жде чем заявить о намерении уйти из политики, он как будто присматривался, в надежные ли руки передает он страну. После теракта в Иехуде и ответной акции в Кибии, убедившись в очередной раз, что Шарет из-за нерешительного характера не может быть лидером государства, находящегося в состоянии необъявленной войны с соседями, он рекомендовал центральному комитету Рабочей партии выдвинуть на эту должность Леви Эшколя. Пост министра обороны он предлагал сохранить за Лавоном. Но…
Эшколь не решился возглавить правительство, и центральный комитет вынужден был создать комиссию из трех человек для тщательного отбора кандидатуры премьера. После длительных дискуссий комиссия отдала предпочтение Шарету (у него был внушительный послужной список и дипломатический опыт, к тому же остальные кандидаты взяли самоотвод) и убедила Бен-Гуриона поддержать этот выбор. С кандидатурой министра обороны проблем не возникло, центральный комитет согласился с рекомендацией Бен-Гуриона и оставил на этом посту Пинхаса Лавона.
А Бен-Гурион во исполнение давней мечты стал кибуцником. Наконец-то он смог позволить себе жить в свое удовольствие. Его юношеская мечта — создание еврейского государства, мечта, ради которой он пожертвовал первой любовью, самой сильной в его жизни; поздно обзавелся семьей, которую видел не часто; записался в еврейский легион, мотался по странам и континентам; рассорился с друзьями и приобрел множество врагов — была достигнута. Он мог записать себе в актив, что под его руководством еврейское государство, созданное в мае 1948 года, вопреки пессимистическим прогнозам сумело себя защитить, а затем выкарабкаться из вороха финансовых и экономических проблем. Первые годы его премьерства были битвой за выживание. И он эту битву выиграл.
На этой мажорной ноте можно было бы подвести черту и удовлетворенно вздохнуть. Но, как оказалось, рано еще ставить точку.
С отъездом Бен-Гуриона в кибуц его эпоха не завершилась. Ему еще предстояло вернуться в большую политику, и хотя он этого никогда не говорил, в вопросах безопасности государства его позиция стала сближаться с позицией Жаботинского. Надежды на заключение скорого мира растаяли. Четверть века назад он резко критиковал Жаботинского за призывы отвечать на террор против мирного населения «акциями возмездия» такой же силы и направленности. Теперь же он склонялся к проведению активной политики.
«Грязное дело». Никогда не говори «никогда»
Лгут знаки Зодиака или не лгут — но Бен-Гурион и Шарет, два первых премьера Израиля, были полной противоположностью друг другу. Различие их характеров и политических линий предопределило необходимость скорого возвращения на пост главы государства и министра обороны лидера, способного противостоять внешним угрозам. Израиль, находившийся в состоянии необъявленной войны со своими соседями, нуждался в сильной руке.
Возвращению Бен-Гуриона предшествовало «Грязное дело» (позже его назвали второе «дело Лавона») и распри, в отсутствие авторитетного лидера раздиравшие правительство и руководство Рабочей партии. Министры, политики, военачальники, журналисты, депутаты Кнесета, недовольные слабохарактерностью Шарета, неспособного решительными действиями обуздать террор, развернувшийся в пограничных районах, зачастили в Сде-Бокер за советом и с жалобами, призывая Старика вернуться в большую политику.
Сложилась ситуация, когда по каждому пустяку партийная элита МАПАЙ мчалась за советом к Бен-Гуриону. В военных кругах сформировалась партия приверженцев твердого курса. Пинхас Лавон, министр обороны, Биньямин Джибли, начальник военной разведки, и Моше Даян, новый начальник Генерального штаба — выдвиженцы и сторонники Бен-Гуриона — не считались с мнением Шарета и зачастую в последний момент ставили его в известность о своих действиях.
Однако Бен-Гурион не намерен был возвращаться в политику и наотрез отказывался: «Я приехал в Сде-Бокер, чтобы здесь остаться». Он был упрям, и никто не в силах был его уговорить, когда он говорил «нет».
Ситуация в приграничных районах Израиля ухудшалась. Не прекращались проникновения террористических банд и периодические пограничные столкновения регулярных армий. Политическая нестабильность внутри Израиля и международное давление не позволяли правительству выработать твердую оборонную стратегию, но Бен-Гурион, наблюдая за этим со стороны, решительно отвечал визитерам: «Я не вернусь».
Несомненно, он знал писания Ветхозаветных мудрецов: «Никогда не говори никогда», и понимал, что жизненные обстоятельства подчас сильнее мирских желаний. Ведь сказано в книге Екклесиаста: «Не торопись языком твоим, и сердце твое да не спешит произнести слово пред Богом, потому что Бог — на Небе, а ты — на Земле». Так вскоре и случилось: реальная жизнь подтвердила многовековую мудрость, заставив его принять решение, которого от него ждали.
Еще в бытность Бен-Гуриона главой правительства в соседних с Израилем странах сменились политические режимы. В июле 1952-го в Египте пала монархия. Короля Фаруха, придерживавшегося пробританской ориентации, выслали из страны. К власти пришло движение «Свободные офицеры», основанное летом 1949 года подполковником Гамалем Насером, провозгласившее Египет республикой. Новое правительство решило национализировать Суэцкий канал и выдворить из страны англичан.
Когда Бен-Гурион ушел из политики, он считал, что его прежние обязанности возложены на преемников, у которых достаточно сил, чтобы самостоятельно справиться с внутренними проблемами и внешними угрозами. Он воплотил юношескую мечту, наслаждался жизнью и с удовольствием выполнял обязанности члена кибуца, соответствующие его возрасту: пас овец, работал на метеорологической станции, читал книги и писал статьи. Что еще надо в шестидесятисемилетнем возрасте, как не наслаждаться старостью и нянчиться с внуками? Его жизнь так сложилась, что он почти не занимался воспитанием детей, но теперь у него появилась возможность уделить внимание внукам. Ранана, его младшая дочь, вспоминала, как будучи 80-летним стариком он приезжал из Сде-Бокера в Тель-Авив, чтобы привезти Ури, ее единственному сыну, яйцо всмятку, сваренное женой. Он был счастлив, когда ему удавалось самому накормить внука. В прежние годы, мотаясь между Палестиной, США и Англией, он мало времени уделял семье. Уйдя в отставку, он стремился восполнить перед ней свой долг — мужа, отца, дедушки.
С уходом Бен-Гуриона из политики характер взаимоотношений Шарета и Лавона не изменился, хотя оба отбросили от своей должности приставку «врио». Их продолжали раздирать личная неприязнь и разногласия по принципиальным вопросам безопасности и внешней политики государства. Лавон, как и Бен-Гурион, тяготел к авторитарному стилю руководства, был человеком действия, ратовавшим за активное силовое противодействие террористическим атакам, и был полной противоположностью Шарета. Их соперничество, начавшееся во время отпуска Бен-Гуриона, — каждый претендовал на роль лидера — разрослось до огромных масштабов, когда после отставки Бен-Гуриона в отсутствие властной и авторитетной руки они стали самостоятельно управлять государством. Взаимная неприязнь и личное соперничество завели конфликт между ними чересчур далеко. Их противостоянию содействовало то, что прежде пост министра обороны занимал Бен-Гурион, и эта должность считалась (и по сей день считается) второй по значимости в израильском правительстве. Считая себя вторым лицом в государстве, Лавон игнорировал мнение Шарета и зачастую не информировал его о своих действиях. Анархия способствовала ухудшению политического климата и привела к трагическим последствиям.
Внешняя политика — прерогатива МИД и премьер-министра — с уходом Бен-Гуриона сосредоточилась в руках Шарета, совмещавшего оба поста. Конфликтуя с ним, Лавон вышел за рамки полномочий министра обороны. При поддержке сторонников активного курса, генерала Моше Даяна и Шимона Переса, генерального инспектора министерства обороны, он начал самостоятельно планировать военные операции, не ставя в известность премьер-министра. Нередко Шарет узнавал о них только после завершения операции или из радиосообщений.
В июле 1954-го по настоянию Насера начались египетско-британские переговоры об условиях эвакуации британских войск из зоны Суэцкого канала. Военная разведка Израиля докладывала правительству, что с уходом англичан Насеру перейдет огромный военный потенциал: аэродромы, военные базы, оборонительные сооружения, склады оружия и боеприпасов — и, усилившись, он может начать войну.
Биньямин Джибли, руководитель военной разведки и близкий друг Лавона, разделявший его политику «жестких мер», решил любой ценой этому воспрепятствовать. Он задумал осуществить в Египте серию террористических актов, направленных против дипломатических представительств Запада и их культурных центров. Взрывы и поджоги должны были, по его мнению, продемонстрировать неспособность египетских властей обеспечить общественный порядок и заставить англичан из-за опасения грядущего неминуемого хаоса прервать переговоры о выводе войск. Диверсионная операция планировалась за спиной Шарета, даже нюхом не чуявшего о намерении Джибли дестабилизировать ситуацию в Египте. Лавон был информирован об этих планах, но приказа начать операцию не давал. Тем не менее вся ответственность лежала на нем. Джибли, привыкший к авантюрным и самостоятельным действиям министра обороны, проявил преступную инициативу и втянул страну в международный конфликт.
Операция военной разведки, начавшаяся в июне 1954 года, завершилась грандиозным провалом с губительными для Израиля внешнеполитическими последствиями. 6 октября все израильские газеты под крупными заголовками опубликовали переданное по каирскому радио выступление министра внутренних дел Египта, Захария Мухи эд-Дина, о раскрытии израильской шпионской сети.
Крупнейшая ежедневная израильская газета «Маарив» писала:
«<…> Мухи эд-Дин сказал, что, когда подошел срок подписания британско-египетского соглашения об эвакуации англичан из зоны Суэцкого канала, агентурной сети был отдан приказ действовать, чтобы доказать шаткость внутреннего положения Египта, испортить американо-египетские отношения и сорвать подписание соглашения. Мухи эд-Дин сказал также, что израильские агенты подложили 14-го июля зажигательные бомбы в секретариате американского посольства в Каире, а также в справочном бюро; 23-го июля такие же бомбы были подложены в кинотеатрах Каира и Александрии. По словам Мухи эд-Дина, один из этих зарядов, б