Zettel — страница 22 из 29

485. Связующим звеном между ними могла бы быть боль. Ибо понятие боли похоже, например, и на осязательное ощущение (такими своими признаками, как локализация, реальная длительность, интенсивность, качество), и в то же время на понятие эмоции – своим выражением (гримасы, жесты, вскрики).

486. «Я испытываю очень приятное чувство». – Где? – Вопрос звучит бессмысленно. А ведь говорят: «Я чувствую приятное волнение у себя в груди». – Но почему удовольствие не локализуется? Потому ли, что оно распределяется по всему телу? Оно не локализуется и тогда, когда то, что его вызывает, является каким-то чувством; допустим, когда мы радуемся аромату цветка. – Удовольствие проявляется в выражении лица, в поведении. (Но мы не скажем, что наше удовольствие находится «в лице».)

487. «Но ведь я испытываю настоящее чувство радости!» Да, когда ты радуешься, ты действительно рад. И конечно, радость не является ни радостным поведением, ни чувством где-нибудь в уголке рта или в глазах.

«Однако же ‘радость’ указывает на нечто внутреннее». Нет. «Радость» вовсе не означает ничего такого. Ни внутреннего, ни внешнего.

488. Продолжение классификации психологических понятий.

Эмоции. Общим для них является наличие настоящей длительности и протекания. (Гнев вспыхивает, ослабевает, исчезает; равно как и радость, депрессия, страх.)

Отличие от ощущений: они не локализованы (но и не рассеяны!).

Общее для них: они обладают неким характерным, выражающим их поведением. (Выражение лица.) И отсюда же следует: они также обладают характерными ощущениями. Так, скорбь часто сопровождается плачем и характерными для нее ощущениями. (Голос, полный слез.) Однако эти ощущения не являются эмоциями. (В том смысле, в каком цифра 2 не является числом 2.)

Среди эмоций следует различать направленные и ненаправленные. Страх перед чем-то, радость от чего-то.

Такое нечто – это объект, а не причина эмоции.

489. Языковая игра «Мне страшно» уже содержит объект.

Ужас можно было бы назвать ненаправленным страхом, поскольку его проявления сходны либо тождественны с проявлениями страха.

Содержание эмоции – под этим понимается нечто вроде картины или нечто, что может быть изображено на картине. (Мрак депрессии, в который погружается человек, или всполохи гнева.)

490. Можно было бы назвать такой картиной человеческое лицо и посредством перемен на лице изобразить течение страсти.

491. К различию ощущений: они не информируют нас о внешнем мире. (Грамматическое замечание.)

Любовь и ненависть можно было бы назвать эмоциональными диспозициями: в некотором смысле, как и страх.

492. Одно дело – ощущать острый приступ страха, и совсем другое – чего-то ‘хронически’ бояться. Однако страх не является ощущением.

‘Смертельный ужас’: это ощущения столь ужасны?

Типичные причины боли, с одной стороны, и типичные причины депрессии, тоски, радости – с другой. Их причина одновременно и есть их объект.

Поведение, вызванное болью, и поведение, вызванное печалью. – Их можно описать лишь посредством того, что является для них внешним поводом. (Когда мать оставляет своего ребенка одного, он может заплакать от горя; если он упадет – заплакать от боли.) Поведение и тип внешнего повода составляют единое целое.

493. Бывают мысли полные страха и мысли полные надежды, бывают мысли радостные, гневные и т. д.

494. Эмоции оставляют след в мыслях. Человек говорит гневно, робко, печально, весело и т. д.; но он не говорит так, словно его речь пропитана болью в пояснице.

Мысль внушает мне эмоции (страх, грусть и т. д.), а не физическую боль.

495. Я почти готов сказать: грусть в своем теле чувствуют не больше, чем видение – в глазу.

496. ((Ужасающим в страхе является не ощущение страха.)) Это напоминает о шорохе, который слышится из определенного места. Как если бы от направления страха сосало под ложечкой или перехватывало дыхание. То есть, собственно говоря, фраза «Мне худо от страха» не указывает на причину страха.

497. «Где ты чувствуешь горе?» – В душе. – Какого рода следствия мы выводим из этого указания места? Вывод первый: мы говорим не о телесном местопребывании горя. И все-таки мы указываем на тело, словно горе заключено там. Потому ли, что чувствуем физический дискомфорт? Я не знаю причины. И почему я должен полагать, что это физический, телесный дискомфорт?

498. Задай себе следующий вопрос: Можно ли вообразить боль, скажем, со свойством ревматической боли, но без пространственной локализации? Можно ли представить ее?

Если ты начинаешь об этом думать, то замечаешь, сколь велико у тебя стремление превратить знание о месте боли в характеристику того, что ты чувствуешь, в характеристику данных, предоставленных органами чувств, во внутренний, свой собственный объект, стоящий перед моей душой.

499. Если страх ужасен, и если в страхе я осознаю свое прерывистое дыхание и напряженное лицо, – значит ли это, что меня страшат именно эти переживания? А что если они приносят облегчение? ((Достоевский.))

500. Почему одно и то же слово «страдать» используется и применительно к страху, и применительно к боли? Ну, связей между ними предостаточно. –

501. На высказывание «Я не могу без страха думать об этом…..» отвечают примерно так: «Это не причина для страха, поскольку…..» Во всяком случае, это одно из средств ликвидировать страх. В противоположность боли.

502. То, что имеет место конгломерат страха, состоящий (к примеру) из ощущений, мыслей и т. д., не означает, что страх является конгломератом (синдромом).

503. Сидя в своем рабочем кабинете и имитируя горе, конечно, легко осознать мимику и напряжение своего лица. Но когда действительно горько, или когда ты следишь за печальными событиями в кино, спроси себя, способен ли ты в этот момент контролировать свое лицо?

504. Любовь это не чувство. Любовь познается постепенно, а боль – нет. Так ведь не говорят: «Это не была подлинная боль, иначе она не утихла бы так скоро».

505. Связь между настроениями и чувственными впечатлениями заключается в том, что мы используем понятия, относящиеся к настроениям, для описания чувственных впечатлений и представлений. О мелодии или пейзаже мы говорим, что они печальные, радостные и т. д. Но, разумеется, куда более важно, что с помощью всех этих понятий для обозначения настроения мы описываем человеческое лицо, поступок, поведение.

506. Приветливые уста, дружественный взгляд. Как себе представляют дружескую руку? – Должно быть, как открытую ладонь, а не как сжатый кулак. – А можно ли помыслить себе цвет волос человека как выражение дружелюбия или чего-то обратного дружелюбию? – Но в таком виде этот вопрос, кажется, лишь о том, может ли у нас получиться – помыслить такое. Вопрос же должен ставиться так: хотим ли мы назвать нечто дружелюбным или недружелюбным цветом волос? Если мы пожелаем придать этим словам смысл, то в таком случае должны будем представить себе человека, чьи волосы становятся темными, когда он в ярости. Однако считывание в темных волосах проявления злобы выполняется посредством заранее готовой идеи.

Можно сказать: доброжелательный взгляд, приветливая улыбка, собачье виляние хвостом – все это, наряду с прочими, первичные и независимые друг от друга символы дружелюбия; я хочу сказать: они являются частями феноменов, называемых дружелюбием. Если же в качестве выражения дружелюбия пытаются представить себе другие явления, то в них можно разглядеть те же символы. Мы говорим «Его лицо потемнело»; быть может, поскольку глаза сильнее затеняются насупленными бровями; и теперь мы переносим идею темноты на цвет волос.

507. Тот, кто спрашивает, является ли удовольствие ощущением, вероятно, не различает основания и причины, иначе ему бросилось бы в глаза, что удовольствие находят в чем-то, а это вовсе не означает, что это «что-то» вызывает у нас ощущение.

508. Но удовольствие в любом случае сопровождается соответствующим выражением лица, и хотя мы не видим его на себе, мы все же его чувствуем.

Попробуй поразмышлять о чем-то печальном, излучая лицом радость!

509. Конечно, возможно, что железы у грустного человека работают иначе, чем у веселого; также возможно, что такая секреция является одной из или единственной причиной печали. Но следует ли отсюда, что грусть является ощущением, вызванным этой секрецией?

510. Мысль здесь заключена такая: «Ты же чувствуешь печаль – значит, ты должен чувствовать ее где-то; иначе она окажется химерой». Однако если ты хочешь так думать, вызови у себя в памяти различие между зрением и болью. Я чувствую боль в ране – но чувствую ли цвет в глазах? Поскольку здесь мы склонны пользоваться схемами вместо того, чтобы просто отметить нечто действительно общее, мы видим все упрощенно и в ложном свете.

511. Однако если искать аналог места у боли, то это, конечно, будет не душа (как и местом телесной боли не является тело), но предмет раскаяния.

512. Подумай, кто-то говорит: радость представляет собой чувство, а грусть состоит в том, что некто не радостен. – Разве отсутствие чувства может быть чувством?

513. Говорят о чувстве убеждения, поскольку существует некий особый тон речи, связанный с наличием убеждения. Вообще характерная черта всех ‘чувств’ состоит в том, что для них существует особое выражение, т. е. выражение лица или жест.

514. Ну, можно было бы сказать так: лицо какого-нибудь человека не всегда выглядит одинаково. Каждую минуту оно меняется; порой незначительно, порой до неузнаваемости. И тем не менее ничто не мешает написать его физиогномический портрет. Конечно, изображение смеющегося лица не покажет нам, как оно выглядит плачущим. Но об этом, по крайней мере, можно догадаться. – И таким же образом было бы возможно описать примерную физиогномику (например) верования.

515. Я выражаю знаками восхищение и понимание.