«Новым туркам» не повезло по причине, от них не зависящей: через два месяца после начала занятий стартовала Первая Балканская война[13], приблизившая Вторую Балканскую войну, а затем и Первую мировую. Университет закрыли до лучших времен. Студенты, подлежавшие призыву в армию, были отправлены на фронт, а иностранные подданные вынужденно разъехались по домам. Бен-Гурион, не успевший принять турецкое подданство, вернулся в Палестину. Возвратился он в Стамбул через четыре месяца, когда в университете возобновились занятия.
В тот год еще несколько палестинских евреев выразило желание учиться в Стамбуле. Среди них оказался Моше Черток, вошедший в историю под фамилией Шарет, — первый министр иностранных дел Израиля и второй, после Бен-Гуриона, премьер-министр. В 1913 году Шарета зачислили на юридический факультет Стамбульского университета. Учеба оказалась недолгой: Европа дышала войной, быстро превратившейся в Первую мировую.
The Jewish Regiment,Еврейский легион
Европа сошла с ума летом 1914-го. В течение нескольких дней европейские империи объявили друг другу войну, в которую быстро втянулись другие страны. 1-го августа Германия объявила войну России, 6-го августа к Германии присоединилась Австро-Венгрия. Турция, стратегический союзник Германии, выжидала.
…Через месяц после начала мировой бойни Жаботинский стал военным корреспондентом московской газеты «Русские Ведомости». Редакция поручила ему писать не столько о боевых действиях, в описании коих он не был мастак, сколько о настроениях в европейских столицах. В Англии ему предстояло выяснить, какова доля правды в популярной в Санкт-Петербурге остроте, что британский лев «готов воевать до последней капли русской крови», в Швеции — будут ли скандинавы соблюдать нейтралитет или присоединятся к походу против России, а во Франции надлежало приглядеться, как держится любящий веселиться Париж: бодро или уныло. За короткое время по заданию редакции Жаботинский исколесил Европу, его паспорт пестрел пограничными штампами Швеции, Норвегии, Дании, Англии, Голландии, Бельгии, Франции, Испании, Португалии…
О своей работе в газете «Русские Ведомости» он писал в воспоминаниях: «Не знаю, кто распространил слух, будто я принадлежал в свое время к «первой шеренге» авторов общей печати в России. Это преувеличение, одна из «легенд». В Одессе и на юге я был популярен, среди евреев по большей части, но Петербурга я не «завоевал» <…> более сильное впечатление производили мои письма из Лондона в годы войны, которые печатались в московской газете «Русские Ведомости», но от этой славы я уже не успел вкусить, потому что не вернулся в Россию».
В отличие от ура-патриотов, по обе стороны фронта с цветами и оркестром провожающих войска на передовую, Жаботинский испытывал к войне прохладное отношение. Он чувствовал себя наблюдателем, не желал победы ни одной из сторон и думал, что желательно как можно скорее заключить мир и прекратить бойню.
Все изменилось в один день. Опрометчивый шаг Стамбула перевернул его сознание и сделал фанатиком войны до победного конца — его словно током ударило, когда дождливым утром в Бордо, в винной столице Франции, куда, подальше от фронта, переехали правительственные учреждения, он прочел на уличной афише, что 30 октября Турция вступила в войну на стороне Германии и Австро-Венгрии. С этого дня война стала «его войной». Он не сомневался ни единой секунды в неизбежном поражении Турции, которое приведет к расчленению Оттоманской империи и откроет дорогу для создания еврейского государства. Тут же у него зародилась мысль о еврейском боевом контингенте, который в составе британской армии примет участие в завоевании Палестины и в будущем станет основой регулярной армии еврейского государства.
Не зная, с какой стороны начать практическое осуществление спонтанно возникшей идеи, он решил воспользоваться возможностью, предоставленной ему «Русскими Ведомостями». Прежде всего, он надумал изучить обстановку и запросил разрешение у редакции посетить мусульманские страны Северной Африки, дабы выяснить эффект, произведенный на местное население провозглашением султаном священной войны. Получив разрешение редакции, Жаботинский выехал в Марокко…
…Летом 1914 года сионистское движение было на распутье: евреи оказались по обе стороны фронта. Вступление Турции в войну породило надежду на создание еврейского государства в случае поражения Центральных держав[14]. Но какую предпринять тактику? Терпеливо ждать окончания войны — или активно поддержать одну из сторон?
Сионистские лидеры России настаивали на нейтралитете, не без оснований полагая, что поддержка стран Антанты ударит по еврейскому населению Палестины (вначале так и произошло), а ориентация палестинских и немецких евреев на Турцию и Германию приведет к еврейским погромам в России.
Жаботинский вновь оказался в оппозиции. Он был уверен в победе Антанты и считал, что как бы ни была важна судьба евреев России, Польши, Галиции, не по своей воле оказавшихся во фронтовой полосе и почувствовавших на себе ужасы войны, в долгосрочном плане важнее «переворот еврейского бытия, какой принесет расчленение Турции».
В том, что Турция будет разбита и расчленена, сомнений у него не было. Прожив в Константинополе год, он знал, насколько прогнила империя, и задолго до конференции в Сан-Ремо, разделившей наследие последнего турецкого султана, пророчествовал: Турция будет платить по военным счетам. «Камень и железо могут выдержать пожар — деревянная постройка должна сгореть, и не спасет ее никакое чудо».
Путешествуя по Северной Африке (он посетил Марокко, Алжир, Тунис) и завернув по дороге в Рим, в декабре 1914-го корреспондент «Русских Ведомостей» прибыл в Александрию — портовый египетский город, находившийся под управлением Великобритании. Таможенный офицер, листая русский паспорт с тридцатью визами разных стран, неожиданно проговорился, что буквально днями из Яффы прибыл пароход с чуть ли не тысячью сионистов, которых турки изгнали из Палестины. Жаботинского новость насторожила, и он быстро навел справки.
Офицер оказался прав. В городе скопились тысяча двести русских евреев, отказавшихся принять турецкое подданство и призваться в турецкую армию, воевавшую против России. Англичане поселили их в бараках неподалеку от Александрии и поставили на довольствие. Жаботинский активно занялся их бытом, организацией кухонь — одной для ашкеназийских, другой для сефардских евреев, а также открытием школы, библиотеки, аптеки…
В Александрии находилось русское консульство, и русский консул Петров, узнавший, что в лагерях беженцев проживают евреи призывного возраста, царские подданные, потребовал от английского губернатора отправить их на русско-германский фронт. Среди беженцев оказался Иосиф Трумпельдор, георгиевский кавалер, герой русско-японской войны, первый еврей, произведенный в царской армии в офицеры. Стараниями Петрова, Трумпельдор жил на частной квартире и как инвалид войны получал офицерскую пенсию (в Порт-Артуре он потерял руку).
Отправка беженцев в Россию не входила в планы Жаботинского — еврейские солдаты нужны были для освобождения Палестины, и он присоединился к делегации старейшин еврейской общины Александрии, отправившейся с петицией к губернатору. Убедив его воспротивиться требованию Петрова, Жаботинский направился к Трумпельдору. Прежде они не были знакомы, но это не помешало им найти общий язык.
Жаботинский изложил ему свою идею. Не раздумывая, Трумпельдор его поддержал. В тот же вечер было созвано заседание Комитета по оказанию помощи беженцам, на котором Жаботинский и Трумпельдор предложили сформировать еврейский полк, и составе британской армии готовый сражаться за Палестину. Подавляющим большинством голосов предложение было принято.
Через неделю Комитет созвал собрание молодых беженцев. Им сообщили о требовании консула отправить их на русско-германский фронт и высказали предположение, что хотя англичане обещали отказать консулу, вряд ли они намерены длительное время содержать беженцев. Затем было высказана мысль, что рано пли поздно британские войска двинутся из Египта в направлении Палестины, и у них есть шанс принять участие в освобождении Эрец-Исраэль. Это сообщение вызвало воодушевление, и около ста человек откликнулись на призыв записаться в еврейский полк.
Со списком добровольцев делегация Комитета, к которой присоединились Жаботинский и Трумпельдор, отправилась к Максвеллу, командующему британскими войсками в Египте. Генерал внимательно их выслушал, а затем разочаровал, сказав, что, во-первых, ему ничего не известно о подготовке наступления в направлении Палестины, а во-вторых, британские законы запрещают рекрутировать в армию иностранных подданных. Генерал предложил компромиссное решение, позволяющее обойти закон: создать невоинское подразделение, транспортный отряд для вьючной переправки на мулах воинского снаряжения, и использовать его на любом участке англо-турецкого фронта.
Жаботинский идти в такой отряд отказался. Трумпельдор придерживался иного мнения, считая, что на войне нет разницы между транспортными и боевыми подразделениями. Чтобы освободить Эрец-Исраэль, надо разбить турок — стало быть, любая дорога ведет в Сион.
Жаботинский попрощался с Трумпельдором: «Если генерал Максвелл согласится учредить настоящий боевой полк, я приеду; если нет, поищу других генералов».
В поисках «других генералов» Жаботинский посетил Италию, следом — Францию, где Гюстав Эрез, редактор газеты «Victoire», представил его Делькассе, министру иностранных дел Франции. Везде его ждал отказ. Единственным достижением была встреча в Париже с Хаимом Вейцманом — они стали союзниками, и, хотя Вейцман не решался открыто принять сторону Жаботинского, но использовал свои связи, организовывая ему встречи с влиятельными политиками.
Из Яффы между тем поступали дурные вести: турки арестовали руководителей ишува. Предостерегая сионистов от поддержки Антанты, они пригрозили, что после окончания войны полностью запретят алию в Палестину. Это возымело действие на руководство сионистского движения, объявившего Жаботинского провокатором. Неприязнь к нему в широких еврейских массах усилилась.