пецифические оттенки цвета, ответу часто предшествует представление; при редко используемых словах (скажем, «континуум») – некоторое размышление; при словах наподобие артикля «das» – я, допустим, пожимаю плечами; иногда слова иностранного языка я перевожу на немецкий; если мысленно мне и представляются образы, то порой это образы предметов, которые обозначаются словами (опять же весьма разнообразные случаи), порой какие-то иные образы.
Эту игру можно было бы еще дополнить игрой, в которой некто произносит названия той или иной деятельности и при этом каждый раз спрашивает: «Ты это умеешь?» – А субъект должен сообщить, какие он имеет основания отвечать «да» или «нет».
195. Представим себе такой вид картинки-загадки: не существует какого-то одного определенного предмета, который нужно найти; на первый взгляд она кажется нам хаосом бессмысленных линий и только после некоторых усилий мы узнаем в ней, скажем, пейзаж. В чем состоит различие между видом картины до и после разгадки? Ясно, что оба раза мы видели ее по-разному. Но после того как решение найдено, насколько правомерно утверждать, что теперь картина говорит нам нечто, чего раньше не говорила?
196. Этот вопрос мы могли бы поставить и так: Что является общей характеристикой того, что разгадка нашлась?
197. Я полагаю, что как только разгадка получена, я делаю решение очевидным, решительно очерчиваю в картине определенные контуры и заштриховываю некоторые тени. Почему же ты называешь картину, которую ты набросал, решением?
(a) Поскольку она является ясным изображением группы пространственных предметов.
(b) Поскольку она является изображением правильного по форме тела.
(c) Поскольку она является симметричной фигурой.
(d) Поскольку она является фигурой, которая вызывает у меня впечатление орнамента.
(e) Поскольку она является изображением тела, которое кажется мне знакомым.
(f) Поскольку имеется перечень решений и эта фигура (это тело) присутствует в данном перечне.
(g) Поскольку она изображает такой предмет, который мне хорошо знаком: ибо он создает у меня мгновенное ощущение чего-то знакомого, у меня моментально всплывают все возможные с ним ассоциации; я знаю, как он называется; я знаю, что не раз его видел; я знаю, для чего он используется; и т. д.
(h) Поскольку, кажется, я хорошо знаю предмет: мне тотчас приходит на ум слово, которое я считаю его названием (хотя это слово не принадлежит ни одному из существующих языков); я говорю себе «Ну конечно, это ведь…..» и даю себе нелепое объяснение, которое кажется мне в этот момент вполне осмысленным. (Как во сне.)
(i) Поскольку она изображает лицо, которое кажется мне знакомым.
(j) Поскольку она изображает лицо, которое мне знакомо: это лицо моего друга N; это лицо, изображение которого я часто наблюдал. И т. д.
(k) Поскольку она изображает предмет, который, помнится, я однажды видел.
(l) Поскольку это орнамент, который мне хорошо известен (хотя и не знаю, где я его раньше видел).
(m) Поскольку это орнамент, который мне хорошо известен: я знаю, как он называется, знаю, где я его уже видел.
(n) Поскольку она изображает обстановку в моей комнате.
(o) Поскольку я инстинктивно провел эти контурные линии и чувствую себя от этого умиротворенным.
(p) Поскольку я вспоминаю, что мне уже описывали этот предмет.
И так далее.
(Кто не понимает, почему мы говорим об этих вещах, должен воспринимать всё, что мы говорим, как пустую забаву.)
198. Могу ли я мысленно отделаться от впечатления знакомства с предметом там, где оно есть; и домыслить там, где его нет? И что это означает? Я разглядываю, например, лицо своего друга и спрашиваю себя: Как оно выглядело бы, если бы я видел его как лицо незнакомца (как если бы я видел его сейчас в первый раз)? Что остается, так сказать, от вида лица, если я мысленно отстраняюсь, отказываюсь от того, что это впечатление от знакомого лица? – Ну, здесь я склонен сказать: «Это очень тяжело, отделить факт, что лицо знакомо, от самого впечатления, которое производит это лицо». Но я также чувствую, что это неудачный способ выражения. А именно, я абсолютно не представляю, как же это я должен хотя бы попытаться отделить друг от друга две эти вещи. Выражение «отделить их друг от друга» вовсе не имеет для меня никакого ясного смысла.
Я знаю, что это означает: «Представь себе этот стол черным вместо коричневого». Этому соответствует: «Нарисуй этот стол, но только черным вместо коричневого».
199. Предположим, кто-то скажет: «Вообрази себе эту бабочку точно такой, как она есть, но не прекрасной, а безобразной»?!
200. Выше мы не определили, что должен означать отказ от ощущения, что это лицо хорошо знакомо.
Допустим, это могло бы означать, что следует припомнить впечатление, которое было у меня, когда я увидел это лицо первый раз.
201. Схема радиоприемника для того, кто не имеет никакого представления о подобных вещах, будет скоплением бессмысленных линий. Но если у него есть радиоприемник и он знаком с его функцией, то такой рисунок станет для него вполне осмысленной картинкой.
Ну а если мне теперь дадут бессмысленный предметный образ (скажем, на картине) – могу ли я его по собственному желанию представить осмысленным? Это похоже на такой вопрос, который мне могли бы задать: Могу ли я представить себе предмет произвольной формы как то, что можно использовать? Но использовать для чего?
Легко можно придумать класс материальных форм в качестве жилищ для животных или людей. Другой класс в качестве оружия. Еще один как модели ландшафтов. И т. д. и т. п. И стало быть, здесь я знаю, как придать смысл бессмысленной форме.
202. Хорошенько обдумай, как мы пользуемся словом «узнавать»! Я узнаю мебель в своей комнате, узнаю своего друга, которого вижу ежедневно. Но здесь нет никакого ‘акта узнавания’.
203. Можно было бы сказать: Я бы не составил никакого впечатления об этой комнате как о некоем целом, если бы не мог позволить своему взгляду шнырять туда-сюда и не мог свободно двигаться по комнате. (Stream of thought[47].) Но вопрос в том, как же проявляется то, что я ‘составил о ней впечатление как о некоем целом’? Например, в том, что я свободно и уверенно ориентируюсь в этой комнате; в отсутствии метаний, сомнений и изумления; в том, что несметное количество действий заключено в пределах ее стен; и что в разговоре я все это обобщаю словами «моя комната»; в том, что я нахожу нужным и необходимым всегда употреблять понятие ‘моя комната’, а не ‘стены’, ‘углы’ и т. д.
204. Как выглядит описание ‘установки’?
Например, говорят: «Не обращай внимания на эти пятна и на это небольшое искажение, рассматривай это как картину того-то…..!»
«Не думай об этом! Тебе бы и без этого картина не понравилась?» Говорят же, что я меняю зрительный образ – когда мигаю или когда закрываю глаза на детали. Это «не обращай внимание на…» играет совершенно ту же роль, что и, скажем, создание новой картины.
205. Ну, пожалуй, – и это веское основание для того, чтобы сказать, что посредством нашей установки мы меняем зрительное впечатление. То есть это веское основание, чтобы таким образом ограничить понятие ‘зрительного впечатления’.
206. «Но ведь в момент видения я очевидным образом могу объединять элементы (линии, например)!» А почему это называют «объединять»? Почему здесь – в основном – используют слово, которое уже имеет другое значение? (Естественно, это похоже на случай со словами «вычисление в уме».)
207. Когда я говорю кому-нибудь: «Объедини эти линии (или что-нибудь еще)!» – как он поступит? Ну, по-разному, в зависимости от обстоятельств. Может быть, он сосчитает их парами, или сложит в один ящик, или окинет их одним взором и т. д.
208. Разберем, что говорят о таком феномене, как этот:
Фигура выглядит то как F, то как зеркальное отражение F.
Я хочу спросить: В чем суть того, что фигура выглядит так или иначе? Действительно ли всякий раз я вижу нечто иное? или я лишь по-разному толкую увиденное? – Я склонен утверждать первое. Но почему? Ну, толкование – это некое действие. Оно может состоять, например, в том, что некто говорит «Это должно быть F»; или ничего не говорит, но, копируя этот знак, заменяет его на F; или размышляет: «Что бы это могло быть? Наверняка F, которая просто не удалась тому, кто ее писал». – Вио́дение это не действие, но состояние. (Грамматическое замечание.) И если бы я никогда не прочитывал эту фигуру иначе, чем F, и никогда не раздумывал, что бы это могло быть, тогда следует признать, что я вижу ее как F; а именно, если известно, что ее можно увидеть и по-другому. «Толкованием» я это назову, если скажу так: «Конечно, это должно быть ‘F’; он все свои ‘F’ пишет именно так».
Как же вообще приходят к понятию ‘видеть одно как другое’? При каких обстоятельствах оно образуется, есть ли в нем надобность? (Что часто бывает, когда мы говорим о произведениях искусства.) Там, например, где речь идет о визуальном или звуковом фрагменте. Мы говорим «Ты должен слышать эти такты как вступление», «Ты должен слышать это в такой-то тональности», «Если хоть раз эту фигуру увидели как…… то сложно будет видеть ее по-другому», «Я слышу французское ‘ne….. pas’[48] как отрицание, состоящее из двух частей, а не как ‘не шаг’» и т. д. и т. п. Так действительно ли это значит «видеть» и «слышать»? Ну, так мы это называем; в определенных ситуациях мы реагируем этими словами. И наоборот, мы реагируем на эти слова определенными действиями.
209. Эта форма, которую я вижу, – я бы сказал, – не просто некая форма, а одна из знакомых мне форм; это выпирающая вперед форма. Одна из форм, образы которых ранее уже присутствовали во мне, и лишь поскольку она соответствует одному из образов, она является хорошо знакомой формой. (Я словно ношу с собой каталог таких форм, и предметы, представленные в нем, тогда действительно становятся хорошо знакомыми предметами.)