338. Если некто скажет «Красный цвет является составным», – мы не сможем выяснить, на что он намекает, что он собирается делать с этим предложением. Но если он скажет: «Этот стул является составным», то, даже не зная, о каком составе он говорит, мы сможем сразу же многими способами осмыслить его утверждение.
К факту какого рода я пытаюсь здесь привлечь внимание?
В любом случае это значимый факт. – Нам непривычны технические приемы, на которые могло бы намекать это предложение.
339. Здесь мы описываем языковую игру, которой не можем научиться.
340. «В этом случае с ним должно происходить нечто совершенно иное, нечто, с чем мы не знакомы». – Это показывает нам, как мы действуем, когда пытаемся установить, происходит ли ‘в ком-то другом’ нечто иное или то же самое, что и в нас. Это показывает нам, сообразуясь с чем мы судим о чужих внутренних процессах.
341. Можешь ли ты представить, что видит дальтоник? А сможешь нарисовать комнату, как она видится ему?
Сможет ли он нарисовать, как он ее видит? Ну, а могу ли я нарисовать, как ее вижу я? В каком смысле я мог бы это сделать?
342. «Кто видел вокруг только серое, черное и белое, тому следует дать что-то, дабы он узнал, что бывает красное, зеленое и т. д.» И что же ему следует дать? Ну, цвета. То есть, к примеру, это, и это, и это. (Представь себе, например, что в его мозг должны быть помещены цветные образцы, в дополнение к серому и черному.) Но станет ли это средством для достижения цели в его будущих действиях? Или его действия в самом деле будут опираться на эти образцы? Хочу ли я тем самым сказать: «Следует дать ему нечто, ибо ясно, что в противном случае он не сможет…..» – или: «Его зрительное поведение содержит новые компоненты»?
343. Опять же, что мы называем «объяснением видения»? Можно ли сказать: Ну, ты же знаешь, что обычно означает «объяснение»; так применяй это понятие и здесь!
344. Могу ли я сказать: «Посмотри! Тогда ты увидишь, что это необъяснимо». – Или: «Упивайся красным цветом, и ты увидишь, что его нельзя изобразить с помощью других цветов!» – И если другой человек согласится со мной, будет ли это свидетельством того, что он воспринимал все так же, как и я? – И что означает наша склонность так говорить? Красное является нам изолированно. Почему? Что ценного в таком явлении, такой склонности?
Но можно было бы спросить: На какое характерное свойство «объяснения» указывает эта наша предрасположенность?
345. Подумай о предложении «Красный не является смешанным цветом» и о его функции.
Языковая игра с цветами характеризуется именно тем, что мы можем сделать, и тем, чего мы сделать не в состоянии.
346. Высказывание «Не существует красноватого зеленого» родственно предложениям, которые мы используем в качестве математических аксиом.
347. То, что посредством определенных понятий мы вычисляем, а посредством других нет, показывает, сколь разнообразны понятийные инструменты (как мало у нас причин предполагать здесь единообразие). [Заметка на полях: По поводу предложений о цвете, схожих с математическими предложениями, например: синий темнее, чем белый. Сюда же гётевское учение о цвете.]
348. «Возможность согласия уже предполагает некоторое согласие». – Представь, кто-то сказал бы: «Умение играть в шахматы есть некий вид игры в шахматы»!
349. Очень трудно описать траекторию мысли, где уже много маршрутов движения – твоих ли собственных, или чужих – и не оказаться в какой-нибудь уже проторенной колее. Это трудно: хотя бы немного отступить от протоптанных ранее мыслительных троп.
350. «Это так, словно наши понятия обусловлены каркасом фактов».
А это значит: Если ты мыслишь определенные факты иначе, описываешь их иначе, чем они есть, тогда ты не можешь вообразить себе применение определенных понятий, поскольку правила их применения не имеют аналогов в новых обстоятельствах. – То, что я говорю, сводится, таким образом, вот к этому: Закон дан людям, и юрист, по всей видимости, способен сделать из него выводы для любого случая, который встречается в его повседневной практике, следовательно, закон несомненно имеет свое применение, несет определенный смысл. Но несмотря на это, закон имеет силу лишь вполне определенного рода; и если существо, которое предстает перед судом, абсолютно отлично от человека, то, например, решить, совершен ли этим существом поступок со злым умыслом, будет не только сложно, но (попросту) невозможно.
351. «Если бы люди в целом не сходились во мнениях о цвете вещей, если бы разногласия не были редким исключением, нашего понятия цвета могло бы не существовать». Нет: – нашего понятия цвета не существовало бы.
352. Итак, хочу ли я сказать, что определенные факты являются благоприятными для образования определенных понятий; или же неблагоприятными? И учит ли этому опыт? Это эмпирический факт, что люди, узнавая новые факты, переделывают, изменяют свои понятия; и в результате то, что прежде было для нас важным, становится несущественным, и наоборот. (Обнаруживается, например, следующее: то, что раньше считалось качественным различием, есть, в сущности, различие лишь количественное.)
353. Однако нельзя ли сказать: «Если бы существовала только одна субстанция, то для слова ‘субстанция’ не нашлось бы применения»? Но ведь это означает: Понятие ‘субстанция’ предполагает понятие ‘различие субстанций’. (Как понятие шахматного короля предполагает понятие хода в шахматах, или как понятие цвета – понятие множества цветов.)
354. Между зеленым и красным, я хочу сказать, пролегает пустота геометрическая, а не физическая[64].
355. Следовательно, ничто физическое этому не соответствует? Этого я не отрицаю. (Предположим, что это просто наша привычка к данным понятиям, к данной языковой игре? Но я не говорю, что это так.) Если мы на примерах обучаем человека таким-то и таким-то техническим приемам, – тогда то, что потом с некой новой ситуацией он обходится так, а не иначе, а в каких-то случаях запинается, то есть то, что для него, следовательно, такой-то способ, но не другой является ‘естественным’ продолжением, уже само по себе есть в высшей степени важный факт природы.
356. «Но если я подразумеваю под ‘синевато-желтым’ зеленое, то я понимаю это выражение иначе, чем первоначальным образом. Первоначальное понимание обозначает другой и именно неторный путь».
Однако что здесь будет правильной аллегорией? Аллегория физически неторного пути или аллегория несуществования пути? Другими словами, аллегория физической или математической невозможности?
357. Мы обладаем системой цветов, как обладаем системой чисел.
Заложены ли эти системы в нашей природе или в природе вещей? Как нужно об этом говорить? – Не в природе чисел или цветов.
358. Разве в этой системе есть что-то произвольное? И да и нет. Она сродни и произвольному, и непроизвольному.
359. На первый взгляд, очевидно, что мы не готовы признавать никакого промежуточного цвета между красным и зеленым. (И не важно, всегда ли это столь очевидно или это лишь результат воспитания и опыта.)
360. ‘a расположено между b и c и лежит ближе к b, чем к c’ – это типичное отношение между ощущениями одного вида. Например, существует языковая игра, в которой отдается такой приказ: «Вызови у себя ощущение где-то между этим и этим ощущениями, ближе к первому, чем ко второму!» А также: «Назови два ощущения, между которыми располагается это ощущение».
361. И здесь важно, что в отношении, например, серого ответом будет «черное и белое», фиолетового – «синее и красное», розового – «красное и белое» и т. д.; но не «красное и зеленое» – для оливкового.
362. Этим людям знаком красновато-зеленый цвет. – «Но ведь такого не существует!» – Какое странное предложение. – (Как ты можешь это знать?)
363. Скажем так: Должны ли эти люди замечать противоречие? Возможно, они слишком тупы для этого. Тогда снова: а может и нет. –
364. Да, но разве природе нечего сказать здесь? Конечно, – но слышимой она делает себя другим способом.
«Рано или поздно ты столкнешься с существованием и не-существованием!» Но это означает, разумеется, что ты столкнешься с фактами, а не с понятиями.
365. Чрезвычайно важный факт состоит в том, что цвет, который мы склонны называть, например, «красновато-желтым», действительно может быть получен, если смешать (в разных пропорциях) красный и желтый. И в том, что цвет, полученный посредством смешения красного и желтого, мы не в состоянии непосредственно распознать как цвет, созданный таким способом. (Но что означает здесь это «непосредственно»?)
366. Путаница во вкусах: Я говорю «Сладко», другой говорит «Кисло» и т. д. Кто-то подходит и заявляет: «Все вы не имеете ни малейшего представления о том, о чем говорите. Вы больше не имеете никакого представления о том, что вы однажды назвали вкусом». Что здесь послужило бы знаком того, что мы все еще имеем какое-то представление? ((Связано с вопросом о путанице в счете.))
367. Но не могли бы мы посредством этой ‘путаницы’ играть в некую языковую игру? – Однако остается ли она прежней? –
368. Представим себе людей, которые выражают промежуточный между красным и желтым цвет, например с помощью некоего рода десятичных дробей в двоичной записи, вот так: П,ЛЛПЛ и т. д., где, скажем, желтый располагается с правой стороны (П), а красный – с левой (Л). – Уже в детском саду эти люди учатся описывать цветовые оттенки таким вот образом и на основании подобных описаний выбирать цвета, смешивать их и т. д. Они будут относиться к нам так, как люди с абсолютным слухом относятся к тем, кому слуха очевидным образом недостает.