– Вот это добре, – заявил тот. – Всегда пожалуйста. Как же мы любим собственными руками мочить врагов мирового пролетариата! – Он схватил связника за шиворот, приподнял, приставил пистолет к виску.
Тот затрясся в агонии.
– Не убивайте, заклинаю, я помогу вам, пригожусь.
– Очко играет, Харитон? – Алексей опустился рядом с ним на корточки, стал жечь взглядом. – Ты нам не нужен, мы и так все знаем про вашу банду. Подохнешь как собака. Мы даже хоронить тебя не станем. Так и будет маяться твоя непристроенная душа. Ладно, дадим тебе маленький шанс. Когда люди из схрона придут к тайнику?
– Я точно не знаю. Сегодня или завтра.
– Ну и на кой ляд ты нам нужен, такой незнающий? – осерчал Алексей. – Да я тебя сам сейчас шлепну!
– Не стреляйте! – провизжал Харитон. – Вечером придут. Или утром.
– Где схрон Бабулы?
Физиономия связника перекосилась до неузнаваемости, когда ствол пистолета вдавился ему в голову.
– Где-то за Хохмяжной грядой. Об этом знают только его люди.
– Кто написал эту записку? – Кравец сунул Харитону под нос клочок бумаги. – Признавайся живо!
– Я написал.
– Не ври!
– Христом клянусь, это я написал. Больше некому. Он заставил меня, я не хотел. В селе его люди связываются только со мной и фельдшером Криветко.
– Есть условный знак в письме на случай провала?
– Не стреляйте! Жирная точка в конце последнего предложения.
– Чем докажешь, что это ты написал?
– Это мой почерк.
– Хорошо, сейчас проверим. – Алексей поднял голову, сделал выразительные глаза.
– Надо же, у меня такая же бумага есть, – Тамбовцев расстегнул нагрудный карман, вытащил миниатюрный блокнот, аккуратно оторвал чистый лист.
Греков порылся в потертом планшете, извлек огрызок карандаша, быстро заточил его перочинным ножом.
– Присаживайся поудобнее, – заявил Алексей. – Возьми планшет, положи на него бумажку, чтобы не проткнуть. Готов?
– Да. – Связник скорчился в три погибели, скрестил ноги, послюнявил острый кончик карандаша.
– Пиши. – Алексей начал медленно диктовать: – «Ваши люди живы. Поправляются. В селе милиция, выясняют по Лановому. Допрашивали Криветко. Сегодня ночью милиция и ГБ будут в селе. Завтра уедут. Информация достоверная. Вечером срочно заберите своих раненых. Приходите, как стемнеет. Есть опасение, что ГБ обыщет участок». Дату поставь сегодняшнюю.
– Как стемнеет, будем брать, – еле слышно пробормотал Газарян.
– Написал?
У Харитона подрагивали плечи. Он высунул язык от усердия. Связник умел писать убористо и разборчиво.
Алексей забрал у него бумажку, пристально глянул на нее.
– Надо же, – сказал он. – Действительно тот самый почерк. Есть шанс, что мы тебя не расстреляем, гражданин Харитон. Но если ты поставил где-то условный знак, то тебе конец. – Капитан скрутил записку в рулон, перевязал лентой и сунул Грекову, чтобы тот убрал ее на место.
Запах прелого сена забивал ноздри. От него тошнило, кружилась голова. Капитан лежал в этой прелести уже несколько часов, искренне недоумевая, как справлялись с такой атмосферой хлопцы, ныне категорически мертвые. Сказалась привычка к изнанке сельской жизни?
Хорошо, что хоть одежду сменил. Газарян добыл командиру крестьянские штаны, свитер, старый пиджак, в котором, судя по его виду, скончалось не одно поколение добропорядочных жителей Галиции.
Душа просила баню! Хотя бы душ. Или просто в речке помыться.
Он не мог никому доверить эту важную миссию, сам занял место на острие атаки. У него не было уверенности в том, что бандиты придут за своими товарищами.
Но подготовились оперативники основательно. Утром все солдаты, милиция и сотрудники ГБ демонстративно покинули Выжиху. Сельчане хмуро провожали взглядами ползущие машины. На месте остались лишь три милиционера, заперлись с пулеметом в управе.
Ближе к вечеру несколько человек проникли через гумно на участок фельдшера. Помимо опергруппы в доме присутствовали трое красноармейцев и хозяин в наручниках. С приходом темноты в доме загорелись свечи.
Светились фосфорные стрелки на часах. До полуночи оставалось тридцать минут.
Алексей выбрался из-под груды гниющей соломы, закурил. Сквозь щели в дощатых стенах в овин проникало лунное мерцание. Автомат лежал под рукой, «наган» – в боковом кармане пиджака.
Он прислушался. На краю села царило безмолвие, лишь какой-то настырный кузнечик стрекотал за стеной. Спать ему не хотелось. Резкая вонь в овине перешибала все естественные позывы.
Да еще и трупы лежали неподалеку. Оперативники не стали извлекать их из ямы, закрыли ее щитами, а дыры наспех законопатили прелым сеном. Но запашок, похоже, начинал просачиваться.
Идея сидеть в овине была не ахти, но как еще взять леших? Идею устроить засаду с пулеметами у тайника с запиской он решительно отверг. Бандиты знают в этом лесу каждую кочку и одолеют даже малым числом. Группа понесет ничем не оправданные потери, боевики перерубят все ниточки, ведущие к схрону, да еще и ударят где-нибудь в качестве возмездия. За это придется отвечать капитану Кравцу, поскольку больше некому.
Он морально был готов к тому, что ему придется куковать тут всю ночь, а утром измышлять новые ходы по ликвидации банды. Двадцать минут до полуночи.
Кравец устроился поудобнее, попытался отрешиться от дурных мыслей. Есть еще надежды на светлое будущее. Да он весь, черт возьми, в них.
Интуиция? Или он что-то услышал? Капитан открыл глаза, навострил уши. Вроде тихо. Где-то далеко собака гавкнула. Не перехитрил ли его этот упырь по имени Харитон? Но какой ему смысл? Если он и обведет опергруппу вокруг пальца, погубит ее, то все равно будет расстрелян. А этот упырь любил жизнь.
Вчера ему надели мешок на голову, чтобы не сиял перед сельчанами своей красой, и отвезли за решетку, в Постычев. Пригодится еще. А потом ощутит в полной мере, что такое холодная стенка, к которой ты прижимаешься спиной.
Нет, не показалось. Кто-то возился снаружи.
– Товарищ капитан, не спите? – прозвучал срывающийся шепот. – Это я, Греков.
– Говори, Михаил.
– Товарищ капитан, кажется, идут. Будьте готовы. Сейчас, минуточку…
Он всегда готов. Хоть руку вскидывай в пионерском приветствии! Пот пробил, как в парной, ей-богу.
Секунд пятнадцать Греков безмолвствовал, потом опять припал к щели между досками.
– Товарищ капитан, есть! Это бандеровцы, гадом буду. Семь рыл с оружием, с носилками. Здоровые, черти. Помните, мы лежали на косогоре? Вот оттуда они и идут. Четверо в дом, трое сюда. Кончаем их, товарищ капитан. Тамбовцев в курсе, что пару надо взять живыми. – Он замолчал, опасно стало говорить.
Горячий пот пропитал одежду Алексея. Ну, не подведи, удача! Он энергично зарылся в солому, ушел на самое дно.
Скрипнула створка, луч фонаря запрыгал по щитам, закрывающим яму. Бандеровцы не таились. Похоже, уверовали, что чужих в селе нет.
– Эй, Дмитро, Опанас, Фрол, вы тут? Ау, хлопцы? Спите?
– А чего бы им не спать? – проворчал кто-то еще. – Ночь на дворе.
– Тиха украинская ночь, – сумничал первый и закашлялся. – Фу, хлопцы, что за запах у вас такой? Сдохли? Эй, вы тут?
– Солома гниет, – слабым голосом с чудовищным хрипом отозвался Алексей. – Совсем провоняли. Тут мы, живые.
– А чего не в яме? – спросил боевик.
«Трупы в ней», – подумал капитан и сказал:
– Дышать там нечем, вылезли.
– Ладно, хлопцы, домой пора. – Человек с фонарем подошел поближе, стал отбрасывать ногой солому. – Ну вы и забрались! Вылезайте. Ты кто, хлопчик? Что-то я тебя не узнаю.
Алексей упруго перекатился на лопатки, ногами ударил бандита в живот. Кабан был крепкий, но отлетел, выронил фонарь. Капитан подхватил автомат.
– Засада! Москали поганые! – От истошного вопля, резанувшего уши, чуть крыша не рухнула.
Бандиты ударили в два ствола, крошили солому. Она носилась в спертом воздухе, как полчища саранчи, лезла в глаза, за шиворот.
Ворота были распахнуты. Кравец видел, как на фоне звездного неба мечутся силуэты людей. Он взгромоздился на колено, открыл огонь из «ППШ». Пули крошили не только трухлявое дерево. Заорал бандит, которому капитан пробил живот, заковылял на четвереньках. Вторая пуля поразила его в задницу, третья – в голову. Двое других, перепуганные, дезориентированные, носились по овину, ругались, сталкивались.
– Микита, тикаем! – мужской вопль сорвался в визг.
Кончились патроны в магазине. Алексей отшвырнул автомат, выхватил «наган» из кармана пиджака, принялся ловить в прицел ускользающие мишени. Два бандита бросились из овина. Одного из бегущих Алексей снял первым же выстрелом. Пуля попала в поясницу. Тот выл, как болотная выпь, катался по полу. Второй вывалился на улицу, на бегу перезарядил автомат.
Через миг Греков набросился на него из-за угла. Лунный свет блеснул на лезвии, упырь захрипел. Видимо, работать ножом лейтенанту милиции было сподручнее, чем стрелять. Бандит сполз на землю, задергался в конвульсиях.
– Командир, готово! – крикнул Греков.
Алексей уже спешил к выходу, споткнулся о стонущее тело. Нечего тут валяться! Он вскинул «наган», выпустил пули, оставшиеся в барабане.
В доме фельдшера грохотали автоматные очереди. Бандиты пытались вырваться. Распахнулась задняя дверь, кто-то выпрыгнул, бросил гранату. Она взорвалась на пустыре, не причинила никому вреда. Тамбовцев срезал этого типа короткой очередью. Грузное тело покатилось с крыльца.
– Не стреляйте, мы сдаемся! – закричал кто-то в доме.
– Командир, ты в порядке? – через миг выкрикнул Газарян. – Мы взяли двоих.
– Отлично! – сказал Алексей, направляясь к дому. – Все целы?
– Зинченко ранен.
– Тяжело?
– Нормально, жить будет.
Капитан чувствовал дикую усталость. Он добрел до крыльца на подгибающихся ногах, стащил с себя провонявший пиджак.
Навстречу вышел Газарян, тоже взмыленный.
Он глупо улыбнулся и пошутил в своей манере:
– Стой, стрелять буду.