Говорит Заранкин: Это одна из песен, для которых я написал музыку. То есть я её просто начал играть, а Михалыч сказал: «О, это круто, давай сделаем песню!» Здесь у меня есть соло, что бывает довольно редко. И это соло он сам поручил мне сделать, сказав: «Давай тут сейчас наведём Бетховена». Но по факту получился скорее Бах. Нужно было изобразить что-то такое безумное, сыгранное на синтезаторе. Как будто какой-то сумасшедший Паганини синтезатора импровизирует, но именно в псевдоклассическом или даже псевдобарочном ключе.
По-моему, это была моя любимая песня на всех концертах. Но мы очень долго возились с аранжировкой. Было чуть ли не 47 вариантов сведения этой композиции – она рекордсмен среди всех наших треков в плане микса. Мы с Михалычем и Юрой Смирновым (звукорежиссёром Zero People и Animal ДжаZ. – Прим. авт.) никак не могли найти, как же она должна звучать.
«Бег» – это про отца и мать, тут всё понятно. Песня, в которой я как будто бы уже умер. У меня такие периодически встречаются. Я сам не знаю, откуда это берётся. Вообще, со смертью очень много всего связано в текстах. Здесь я пою так, как будто бы и музыка, и вообще всё закончилось.
Старые фото,
Обрывки журналов,
Я выбросил всё,
Ничего не осталось.
Да, я периодически выбрасывал всё. После расставания с женой я первое время снимал в Питере комнаты. Закончилась общажная жизнь, закончилась семейная жизнь, и у меня начался этот фестиваль жилья. Я менял комнату за комнатой. Даже замерял – почему-то получалось так, что я полгода живу в одном месте, а потом обязательно что-то случается – либо продают комнату, либо ещё что-то. И вот раз в полгода первые лет пять я постоянно переезжал. Тогда же взял себе за правило выезжать не с большим количеством вещей, чем у меня было, когда я въехал. В итоге всё, что лежало в мешках и не использовалось все эти полгода, я просто выкидывал не глядя и переезжал только с тем, что реально использовал. Так я перемещался по Питеру лет десять, пока не нашёл в Купчино квартиру, в которой в итоге прожил девять лет с перерывами (продолжал её снимать, даже когда уезжал в Москву). А до этого было такое вот правило для вещей. И отчасти о нём я и пою в этой песне.
Что касается отца и матери, все мы наследники наших родителей. И, даже отрицая их (как я это делал с отцом), несём на себе их комплексы и частенько повторяем их путь. У меня так с дочкой произошло. Она недолюблена мною, как я был недолюблен своим отцом, хотя я всё-таки присутствую в её жизни…
«От отца пол-лица» – это моя правая половина. Поэтому я ненавижу фотографии с этого профиля. И на всех телевизионных съёмках всегда прошу, чтобы камера снимала слева, с той стороны я на самом деле больше похож на мать. На первом курсе у меня был перелом носа, после чего он скривился и с одной стороны как бы заострился – и я просто вылитый отец стал окончательно. Ненавижу этот профиль! Это, кстати, и в других песнях периодически упоминается – в Animal ДжаZ, по-моему, тоже.
«Москва». Вся главная жесть за примерно 30 лет моей личной жизни случалась со мной в Москве. Несчастные влюблённости, безответные, что-то, приводившее к какому-то микрокраху. Причём эта песня написана в 2010–11 годах, а в 2014 году со мной макрокрах случился как раз там же. То есть я накликал себе.
На тот момент у меня уже хватало не очень приятных московских историй, когда я влюблялся, а потом оказывалось, что или не в ту женщину, или просто не имея никакого ответа. Но каждый раз это были мои личные проблемы. Я не виню человека, с которым это связано. Вообще никогда, кстати, вот нет ни одного такого случая. Я ни разу в своей жизни не влюблялся в сук. Это были хорошие люди, которые мне просто не подходили. Возможно, даже намеренно это происходило, кто знает?
Вот «Москва» – песня как раз про такие истории. Мы её не играем, потому что она довольно примитивная.
«Дышать». Я смотрел какой-то фильм про мафию, не помню, чей. Возможно, Скорсезе. И там главный герой, старый мафиози, говорит таким крайне хриплым голосом: «Сынок, пойми, ты приходишь в этот мир один и уходишь из этого мира один. И всё, что ты должен в этом мире сделать между этими двумя событиями, – это заслужить уважение». И буквально эту реплику я и вставил в песню. Это главное в ней. Ну и «дышать, чтоб было можно бежать». Я не склонен терпеть, когда чувствую, что воздуха нет. Я не буду ломать и рушить, я сбегу. Такой была моя позиция на тот момент.
«Урод». Совершенно реальную историю создания этой песни я регулярно рассказывал на концертах. Это был такой элемент стендапа, который позволял хоть как-то расслабить публику.
В то время я активно сотрудничал с Bat Norton – тогда это был супермодный бренд. Они давали нам одежду, мы в ней делали фотосессии, играли концерты, да и просто так тоже носили. И вот однажды я шёл по Москве в их штанах, увидел бар и прямо в 3 часа дня захотел бухнуть – тогда я себе ещё это позволял. Попытался зайти, а охранник меня не пустил, сказал, что в трениках нельзя. Я ему: «Слушай, дорогой, прости, какие треники? Это дизайнерские штаны!» А сверху у меня ещё был такой хипстерский балахон. И всё это вместе вызвало у охранника ощущение какого-то бомжа, он не был настроен меня пускать. Я настаивал: «Так, позовите администратора! Что за дела вообще? Вы просто не понимаете ничего в современной моде». Вышла девушка, я был уверен, что ну с ней-то мы сейчас договоримся. Но она посмотрела на меня с ног до головы и, не сговариваясь с охранником, сказала: «Правильно, в трениках мы не пускаем. Какие претензии?»
Поскольку это была близкая нашей публике субкультура, ребята в зале понимали прекрасно, что мои «треники» стоят больше, чем этот администратор вместе с охранником зарабатывают за месяц. Зал смеялся, и мы начинали играть песню.
«DM». Тут тоже прикольная история. Я как раз переехал из своей норы на Петроградке на Товарищеский проспект (метро «Проспект Большевиков»/«Улица Дыбенко»). В этой квартире я прожил незабываемые девять месяцев. Сосед за стенкой очень громко слушал Depeche Mode. Настолько громко, что это было невыносимо. Причём не только альбом Violator, который любят все на свете, а вообще всё подряд. Я это выслушивал и думал, что ж там за человек? Слава богу, где-то в 12 ночи он выключал музыку. Месяца два это продолжалось, а потом я его увидел и вообще не поверил своим глазам. Это был нереальнейший гопник. Такой, каких можно увидеть на картинках, вбив в поисковике «гопники России»: одного зуба не хватает, красная рожа, кепка назад, поддельные адидасы с Черкизона и вот это всё. Ну и манера речи была соответствующая. У меня в голове одно с другим никак не вязалось. Я кого угодно представлял там, а оказалось, что это полнейший гопник, который просто готов дать в рыло. У него, по-моему, такое и было желание, когда я просто спросил: «А это не вы, случайно?» – «Я! И чё?!»
Короче, гопники – люди Depeche Mode. У меня прямо тогда вся песня и выстроилась: «В каждом гопнике живёт Depeche Mode». Хотя там есть и про Лепса, и про шоу «Голос», которое я терпеть не могу.
«Зеро». Анна Пингина там так поёт, что я в этой песне люблю слушать только её кусок. Мне больше нравится, как мы её вживую исполняем.
У Zero People есть одна абсолютно чёткая проблема: мы на записи играем всё гораздо быстрее, чем потом на концертах. Как у нас обычно всё происходит? Мы придумываем песню, репетируем её, несём в студию, записываем, всё нам нравится, мы издаём альбом, а потом едем с ним играть концерты. Так это принято в старой общемировой школе рок-музыки, к которой мы по-прежнему принадлежим.
Проблема в том, что во время концертов я начинаю понимать, что, к примеру, песню «Зеро» невозможно играть вживую на такой скорости, на которой мы её записали. Мне хочется всё время тормозить. На самом деле 99,9 % песен Zero People на концертах играются медленнее не просто процентов на пять, а раза в два. То есть неузнаваемо медленнее. А деваться некуда – альбом уже вышел!
Я сейчас слушаю все эти песни и понимаю, что только на последних альбомах, которые мы стали записывать вживую как выступление, мы хоть как-то приблизились к своему же собственному концертному исполнению. К его убедительности, к его мощи. Потому что в медленности мощь, как ни странно. Кажется, что чем быстрее играешь, тем песня драйвовее, но доступность эмоций, правильность подачи материала и попадания в слушателя достигается только на концертах. В итоге мы просто записываем новые песни медленнее, чем хочется. Иногда на записи это кажется невыносимым, но потом, слушая, я понимаю, что мы правы.
И вот песню «Зеро» в том варианте, который на альбоме, я сам слушаю с трудом. А вот Аня Пингина там – это то, что называется контрапункт. Когда человек пишет сам свой текст безо всякого контроля с твоей стороны. Она просто послушала песню и спела там, где ей было оставлено место. В итоге есть страдающий мужик, который говорит, что всё безнадёжно, брат-февраль, а женщина ему отвечает, что всё будет нормально, только растает снег, не надо так убиваться. Очень круто получилось.
Что касается моего текста – это просто переживания взрослого дядечки, который внутри по-прежнему остаётся тинейджером. Я не скрываю этого. Мне и сейчас не стыдно за эти тексты, потому что я до сих пор не усовершенствовался как личность и рад этому. В песне «Зеро» конкретно присутствует вот эта вот инфантильная жалоба на жизнь. Мне дали возможность делиться этим со сцены – почему бы ею не воспользоваться?
«Успеть сказать» – это очень важная песня. До сих пор мы ею закрываем концерты. Потому что ничего более важного, чем сказано в тексте этой песни, я пока не написал, мне кажется.
Изначально я её посвящал неудачным отношениям с одной конкретной девушкой. Там даже есть строчка «Я внесу тебя в список – всё, что смогу сделать». Каждый раз, когда пою её, думаю: «Блин, народ вообще не понимает, о каком списке речь». О списке приглашённых на концерт – надо, наверное, уже озвучить это наконец.