236. Если я попытаюсь описать процесс намерения, я прежде всего почувствую, что оно может сделать то, что должно делать, только если содержит очень точную картину того, что намеревается сделать. Но этого тоже недостаточно, потому что картина, какой бы она ни была, может интерпретироваться по-разному; поэтому эта картина тоже остается изолированной. Когда взглядом схватывается одна эта картина, она внезапно становится мертвой, из нее словно изъяли что-то, что раньше давало ей жизнь. Это не мысль, не намерение; какие бы сопровождения мы для нее ни воображали, артикулированные или неартикулированные процессы или любое чувство, она остается изолированной, она не указывает ни на какую реальность вовне.
На это кто-то скажет: «Конечно, намеревается не сама картина, а мы с ее помощью». Но если это намерение, это значение опять же есть то, что осуществляется посредством картины, тогда я не вижу, зачем здесь нужен человек. Процесс пищеварения тоже может изучаться как химический процесс, независимо от того, что он происходит внутри человека. Мы хотим сказать «Значение, конечно, по сути дела духовный процесс, процесс сознательной жизни, а не мертвой материи». Но чем таковой должен определяться в качестве именно специфического характера того, что происходит, если мы вообще еще думаем о процессе? И теперь нам кажется, что намерение вообще не может быть никаким процессом. – Потому что то, что нас здесь не удовлетворяет, – это грамматика процесса, а не специфический вид какого-то одного процесса. – Можно сказать: мы должны называть «мертвым» в этом смысле любой процесс!
237. Можно бы сказать едва ли не так: «Подразумевание (Meinung) движется, тогда как всякий процесс стоит».
238. Говорят: Как этот жест, это положение руки, эта картина могут быть желанием, чтобы то-то и то-то случилось? Это ведь не более, чем просто рука над столом, она обособлена и не содержит смысла! Как одинокая декорация, которая забыта в кладовке до начала театральной постановки. Она обладает жизнью только на сцене.
239. «В это мгновение перед моим сознанием возникла мысль». – И как она возникла? – «Я будто узрел эту картину». – Так что, мысль была картиной? Нет; ибо если я просто расскажу кому-нибудь о картине, он не ухватит мысль.
240. Картина была ключом. Или же казалась ключом.
241. Представим себе комикс в схематических картинках, то есть нечто более похожее на рассказ в нашем языке, чем последовательность реалистических картин. На таком иллюстративном языке, в частности, можно запечатлеть, скажем, ход битвы. (Языковая игра.) И предложения нашего словесного языка стоят гораздо ближе к картине этого иллюстративного языка, чем полагают.
242. Представим себе также, что нам не нужно переводить такие картины в картины реалистические, чтобы ‘понять’ их, точно так же мы не переносим фотографии или кадры из фильма в цветные картины, хотя черно-белые люди или растения в действительности показались бы нам невыразимо чуждыми и пугающими.
Ну, а что если мы сказали бы здесь: «Картина является чем-то только в языке картин»?
243. Верно, я читаю рассказ и мне наплевать на систему языка. Я просто читаю, получаю впечатления, вижу перед собой картины и т. д. Я позволяю истории проходить передо мной в виде картин, подобно истории в картинках. (Этим я, естественно, не хочу сказать, что всякое предложение вызывает во мне визуальный образ или множество образов и что визуальный образ является, скажем, целью предложения.)
244. «Предложения служат, конечно, тому, чтобы описывать, как всё обстоит», думаем мы. Предложение в качестве картины.
245. Я прекрасно понимаю эту картину, я мог бы воссоздать ее в глине. – Я прекрасно понимаю это описание, я мог бы на его основании сделать рисунок.
Во многих случаях критерием понимания можно было бы считать возможность изобразить смысл предложения в виде рисунка. (Я воображаю что-то вроде официально установленного экзамена на понимание.) Как, например, проверяется умение читать карты?
246. И осмысленной является та картина, которую я не только могу нарисовать, но и изобразить пластически, объемно. И есть резон так сказать. Но обдумывание предложения не является деятельностью, которую совершают на основании слов (как, скажем, поют по нотам). Следующий пример это покажет. Имеет ли смысл сказать: «У меня столько друзей, сколько дает решение уравнения…..»?[49] Имеет ли это смысл, по самому уравнению сразу не скажешь. И пока читаешь предложение, не известно, можно ли его вообще помыслить или нет. Поддается ли оно вообще пониманию или нет.
247. Что означает: «обнаружить, что предложение не имеет смысла»?
А что означает это: «если я подразумеваю под этим нечто, то оно уж точно должно иметь смысл»?
Ну, первое означает: не дать тому, что кажется предложением, ввести тебя в заблуждение и исследовать способы его применения в языковой игре.
А вот «если я подразумеваю под этим нечто» – означает ли что-то похожее на: «если я могу при этом нечто представить себе»? – Зачастую путь от представления ведет к дальнейшему использованию.
248. (Нечто, что на первый взгляд выглядит как предложение, но им не является.) Как-то раз мне рассказали о такой конструкции дорожного катка. Двигатель располагается внутри полого катка. Коленчатый вал проходит по оси катка и с двух сторон спицами соединен с колесами. Рабочий цилиндр крепится к внутренней стороне катка. На первый взгляд эта конструкция выглядит как машина. Но она представляет собой неподвижную систему, а поршень в цилиндре не может двигаться. Мы лишили его способности двигаться и сами этого не замечаем.
249. «Нет ничего легче, чем представить себе четырехмерный куб! Он выглядит так[50]:
– Но я не имел в виду ничего такого, я подразумевал что-то похожее на
но только в четырех измерениях! «Но разве это будет не то же самое, что я тебе нарисовал, как раз
но только в четырех измерениях?» – Нет; я не это имел в виду! – Но тогда что? Что для меня будет картиной такого куба? Ну уж никак не тот куб в четырех измерениях, который нарисовал ты! Сейчас в качестве картины у меня есть только слова и я отклоняю все то, что ты можешь мне показать.
250. Остаются ли в темноте розы красными? – Можно думать о красной розе в темноте. –
(То, что можно что-то ‘представить’, не означает, что имеет смысл говорить об этом.)
251. «Предположение, что этот человек, – который ведет себя совершенно нормально, – тем не менее слеп, вполне может иметь смысл!» – То есть: ‘это всего лишь предположение’, ‘в самом деле, я же могу такое предполагать’. А это означает: я создаю для себя картину того, что предполагаю. Пожалуй. Но что дальше? Если в неких обстоятельствах я делаю предположение о том, что некто слеп, у меня никогда нет гарантии того, что это предположение имеет смысл. И тогда то, что при этом я действительно нечто себе представлял, воображал некую картину, вовсе не играет никакой роли. Такая картина имеет значение только там, где, так сказать, она является единственной отправной точкой для того, чтобы я действительно строил гипотезы. И это все, что остается здесь от предположения.
252. «Я очень хорошо могу себе представить, что некто так поступает и при этом не видит ничего постыдного в своих действиях» – а потом следует описание, как это можно представить.
«Я могу представить себе человеческое общество, в котором считается неприличным вычислять, если только это не делается для развлечения». Это означает примерно то же, что и: эту картину я мог бы расписывать себе и дальше.
253. «На самом деле я никогда не видел, чтобы черное пятно, мало-помалу светлея, превращалось в белое пятно, а затем белое пятно начинало краснеть, пока не станет красным». Но я знаю, что это возможно, поскольку могу себе такое представить[51].
254. (При беседе о том, как бы выкроить время, часто случается, что вынимают из кармана часы, но не для того, чтобы посмотреть, сколько сейчас времени, а чтобы сделать наглядной картину его продуманного распределения.)
255. Как посредством мышления можно научиться истине? Так, как учатся лучше видеть лицо, когда его рисуют.
256. Философы, которые полагают, что можно использовать мышление для расширения опыта, должны подумать о том, что через телефон можно передать речь, но не корь.
Также я не могу по собственному желанию прочувствовать время в качестве чего-то ограниченного или же поле зрения – в качестве гомогенного и т. д.
257. Возможно ли открыть новый цвет? (Ведь дальтоник находится в том же положении, что и мы, его цвета образуют столь же исчерпывающую систему, что и наша; он не видит пробела, для заполнения которого требовались бы дополнительные цвета.)
(Сравни с математикой[52].)
258. В логике всеобщность не может простираться дальше, чем наше логическое предвидение. Или вернее: чем наш логический взгляд.
259. «Но как может человеческий разум опережать реальность и думать о том, что и проверить нельзя?» – Почему мы не должны говорить о неверифицируемом? Да потому что мы сами сделали его таким.
Порождается ли здесь ложная видимость? А как может что-то только казаться таким? Не хочешь ли ты сказать, что это самое ‘таким’ даже не является описанием? Ну, тогда это не ложная видимость, а скорее видимость, которая лишает нас ориентации. Так что мы хватаемся за голову и спрашиваем: Как это возможно?
260. Можно лишь мнимо «выйти за пределы всякого возможного опыта»; да, эти слова также имеют лишь мнимый смысл, поскольку они образованы по аналогии с осмысленными выражениями.
261. «Философия-как-если-бы» целиком основывается на этом смешении между подобием и действительностью.