Песня «Стой» написана чётко по воспоминаниям. Встретились два человека с взаимным диким притяжением, но при этом с двумя мощнейшими ядерными реакторами внутри вместо сердец. В такой ситуации если уж они ругаются, то летают огненные шары по всему пространству, коты сбегают в соседние дома, если могут, дети жмутся по углам, все, кто присутствует рядом, валят куда-нибудь подальше, потому что в это лучше не влезать. И это всё я просто выразил в песне. Она яростная.
Это одна из самых сложных композиций для исполнения на концерте. Она требует постоянного надрыва и высоких нот – фактически песня-крик. Я её очень не люблю, и мы её очень редко играем ещё и потому, что это тоже гвозди в публику. Немножко другого типа, чем в «Счастье»: там ещё такие шепчущие, а здесь – просто натуральные. Как будто ты реально приставляешь молоток ко лбу зрителя и вгоняешь это «СТОЙ!» в самый мозг. Но я этому парню верю, когда слушаю её сейчас. Потому что я таким и остался, просто рядом со мной теперь человек, который умеет не взрываться в ответ, хотя может, если надо.
«Джедай» – один из наших главных хитов. Мы это поняли практически сразу, когда только начали играть эту музыку на репетиции ещё даже без русского текста, – уж больно она раскачивающая и одновременно припев более-менее понятный. Там есть то, что программные директора называют хуком: «Я сдаюсь, проща-а-а-ай» – вот эта строчка, которую можно петь хором в зале. В подавляющем большинстве песен Zero People этого нет.
«Мне дали гарантию на пять попыток найти и потерять» – это моя история. Ко времени написания этой песни я пять раз в своей жизни сильно влюблялся, когда это был не просто какой-то интерес, а мощное чувство. На тот момент я был уверен, что на этом всё, дальше я буду уже просто плыть по волне оставшейся жизни. И я пел, что «мне дали гарантию на пять», а дальше я уже без гарантии от небес жил. Вот пять раз можешь рискнуть, пять раз тебе за это ничего не будет. Шестой раз попробуешь рискнуть – настанет полный крах. И я правда думал, что больше уже не рискну. Никогда не говори никогда, ничего не загадывай.
В этой песне присутствует ещё один концертный хук. На альбоме он, может быть, не так слышен, потому что в живом исполнении я поменял одно слово. Там есть строчка «Для обиды нет причин у отъявленных мужчин». На концертах сейчас – «у расслабленных мужчин». И каждый раз, когда я пою эту строчку и смотрю на Зараныча, почему-то в 95 процентах случаев, даже когда люди не очень ориентируются в наших песнях, в этот момент проносится шепоток и хохоток. Они каждый раз реагируют на это «у рас-слаб-лен-ных муж-чи-и-ин».
Кстати, песня «Джедай» – именно та, на которой когда-то на «Кубане» тишина «в зале» была гробовая. «Мне дали гарантию на пять» – тут пауза, и я слышу плеск волн… А у сцены собрались панки пьяные! Тысяч пять или десять… В час ночи! Это был крутейший фестиваль, одно из лучших наших выступлений вообще.
«Я прибит к тебе» – это я описываю конкретный случай, произошедший по пути из Питера в Москву. Мы с Мариной ехали на поезде, естественно, в вагоне СВ. Поругались настолько вдрызг, что я просто вышел на перрон в Вышнем Волочке в чём был. А поезд там стоит одну минуту. Но меня поди не выпусти – я в такой ярости был, что вообще себя не контролировал. В этом и суть того самого ядерного реактора. Такое действительно бывает, хотя по мне не скажешь.
В итоге поезд уехал, а я стоял и орал на перроне ему вслед: «Да пошла ты!» Это было в два часа ночи, и никаких поездов ни в какую сторону больше не было. А на улице зима… Слава богу, было не минус 20, а такой питерский декабрь: плюс 5 – плюс 7. Но вообще-то холодно, а я в майке, в штанах и в тапках этих поездных…
Дальше я добирался до Москвы уже на электричках, потому что у меня с собой были только копейки в кармане. Хорошо, что какой-то работник путей отдал мне свои сапоги. И я вот был в этих сапогах и в майке. От вокзала до её квартиры в Москве я собирался взять такси и поэтому ехал зайцем на электричках, не покупая себе билет на купейный поезд утром, уже не говоря о «Сапсане», – у меня не было таких денег. Волочёк – Бологое, Бологое – Тверь, Тверь – Москва – как-то так.
И вот пока я ехал 5–6 часов, происходило отрезвление потихоньку. Я наблюдал вокруг жизнь и понимал, в какой трындец сам себя вогнал в глобальном смысле. Наступало утро, вокруг были люди, которые смотрели на меня как на полного идиота и безумца. Все в пуховиках, а я такой сижу в майке в электричке… Кто-то пытался мне что-то говорить, какие-то продавцы бесконечные по вагонам шли…
Я просто описываю в песне этот свой путь. До Питера было ближе, но я не мог не ехать в Москву, я понимал, что еду только в Москву, только к ней. Потому что мне надо всё это разрулить, потому что там моя любовь.
Тоже сильная песня получилась. Клип нам делала Пушба, которая очень любит готику. И видео мы сняли такое полуготическое в полуразваленном цеху какого-то московского завода, где тоже было очень холодно. Градусов десять было, а я там в рубашке… Господи боже мой, что же мне так с этой песней везло-то?!
«Ненепохожесть» – это ещё одна песня, в которой тот самый «психофашизм» текстов, когда образ на образе зациклен и особо никакого глобального смысла всё это не несёт. Она передаёт моё настроение. А Зара разбавил её совершенно фантастическим звукорядом. Лучше у него спрашивать, откуда он это брал.
Говорит Заранкин: В альбоме «Джедай» мы почти отошли от битов, и я позволил себе добавить в некоторые песни немножко психоделики, которой очень увлекался в то время. Что-то типа Mars Volta, когда есть песня, которая идёт, например, 3:30, а на протяжении последующих восьми с половиной минут просто размазывается непонятно как и превращается в ничто. Сводится на нет, рассыпается на куски – по-разному. Мне это всегда очень нравилось. Даже в академической музыке есть подобные произведения. В «Джедае» я так поступил с песнями «Ненепохожесть», «Без ответов», «Цинично», «После тебя» – в них однозначно есть психоделическая часть.
Как сейчас помню, что тогда я жил в консерваторском общежитии на улице Доблести вместе с соседом-скрипачом Лёней в ужаснейших условиях. У меня там стоял макбук, была звуковая карта, наушники, и, собственно, я так выпендривался перед ним. Он там на скрипке играл вечерами, а я включал наушники и занимался аранжировочками для альбома «Джедай» на маленькой такой карманной клавиатурке Akai, подключая её к компьютеру.
Честно говоря, я вообще не особо рассчитывал, что Михалыч одобрит эти штуки. Делал их больше для себя, но послал ему с вопросом: «Может, так?» И, конечно, был шок, когда всё, что я наделал с этими песнями, вошло в альбом и осталось в истории – это прям классно.
«Одиноки дважды» – одна из самых красивых по мелодизму и одна из очень любимых людьми песен, да и нами с Заранычем тоже. Она сложная для исполнения. Любой вокалист, который попробует её спеть вместо меня, попадёт в проблему. Потому что там сбитый клавишный ритм, и только мы с Заранычем можем друг в друга правильно попасть.
«Эскалатор вверх – продаёт меня Москве» – у меня всегда было ощущение, что Москва – это город, в котором невозможно жить. Существовать и работать, достигать чего-нибудь – можно. Но вот жить, любить, радоваться… Когда мне люди говорят: «Я так люблю Москву!» – я не понимаю, о чём это вообще. Я люблю отдельные куски Москвы. Обожаю Китай-город, обожаю Замоскворечье, обожаю Патриаршие, хотя сейчас они превратились в какой-то безумный базар-вокзал. Для меня это просто символ личный, я всё равно туда приду, но буду стараться смотреть не вокруг, а внутрь себя. Я очень люблю Бульварное кольцо, особенно некоторые неочевидные его части. Яузский бульвар или Гоголевский – это совершенно чудесные места. Но как можно любить Тверскую, например? Это же отвратительная улица. Или те же набережные хипстерские… Там удобно гулять, там классная инфраструктура, но любить – только если что-то личное связывает. Если поцеловался в первый раз на этом уродливом Патриаршем мосту – люби его на здоровье. Только отдавай себе отчёт в том, что ты любишь Патриарший мост, а не Москву.
Питер – это другое. Центр города – это такой один ком ветшающей красоты, который невозможно не любить, если ты россиянин. Красоты, построенной по европейским меркам и выглядящей круче, чем любая Европа. Конечно, это можно любить, это же сплошное извращение! А Москва – нет.
Я со сцены часто говорю, что Заранкин болеет за «Спартак». Хотя сейчас он охладел вообще к футболу, но когда-то был ярым фанатом. Он за «Спартак», я за «Зенит» – ну как вообще можно было соединить на одной сцене двух таких чуваков? А вот можно. Как там у фанатов: «Люби “Зенит“ больше побед»? В нашем случае – люби музыку больше футбола.
«Жди меня» – песня на гениальные стихи Константина Симонова. Мне всегда хотелось на этот очень трагичный (хоть и с оптимизмом и верой в то, что ты выживешь) текст написать музыку. В итоге она получилась в мажорном ключе, в спокойном таком, колыбельном. Считаю, что это тоже одна из наших лучших песен. Недоблюз такой получился.
«Здравствуй» – обезличенная песня в том смысле, что здесь я не совсем о своём детстве пою. Я пою о детстве среднего советского школьника, каким и я когда-то был. У нас у всех есть тоска по детству, которое не возвратить. Очень простая человеческая эмоция.
На концерте эта песня частенько вскрывает лёд тогда, когда, казалось бы, всё уже потеряно. Мы её играем в конце выступления. И даже частенько – последней в основной части, после которой должен быть бис.
Как-то был концерт в Набережных Челнах, когда люди ни черта не поняли. Они просто пришли на какую-то группу, имеющую отношение к Animal ДжаZ. И их было около сотни – хороший результат для первого концерта Zero People в городе. При этом не было практически никакой реакции. Мы сыграли уже песен десять, после каждой – два хлопка и опять тишина. Ужасное ощущение, что ты поёшь в пустоту и никто ничего не понимает или так сильно боится. Мы играем песню «Здравствуй», вдруг я слышу всхлипывания и понимаю, что зрители, оказывается, живы. Они там есть! В итоге зал разражается градом аплодисментов. Я говорю: «Зараныч, ура! Это фактически бис, играем дальше». А мы собирались уйти, потому что не было контакта…