Но придёт час, и в сионистском движении имя Бен-Гуриона будет поставлено рядом с именем Теодора Герцля. А историки сионизма так озаглавят этапы, предшествующие возрождению государства Израиль: первый – от Базельской программы до Декларации Бальфура и мандата Лиги Наций, второй – от Декларации Бальфура до Билтморской программы, и третий – от Билтморской программы до провозглашения государства Израиль. Голда Меир вспоминала в своих мемуарах, что первым, кто сформулировал срочную необходимость потребовать создания после войны еврейского государства, был Берл Кацнельсон (она «забыла», что задолго до Кацнельсона об этом неустанно твердил Жаботинский). Впрочем, не имеет значения, кто первым произнёс «государство»: публично перед всем миром эту цель огласил Бен-Гурион. Он яростно боролся за её утверждение и добился того, что Билтморская программа стала определять действия сионистской организации – и поэтому только с его именем она ассоциировалась у его современников: и друзей, и врагов.
Вейцман и Бен-Гурион
Неблагодарное дело – заниматься семейными тяжбами. Моя дочь, успешный американский адвокат, наотрез отказалась специализироваться в семейном праве (Family Law), поясняя это нежеланием «копаться в грязном белье». Мы такой возможности лишены – ведь речь идёт о двух лидерах Всемирной сионисткой организации. В этой главе нас ждёт «семейный конфликт», вспыхнувший между Вейцманом и Бен-Гурионом, с взаимными обвинениями, переходящими в оскорбления. Если читатель не хочет в него вникать и читать нелицеприятные письма, которыми обменивались уважаемые мужи (многое автор сознательно опустил, дабы не нагружать читателя негативными эмоциями), то он может эту главу проскочить – тем более что в отличие от другого семейного конфликта, о котором мы будем ещё говорить, рассказывая о «Грязном деле», этот не имел никаких губительных последствий. Для тех же, кто интересуется деталями конфликта, у кого не укладывается в голове, как в годы войны могли поссориться негоголевские «Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», – в путь!
Ещё не просохли подписи на итоговых документах Билтморской конференции, как между Вейцманом и Бен-Гурионом разгорелся личный конфликт. Формально это был давний конфликт за лидерство во Всемирной сионистской организации, осложнившийся личными мотивами из-за неумения Бен-Гуриона быть сдержанным и дипломатичным. Когда он пытался навязать кому-либо свою волю, то зачастую «переходил границы», и этические нормы переставали для него существовать. Его противостояние с Вейцманом началось с требования, чтобы решения, касаемые Палестины, принимались в Иерусалиме, а не где бы то ни было. Но расхождения были и по фундаментальным вопросам. Вейцман возражал против силовых методов. Он был сторонником маленьких шажков, ратовал за сотрудничество с англичанами, постепенное наращивание экономических мускулов, следствием которого станет увеличение иммиграции, за соглашение с арабскими соседями ценой взаимных уступок (и всю жизнь надеялся, что удастся подписать соглашение, аналогичное достигнутому в 1919 году с королем Фейсалом). Бен-Гурион, бывший его сторонником до середины тридцатых годов, с приближением войны пришёл к выводу: хотя экономический этап ещё не завершён, настало время, не обращая внимания на возражения «миролюбивых» соседей, требовать резкого увеличения иммиграции и создания еврейского государства.
Суть конфликта: определение тактики и политики сионистской организации. Какой она должна быть? Сдержанной, постепенной, основанной на дипломатических усилиях, в том числе закулисных, – или активной, решительной, с использованием силового давления, если того потребует ситуация?
В 1942 году Бен-Гурион не был самым влиятельным еврейским политиком, как и не был лидером мирового сионизма. В конце девятнадцатого и в первой трети двадцатого века среди авторитетов в еврейских делах выделялись бароны Ротшильды – Уолтер Ротшильд, получивший от британского кабинета министров Декларацию Бальфура, и Эдмон Джеймс де Ротшильд, массово скупавший земли в Палестине и финансово поддерживавший развитие новых поселений и строительство инфраструктуры. Оба банкира Ротшильда умерли перед войной, Уолтер – в 1937 году, Эдмон – в 1934-м.
К Эйнштейну и к Вейцману мировая известность пришла не за сионистскую деятельность.
Альберт Эйнштейн, лауреат Нобелевской премии по физике 1921 года, в годы Второй мировой войны возглавлял «Еврейский совет по оказанию помощи России в войне», консультировал технических специалистов военно-морских сил США и был инициатором работ по созданию ядерной бомбы.
Хаим Вейцман, выдающийся химик, оказал в годы Первой мировой войны огромную помощь военному министерству Великобритании. Благодаря его изобретению было налажено производство взрывчатых веществ. В 1942 году по личному приглашению Франклина Рузвельта, попросившего его завершить застопорившиеся работы по созданию синтетического каучука, он приехал в США. Позже вице-президент США Генри Уоллес скажет: «Мир никогда не узнает, какой значительный вклад внёс доктор Вейцман в успешное осуществление программы синтетического каучука в то время, когда эта программа зашла в тупик и продвигалась чрезвычайно медленно».
К голосам выдающихся учёных, Эйнштейна и Вейцмана, участвующих в создании военного могущества США и Великобритании, прислушивались в самых высоких правительственных кабинетах, в которые Бен-Гуриону доступа не было. Неоднократно с ними встречались Рузвельт, Трумэн и Черчилль…
«Тихая» дипломатия Вейцмана приносила свои плоды. В сентябре 1940-го Черчилль обещал ему сформировать из палестинских евреев дивизию, и, хотя затем он всячески затягивал с её созданием, усилиями Вейцмана и Шарета через два года был создан еврейский Палестинский полк, преобразованный в сентябре 1944 года в бригаду.
Претерпела изменение политика британского правительства по отношению к сионизму и ишуву. После перехода арабских лидеров на сторону нацистов, Черчилль готов был (по крайней мере, на словах) после окончания войны создать в Палестине еврейский национальный очаг. В октябре 1943-го он пригласил Вейцмана на ужин и в присутствии Эттли, лидера оппозиции, заявил: «После того как Гитлер будет разгромлен, евреи должны создать своё государство там, откуда они родом. Бальфур завещал это мне, и я не собираюсь от этого отказываться». Несомненно, это является дипломатическим достижением Вейцмана.
Возможно, продолжай Черчилль премьерствовать в послевоенной Англии, он бы выполнил обещание, и в Палестине не было бы вооружённого противостояния. Неформальные ужины премьера Великобритании с Президентом Всемирной сионистской организации позволяли ему делать важные политические заявления. В отличие от Вейцмана, Бен-Гурион никогда не приглашался к премьеру Великобритании – ни на завтрак, ни на ужин – и понимал, что его возможности ограничены. Вейцман мог сделать то, что ему было не по силам, и оказать личное влияние на государственных мужей США и Великобритании.
Конфликт Вейцмана и Бен-Гуриона тлел несколько лет, но после принятия Билтморской программы Бен-Гурион решил, что уже может дать Вейцману бой на «его территории» и посягнуть на единоличное лидерство.
10 июня 1942 года, через месяц после завершения Билтморской конференции, Бен-Гурион, раздражённый заявлениями Вейцмана, который по-своему интерпретировал принятую программу, позвонил ему по телефону и заявил в резкой форме, что не считает себя связанным с ним никакими видами политической деятельности. Конфликт, который их окружению раньше удавалось гасить, вырвался наружу.
Они обменялись серией писем – недружелюбных по тону, полных взаимных обид и нескрываемой неприязни, о которых автор мог бы не оповещать читателя, если бы не важное обстоятельство: оба возглавляли Исполнительное бюро Еврейского агентства, Вейцман – в Лондоне, Бен-Гурион – в Иерусалиме. Они не были частными лицами; их несвоевременная размолвка сказывалась на решении задач, стоящих перед Всемирной сионистской организацией.
О характере и накале страстей свидетельствуют фрагменты их переписки (многие фразы автором сознательно опущены).
Бен-Гурион – Вейцману (11 июня 1942 года, на следующий день после телефонного разговора):
«С тех пор как вы приехали сюда, вы действовали в одиночку, консультируясь с людьми по собственному выбору и работая с ними так, как будто речь шла о вашем личном деле. Я не думаю, что подобное поведение приносит пользу нашему движению. Я хотел бы верить, что, предоставленный самому себе, вы способны следовать нашей политике и возглавлять наше движение. К сожалению, я вынужден сообщить вам, что это не так. Мне кажется, что некоторые ваши слова и поступки до настоящего времени не принесли пользу нашему делу. «…» Но хотя Исполнительный комитет вместе с комитетом по вопросу кризиса не могут осуществлять совместные действия без вашей безоговорочной поддержки, я не вижу, как правильно должна выполняться наша работа и в чём заключается моя роль».
Оскорбленный предъявленными обвинениями, Вейцман ответил с раздражением и с неприкрытой издевкой:
«Если по каким-то непонятным мне причинам вы решили не участвовать в каких-то встречах или не присутствовать на консультациях, то в этом моей вины нет… Вопреки вашим предположениям, на меня была возложена вся ответственность за проведение политики сионизма…»
Бен-Гурион ответил Вейцману грубо и прямолинейно, тоном, каким школьный учитель вычитывает нашкодившего мальчишку:
«Никто не давал вам права проводить политику сионизма единолично, и моё мнение сводится к тому, что если вы продолжите единолично решать наши проблемы, это не принесёт пользы ни сионизму, ни Палестине».
Вейцман парировал резким письмом, в котором оборвал грубую переписку:
«Сегодня я уезжаю в путешествие по Среднему Западу, и я не думаю, что продолжение переписки приведёт нас к единому мнению».
Бен-Гурион не намерен был прекращать перепалку, но раз Вейцман не пожелал с ним общаться, то он обратился с письмом к Стивену Вайсу, председателю американского комитета по вопросам кризиса, и повторил обвинения, а чтобы Вайс не отложил письмо в «долгий ящик», он завершил его угрозой: «если эта опасная ситуация не будет немедленно разъяснена, у меня не останется иного выбора, как обратиться в Исполнительный комитет сионистского движения в Палестине с просьбой об отставке доктора Вейцмана».