967-м из обкома партии пришло приглашение и деньги на авиационный билет – нам предстояло отправиться в Магадан. Когда мы туда прибыли, нас поселили в посёлке Палатка в 70 километрах от самого Магадана. 10 месяцев мы прожили в частном доме, после чего Мишу направили в более-менее благоустроенный районный центр. В 1968 году мы переехали в Ягодное, где он стал заместителем редактора газеты, и прожили там до 1972-го. Местный детский сад находился в бывшем бараке заключённых. Детей заставляли ходить в гольфиках и сарафанчиках, притом что под настилом была вечная мерзлота! В результате Ира в пять лет заболела двусторонним воспалением лёгких. Несколько разных антибиотиков кололи, вроде вылечили, но врачи сказали, что надо менять климат. Я как раз была беременна Сашей, и мы решили уехать в Алма-Ату – снова вернуться туда, где жила Мишина мама. Муж тогда поссорился с секретарём обкома партии, который не хотел его отпускать.
Рожать Сашку я отправилась к родителям на Урал. Как-то решила тогда, что надёжнее, когда они рядом. Я и Иру, и Сашку рожала в Магнитогорске. А потом, когда им исполнялось примерно два месяца, уезжала с ними маленькими оттуда в Алма-Ату. Для меня мотаться по свету проблемой не было, я не переживала на эту тему. Пока Саше не исполнилось 9 месяцев, мы жили там. У нас была однокомнатная квартира, в которой Миша провёл всё детство и юность.
Первое лето в Сеймчане, август 1973 года
В Алма-Ате горные реки из ущелья Медео текут прямо по городу. И вот как-то получилось так, что Ира в сарафанчике, загорелая, как негр, в этих ледяных бассейнах плескалась с другими детьми. Приходила домой вся мокрая, тряслась, а ничего. Куда делась пневмония? Она просто исчезла! Никаких признаков. Недолгая перемена климата помогла полностью избавиться от этого заболевания. И после полутора лет в Алма-Ате она уже ничем не болела.
Вот только работу в Казахстане мужу было найти трудно, а из магаданского обкома постоянно звонили и уговаривали его вернуться. В итоге Миша решился на это, но так как он, уезжая в 1972-м, оставил местного секретаря обкома рассерженным, тот сначала отправил его на Чукотку – в Билибино, где атомная электростанция. И только когда он там три месяца проработал, другие ребята из обкома смогли добиться его отправки в Сеймчан – посёлок городского типа в 500 километрах от Магадана, где он стал редактором газеты. Тогда уже и мы полетели к нему – там хотя бы было потеплее. Ехать на Чукотку с маленькими детьми – это уже даже для меня было слишком.
В Сеймчане Саша пошёл в детский сад, Ира – в школу. Ещё через некоторое время Мишу перевели в другой районный центр, уже за 36 километров от Магадана, – посёлок Ола. Тоже редактором газеты. Там мы сначала жили в двухкомнатной хрущёвке, а потом перебрались в освободившуюся трёхкомнатную квартиру первого секретаря райкома – с камином, со всеми удобствами, прямо на центральной площади.
Ребёнок растёт – Саше два с половиной года
В тот период мы с энтузиазмом строили страну. У нас тогда было так: ребёнок в яслях или детском саду – им занимается государство, а ты работаешь с восьми до восьми. Не просто последили, и всё, они там учат, что такое хорошо и плохо. И школы тогда тоже были воспитательные, поэтому мы полностью отдавали себя работе. Бедные наши дети, конечно. Поэтому Саша, видимо, чувствовал недолюбленность какую-то. У нас не было сюсюканья, обнимашек-целовашек… Ребёнок растёт – и всё. Когда есть время, играешь с ним.
Что ещё было на Оле? У Сашки заболело ухо. Оказалась у него там какая-то наследственная каверна. Ему издолбили всю голову, он до сих пор практически без одного уха. В детстве Саша любил в футбол играть, а ему сказали, категорически нельзя: один удар мячом по голове – и черепушка треснет. Было ещё такое, что он начал кричать во сне. Так кричал, что его успокаиваешь, а он не успокаивается. Видимо, произошло что-то в детском саду, не знаю. А потом всё само собой прошло, мы даже к врачам не обращались.
Хоть это фото и не из музыкальной школы, но характер виден и тут, а вместе с ним – коварные девчонки на заднем плане
Когда сыну было шесть лет и он был в подготовительной группе, в поселковой музыкальной школе появился класс скрипки и молодая женщина-преподаватель. Она стала ходить по детским садам отбирать детей с абсолютным слухом, потому что скрипкой можно заниматься только так. Сашку взяли, мы ему купили скрипочку маленькую, и он стал учиться в музыкальной школе. Прошло два года, преподаватель ушла в декрет, и всё – этот класс закрылся. Сашу перевели на фортепиано, там началось сольфеджио, и он заявил категорически: «Девчонки меня щиплют, не буду я ходить. И сольфеджио я не буду учить!» Сказал железно и закончил на этом. Твёрдым был мальчиком. Правда, он в этой музыкалке был ещё солистом хора. Голос у него в то время был звонкий, как у Робертино Лорети, который «Ямайку» пел.
Ира и Саша всегда учились отлично, нас в школу не вызывали, мы сами тоже туда не ходили. Тогда государство брало на себя задачу воспитания. Моих детей воспитали неплохо, скажу спасибо. Иру на уроках труда научили готовить. Они с друзьями постоянно пекли у нас дома какие-то пирожные, варили борщи. Когда я была направлена на архитектурные курсы повышения квалификации, мне предстояло целый месяц провести в Москве. Я спокойно уезжала, оставляя их троих: отца и детей, зная, что Ира будет всем готовить. А дети-то ещё были маленькие: в 1980 году Саше было всего 8 лет, Ире – 14…
Кулаки-поляки и генеалогическое древо
Сашка как-то поразил наших родственников в Магнитке. После пятого класса по рассказам моих родителей – его бабушки и дедушки – он составил генеалогическое древо. Потом, уже когда в Петербурге учился, ходил по библиотекам и разыскивал архивы. Мало что нашёл, правда, раньше дедушки. Касалинские – предки по маминой линии – когда-то приехали из Польши, но она немногое помнила про своих прадедов. По всему, что рассказали Саше мама и тётя Зоя, он вручную составил древо. Почему ему захотелось заняться этим – не знаю. Потом моя двоюродная сестра, живущая в Магнитогорске, переложила это всё в Excel и ещё добавила информации от себя, разузнав что-то дополнительно.
Но тогда всех удивило, что он в 12 лет написал историю рода. У нас же пол-Магнитогорска – родственники. Как так вышло? В 1929 году раскулачили большую семью отца моей матери (детей у них было по восемь человек). Они своими силами построили деревянную мельницу, выращивали пшено, вся деревня под Симбирском (ныне – Ульяновском) была занята этим. Находилась работа всем: мололи, муку получали… В итоге сначала вся семья была вынуждена отправиться в Магнитогорск на строительство комбината, а потом и вся деревня постепенно за ними уехала, потому что работы-то не стало. В 1990 году, когда маме было 70 лет, а папе – 80, мы с Мишей приезжали в Магнитогорск – юбилей отмечать собралось 50 человек.
Магаданская школа Саши, отъезд отца и одиночество
Когда мы жили на Оле, у Сашки в классе было ядро, состоящее из мальчишек, с которыми он дружил. Они ездили на велосипедах на берег Охотского моря, всегда были чем-то заняты… А как раз после того же пятого класса мы вырвали Сашку из его привычной компании и переехали в Магадан, куда Мишу перевели директором областной типографии. Ира к этому времени уже закончила школу и поступила в институт в Ленинграде.
Мишу чуть не подставили в этой типографии. Он же журналист, а там нужен был хозяйственник. Его, видимо, специально перевели туда, чтобы разобраться с типографской бумагой на складах, а он не догадался даже. Мы тогда вообще так глубоко не смотрели, что надо сначала инвентаризацию провести, акты составить, всё принять по ним. Миша просто не знал об этом, будучи журналистом, – откуда он мог догадаться?
Поездка в Ленинград с мамой и сестрой в 1985 или 1986 году
В общем, в итоге Мише пришлось уехать в Алма-Ату. Саше как раз в это время было около 16 лет, ему нужен был папа. А Миша-то сам вырос без отца, его воспитывала мама, он и не задумывался, что ребёнку обязательно надо иметь папу рядом. Как бы там ни было, от этого у Саши депрессивные песни, наверное. Я тоже была вся в работе, и он ощущал одиночество.
К тому же в новом классе у него не всё сложилось. Мы могли по блату устроить его в элитную школу, которая давно уже существовала в центре Магадана, но, конечно, не стали этого делать, мы же принципиальные были люди. Он пошёл в школу на окраине, в новом районе, где людей из бараков переселили в дома. И там не было у него своей компании. Даже получилось так, что однажды его с лестницы спихнули, он сломал ногу и полтора месяца провёл в гипсе. У него и сейчас немножечко развёрнута стопа из-за того, что кости неправильно срослись.
Правда, к нему из Олы приезжал друг. И всё-таки был ещё один приятель из новой школы. Как раз когда Сашка сидел в гипсе, на основе энциклопедий и справочников из домашней библиотеки они начали придумывать игры. Фиксировали всё на бумаге, были у них какие-то геологические изыскания, разработки… И вдруг получилось так, что отец того парня, который жил в нашем доме, продал все их придумки каким-то деловарам. Они, конечно, сильно расстроились, исключили этого друга из своей компании, а потом и Димка из Олы стал реже приезжать.
Я сама дожидалась, когда сын закончит школу, чтобы тоже уехать из Магадана. К тому времени я уже 23 года проработала в Магаданской области: проектировала и строила там всё, что только можно, ходила по объектам, спорила с бригадирами… Когда Миша и Ира уже не жили с нами, меня по-прежнему направляли в командировки. Сашка оставался совсем один. Мы с ним перед этим вместе лепили пельмени, забивали ими морозилку, и он сам как-то управлялся, пока меня не было. Я часто моталась по командировкам: то в Барнаул меня пошлют на неделю, то в Иркутск. И я спокойно оставляла ребёнка. Правда, ему тогда уже было лет 14, но всё равно парень был один, и это всё в итоге отложилось.
Не финансист, не социолог – музыкант
Когда Саша закончил школу, он поехал поступать в Ленинград, а я ещё на какое-то время осталась на Севере. Сказала ему: «Давай в экономический на финансиста». С этим он и прибыл к Ире. Её после окончания института направили на Ижорский завод, у них там при общежитии была какая-то гостевая комната. Сашка жил в ней, когда приехал. На дворе был 1990 год, перестройка, и они вдруг поняли, что надо изучать общественное мнение. Решил он вместо финансиста быть социологом, поступать в СПбГУ.
Репетиция самого первого музыкального проекта – группы «Аква Вита», 1998 год
Учась на втором курсе, Саша женился, и вскорости родилась у них дочечка – в тот же год, что у Иры. Жили они с женой в общежитии СПбГУ, писали диссертации параллельно. В какой-то момент ему было дано задание разработать свой курс, чтобы читать его в университете. Но тут вдруг они с ребятами стали сочинять песни, пели их то в коридоре, то в каком-то зале. Сашка начал заниматься музыкой и понял, что его призвание – это не социология. Бросил писать диссертацию и организовал группу. Сначала была «Аква Вита», потом Vegetative, а уже после – Animal ДжаZ. В 2007 году к ним пришёл клавишник Саша Заранкин – очень талантливый музыкант, закончивший консерваторию. Через несколько лет они образовали Zero People и стали вдвоём выступать с песнями, которые не подходят для Animal ДжаZ.
Я абсолютно нормально отнеслась к тому, что Саша бросил науку. Если делаешь то, что тебе не по душе, – это болезнь и смерть. Жизнь должна быть интересной. Человек должен заниматься тем, что ему нравится, тогда он проживёт долго и счастливо. Чего я и желаю своим детям, внукам и правнучке.