ались жёсткой линии, цинично сформулированной лордом Керзоном в его бытность министром иностранных дел Великобритании (1919–1924): «Мы будем поддерживать самоопределение там, где оно стоит того; когда мы будем знать в глубине души, что мы получим больше преимуществ от этого, чем кто-либо другой».
Британскую политику определял переход мировой экономики на новый энергоноситель: нефть стремительно вытесняла уголь, бурное развитие автомобилестроения, военно-морского флота, военной и гражданской авиации требовало скорой разработки нефтяных полей Саудовской Аравии, Бахрейна и Кувейта. А к несчастью для евреев, в 1938 году с Аравийского полуострова пошла «большая нефть», с нефтяного Клондайка поплыли большие деньги, и англо-американцы не стали ссориться с арабами из-за декларации Бальфура. Они решили спустить её на тормозах и привлечь саудовскую королевскую семью к нефтяному бизнесу. Нефтяная лихорадка утвердила намерение Великобритании отказаться от своих обязательств.
Отношение Бен-Гуриона к англичанам стало иным. Долгое время он был убёжден в важности связей с Великобританией, полагая, что в Лондоне находится ключ к созданию еврейского государства. Вспоминал ли Бен-Гурион события двадцатипятилетней давности, когда Жаботинский после отказа Лондона создать еврейский легион обратил свои взоры за океан? Каким бы ни был ответ, он решил повторил его путь.
В 1939 году Бен-Гурион отправился за поддержкой в США. «Раз англичане изменили своим обязательствам, – говорил он, – то мы, со своей стороны, должны перестать поддерживать Великобританию, создать собственные вооружённые силы и в случае необходимости выступить с оружием в руках против англичан». По вопросу нелегальной эмиграции он солидаризовался с Жаботинским и предложил силами Еврейского агентства и хаганы организовать нелегальную эмиграцию в обход мандатным властям.
Его умеренные коллеги в Еврейском агентстве, разделявшие убеждения Вейцмана, не решились занять антибританскую позицию, и в ярости Бен-Гурион подал в отставку с поста председателя исполнительного комитета. Принята она не была. Исчерпав методы давления, Бен-Гурион успокоился и остался председателем правления Еврейского агентства и руководителем Исполкома сионистской организации.
США – страна эмигрантов, но американцы последовали примеру англичан. Конгресс ввёл жесткие иммиграционные квоты для беженцев из Германии, немецкие евреи вынуждены были записываться в лист ожидания. Джойнт – «Американский еврейский объединённый распределительный комитет», крупнейшая еврейская благотворительная организация, созданная в 1914 году для помощи евреям, находящимся в бедствии или опасности во всех странах, за исключением США, – предпринимал отчаянные попытки вызволить немецких, австрийских и чешских евреев. Одна из попыток вошла в историю как «рейс обречённых».
В Германии началась отправка в концлагеря. Дожидаться подхода очереди для получения американской визы было равносильно гибели, и Джойнт предпринял обходной маневр – в мае 1939 около девятисот немецких евреев приобрели билеты на круизный корабль «Сент-Луис», отправляющийся на Кубу, где они рассчитывали отсидеться до подхода очереди на получение визы. Однако кубинское правительство не разрешило судну войти в порт, несмотря на то что многие пассажиры имели въездные визы. Только шести пассажирам, заявившим, что они христиане, было позволено сойти на берег. Корабль ушёл к берегам США. Джойнт вёл отчаянные переговоры, напрямую обращался к Рузвельту, взывал к милосердию, просил принять хотя бы 400 женщин и детей, но Президент и Конгресс были неумолимы. Иммиграционная квота увеличена не была. Судно снабдили горючим и в июне 1939-го возвратили в Европу, охваченную войной[38].
Жаботинский организует нелегальную эмиграцию, вновь и вновь обращается к великим державам с призывами об исторической и моральной справедливости. Великие державы скрупулезно подсчитывают, во сколько обойдётся содержание беженцев, и стыдливо прячут глаза, а Гитлер, убедившись, что евреи никому не нужны (Советский Союз также отказался разместить их в Биробиджане), и помня о желании польского правительства «избавиться» от части своих граждан, пошёл полякам навстречу. Весной 1940 года в Польше открылись лагеря смерти, наиболее крупные – Освенцим, Майданек Собибор, Треблинка…
Европейские евреи, как жертвенные ягнята, были принесены в жертву Гитлеру.
После принятия «Белой книги», когда уже состоялся мюнхенский сговор, сдавший Гитлеру Чехословакию, и Лига Наций с безразличием наблюдала за приготовлениями к уничтожению европейских евреев, Жаботинский решился на отчаянный шаг, граничащий с безумием. Человек действия, он задумал силами Иргун и Бейтар поднять в Палестине вооружённое восстание и открыть спасительную дверь для европейских евреев. В «Обращении к еврейской молодежи» Жаботинский писал: «Мы пришли к выводу, что наша страна будет освобождена только при помощи меча».
Лето 1939-го прошло в подготовке восстания. На октябрь 1939-го командование Иргуна и Бейтар запланировали проведение дерзкой операции «Польский десант». До сорока тысяч бойцов Бейтар из Польши и прибалтийских стран в обход британского запрета должны были прибыть на морских судах в Эрец-Исраэль. В этот же день на всей мандатной территории должно было вспыхнуть вооружённое восстание. Планировалось, что бойцы Иргуна захватят правительственные здания, в первую очередь в Иерусалиме, поднимут на них национальные флаги и провозгласят создание временного правительства еврейского государства со столицей в Иерусалиме. В случае поражения борьбу должно было продолжить правительство в изгнании.
Дерзкий план сорвался. Вторая мировая война, вспыхнувшая за месяц до планируемого выступления, помешала его осуществлению.
Жаботинскому почти 59 лет. Вечный еврейский солдат (одесская самооборона в 1903-м, Еврейский легион в 1917-м, хагана в Иерусалиме в 1921-м, Иргун в 1937-м) – невзирая на возраст, он готов высадиться в Эрец-Исраэль и возглавить восстание. Ему не хватило одного месяца, чтобы войти в еврейскую историю Бар-Кохбой двадцатого века. Он остался в ней Самсоном Жаботинским.
Последний бой Зеева Жаботинского
Намеченный на октябрь 1939-го план вооружённого восстания сорвался, но и Англия стала уже другой – потерпевшая фиаско с политикой умиротворения агрессора и вынужденная вступить во Вторую мировую войну. Ситуация изменилась, и Жаботинский обратился к Чемберлену с предложением забыть прошлые обиды и открыть новую страницу в отношениях обоих народов, стать союзниками в общей войне. Жаботинский, а с ним и ревизионистская организация, приняли решение поддержать Великобританию в войне против Гитлера. Чемберлен на обращение Жаботинского не ответил, он всё ещё надеялся отсидеться в окопах «странной войны», полагая, что бряцанье оружием и демонстрация намерений воевать (объединённая англо-французская армия по силе не уступала немецкой) предотвратит большую войну.
Как и в 1915 году, когда Жаботинский по всей Европе искал союзников, по очереди обращаясь к правительствам Италии, Франции и Великобритании, так и в первые месяцы 1940-го, поняв, что Англия не способна проявить мудрость, в поиске союзников он оправился за океан. 13 марта на корабле «Самария» Жаботинский прибыл в Нью-Йорк.
Фронт тем временем приблизился к берегам Альбиона. 9 апреля 1940 года немецкие войска вторглись в Данию и Норвегию. Жаботинский предпринял новую попытку облагоразумить Чемберлена: он направил ему меморандум с предложением создать еврейский корпус, который в составе британской армии будет участвовать в войне против фашистской Германии. И на этот раз ответа не последовало.
Перед отъездом из Лондона, за два зимних месяца 1940 года, Жаботинский написал свою последнюю книгу «Военный фронт еврейского народа». Заново проигрывая сценарий Первой мировой войны, он писал о необходимости учесть в конце войны (он не сомневался в поражении Гитлера) национальные интересы еврейского народа и ставил задачу создать стотысячную еврейскую армию, сражающуюся с гитлеровской Германией.
Спустя четверть века история повторяется. Вновь, теперь уже в США, он наткнулся на стену равнодушия и непонимания. В Америке царил дух изоляционизма, она надеялась отсидеться за океаном и не желала вмешиваться в европейский конфликт. Еврейская община, на помощь которой он так рассчитывал, повторяла слова четвертьвековой давности, называя его авантюристом, едва речь заходила о еврейской армии. Он не сдавался, помня, что легион за год не создавался, и продолжал агитировать за формирование еврейской армии, основу которой должен был составить Бейтар.
Вторая мировая война пришла в Палестину. 10 июня 1940 года Италия объявила войну Великобритании, и в июле 1940-го, пятнадцатого и двадцать четвёртого числа, итальянские самолёты бомбили Хайфу. Во время второй бомбардировки погибло 46 человек, ранено 88. Бомбардировки продолжились в августе. 9 сентября итальянские бомбы упали на Тель-Авив. 107 убитых, 239 раненых. Но этого Жаботинский уже не знал.
Летом в Нью-Йорке Жаботинский почувствовал, что его силы уже на исходе. Он приближался к шестидесятилетнему рубежу и страдал от разлуки с семьёй, которой не мог помочь. В Лондоне под ночными бомбёжками находилась жена; сын Ари, осуждённый за нелегальный провоз эмигрантов, томился в британской тюрьме в Акко. Сердце беспокоило его всё чаще и чаще – нью-йоркское лето с влажностью воздуха, в иные дни доходящей до ста процентов, выдержать нелегко. Врач рекомендовал ему полный покой. Но война торопила. Постельный режим был не в характере Жаботинского.
Не прислушавшись к совету врача, 4 августа 1940 года вместе с друзьями Жаботинский выехал на автомобиле в летний лагерь Бейтар, находившийся в трёх часах езды от Нью-Йорка. Был душный день. Высокая влажность не позволяла дышать. Спасительных кондиционеров в то время ещё не было. Сердечный приступ начался в дороге. Таблетки не помогали. Когда они прибыли в лагерь, уже стемнело. С трудом Жаботинский вылез из машины и, отдавая дань уважения встречавшим его бейтаровцам, приветствовал их традиционным «Тель-Хай!» (в память о последнем сражении Иосифа Трумпельдора). Медленно прошёл вдоль шеренги бойцов, произнёс короткую речь, сфотографировался на память… У него хватило сил подняться к себе в комнату. Приступ усиливался. Спасти его уже было нельзя. Последние слова Жаботинского: «Покоя, только покоя, хочу только покоя». В 22.45 его сердце остановилось.