Фрося не понимала, где находится и что происходит. Не думала о том, что вскоре окажется там, откуда нет выхода. Она смотрела на все отстраненно, издалека, будто это происходило не с ней, а с кем-то другим, далеким и совершенно незнакомым.
Перед тем как окончательно провалиться во тьму, Фрося увидела, что призраки – это лишь тени, летучие и легкие тени тех, кто бесформенной черной массой шевелится на дне пропасти.
Часть втораяТравля
Слухи
Утром в деревне вместо петухов закричали вороны. Солнце встало в положенный час, но было таким бледным и безжизненным, что ему не хватило сил осветить мир.
Впервые никто не вывел коров в поле. Не доенные и не кормленные они жалобно мычали в хлевах. Горько выли цепные собаки. Деревня опустела, нигде не видно было людей.
Игнат шел по пустынной улице, заглядывая в заброшенные дворы. Многие калитки были распахнуты настежь.
– Эй, хозяева! – окликал он. – Это что же, конец света настал?! Эй! Есть кто живой?
Никто не отвечал. Только в доме, где жила Фрося, горел огонек. По горнице, шаркая, ходила старуха.
– Пропала девчонка! – не здороваясь, сказала она. – Все! Бросила меня, бесстыжая!
– Может, с ней что-то случилось? – спросил Игнат. – Погляди-ка на себя, ты вроде помолодела даже, – усмехнулся он и добавил: – Да за тобой не ухаживать надо – замуж пора выдавать!
– Она мне по гроб жизни должна! Пусть служит, отдает все до последнего, – огрызнулась старуха. – А потом… может, и правда замуж выйду, – уже спокойнее добавила она.
Что случилось в деревне и куда все подевались, она тоже не знала. Много лет старуха не выходила дальше своего крыльца.
Игнат, проведав ее, не стал засиживаться и пошел дальше. Ему не терпелось разобраться в том, что произошло в деревне.
Односельчан он нашел на кладбище. Все собрались у подножия кладбищенского холма, сбившись в шумную и взбудораженную толпу.
– Люди добрые, что происходит-то? Конец света? – крикнул Игнат, стараясь привлечь к себе внимание.
– Ночь примирения! Только так все получится…
– И я пойду.
– А как иначе? Я с вами.
– У меня до сих пор душа не на месте, я куда угодно пойду, чтобы только помириться.
– Тут же языческое капище было, куда идти-то? В капище?! Жутковато все это…
– Не хочешь, не иди. Чай, на поводке не потащим. А мне позарез надо хоть на минуточку. Как там Олька моя? Простила ли, что за всю жизнь слова доброго из себя не выдавил? Али все обижается…
– Капище здесь, значится, было, а церквы нашей будто никогда и не стояло, да?! Верное это место. Здесь они все зарыты, наши родные, сюда и приходить нужно, как повелели.
– Так ведь не в церкву же предлагают идти, а куда-то внутрь… Стало быть, туда, где капище пряталось!
– Да что у вас тут происходит?! – Игнат растолкал односельчан и протиснулся в середину толпы.
Из сбивчивых испуганных слов, вырывающихся то криком, то шепотом, Игнат узнал, что в эту ночь несколько человек побывали на кладбище и с помощью Фросиной жалейки смогли увидеть умерших родных и близких. Потревоженные призраки говорили об одном, звали на кладбище в ночь примирения, когда взойдет красная луна и откроется вход.
– А вы хоть знаете, что это за ночь такая? Знаете, куда собираетесь входить? Честное слово, вы как дети малые! Расходитесь по домам и займитесь делом, у вас коровы уже как медведи орут! – рассмеялся Игнат и стал выбираться из толпы, но теперь его не выпускали.
– А ты, значит, все знал, да?
– Так что за вход? Куда мы должны войти? Говори, не томи!
– Тебе хорошо, ты никого не помнишь. Жизнь твоя с тебя началась, тобой и закончится. А нам-то как быть?!
– Я хочу пойти! Мне надо! Обязательно надо…
– Всем надо…
Игнат долго молчал. Когда все умолкли в ожидании разъяснений, он задумчиво проговорил:
– Дело, конечно, ваше. Хотите – идите. Если уже решено, то отговаривать не стану. Порыв-то, вроде как, благородный: очистить совесть, примириться с близкими.
– А луна?
– Что это за луна такая – красная?
– Луна восходит на небо каждую ночь, – неспешно начал Игнат. – Иногда она почти скрыта тенью земли, иногда прячется от наших глаз за облаками. Но все же она сияет каждую ночь. И очень редко луна на небе становится красной, огненной. Это светило преисподней, мира мертвых. Только такая луна может на краткий миг открыть вход в могильный холм. Огненная луна дает живым возможность оказаться по ту сторону жизни и повидаться со своими близкими. С теми, кто однажды уже перешагнул порог и не имеет сил вернуться обратно.
– Так это же наш шанс! Когда еще дождешься такого случая?
– И то верно, нельзя такой случай упускать!
– Ага, сейчас не решишься, профукаешь, а потом мучайся! Ну уж нет!
– Я понимаю, что каждому из вас не хватило десяти-пятнадцати минут, а то и секунд жизни, чтобы успеть что-то сказать или сделать для своих близких. Да, для многих ночь примирения – единственная возможность наверстать упущенное. Некоторым из вас я уже говорил это. Но подумайте, готовы ли вы бросить свои дела и вернуться сюда, на кладбище, поздней ночью, чтобы сойти в могилу в кроваво-красном свете луны? Это путешествие только для сильных духом, уверяю вас.
Баба Тиша робко спросила: «А вернуться-то мы оттудова сможем?» Но он не услышал ее слабого дрожащего голоса.
– Пойдем и спустимся куда угодно! – гаркнула Варвара, заглушив вопрос старушки.
– Пока мы вместе, ничего не страшно, верно? Мы ведь почти что одна семья!
– Я лично и один готов пойти…
– Я тоже…
Все были полны решимости. Волновал только один вопрос: когда все случится? Когда можно будет наконец сбросить тяжелый груз, которым каждого наделила совесть. Со временем этот груз не усыхал, не растрачивался, а становился только больше и тяжелее.
Игнат обещал помочь и рассчитать, когда наступит ночь примирения.
Толпа рассеялась, всех ждали домашние дела: покормить скот, прибраться в доме, приготовить обед, привести в порядок хозяйство и огород. Сидеть сложа руки и ждать, когда взойдет кровавая луна, – непозволительная роскошь. Пока жизнь продолжается, все должно идти своим чередом.
Забытье
Фрося не приходила в себя, лежала мертвенно-бледная и ко всему безучастная. На девочку было больно и страшно смотреть: бледность, подсвеченная изнутри блеклым огоньком, делала ее похожей на призрака.
Сумасшедшая Настасья нашла Ефросинью той же ночью. Забрав по глотку все ее дыхание, односельчане, которые один за другим приходили на кладбище и молили девочку о помощи, даже когда она была уже почти без сознания, прошли мимо, не заметив ее хрупкого тела, лежащего между могилами. Каждый был слишком потрясен своим собственным переживанием и своим страхом от встречи с призраком.
Настасья принесла девочку в разрушенную церковь, приютила ее в своем углу, растирала ее ледяные руки и плакала, плакала…
– Мои детушки сгорели, а ты, голубка, замерзла. А я где была? Где была? Где? – задыхалась женщина и била себя кулаком в грудь, словно выколачивала из сердца нестерпимую боль.
– Стаська! Выходи! Я тебе поесть принесла.
Когда наступили сумерки, на кладбище появилась баба Клава. Она остановилась у пролома в стене, ожидая Настасью, но та не выходила. Слышался только ее отчаянный крик, который бился между осколками купола.
– Что ж ты с собой делаешь? – буркнула сочувственно баба Клава, поставила узелок на камни и собралась уходить, но не ушла…
Все в ней закалил и задубил ветер, но не тронул сердце. Оно не стало сухим, не скукожилось, несмотря ни на какие испытания и бури.
Когда баба Клава нашла впотьмах Настасью, то увидела рядом с ней бездыханную Фросю. Старуха бросилась на колени, обхватила девочку и прижалась ухом к ее груди, пытаясь уловить хотя бы слабое биение ее детского сердца.
– Жива! – выдохнула наконец баба Клава. – Жива, слышишь?! – громко выкрикнула она, чтобы вернуть Настасью из морока, в котором та пребывала. – Все! Хватит себя жалеть! Сколько можно?! Поднимайся! Давай скорее отнесем Фроську в деревню. Ей нужна помощь.
Вдвоем они бережно перенесли девочку с кладбища в тесный, забитый старьем домик пастуха.
– Не стой, Стаська, не стой! Беги скорей к Игнату. Сейчас тебе нельзя сплоховать, поняла? Беги! Ты можешь ее спасти… А я тут рядышком побуду, компресс какой-нибудь сооружу пока, грелку…
У Настасьи от истощения не было сил не только бежать, но и просто идти. Она брела, покачиваясь, по деревне, в которой родилась и выросла, как чужая, как привидение. Завидев ее, люди шарахались в стороны и прятались по углам.
Женщина их не замечала, все в этой жизни ей давно стало безразлично. Но в ее голове колотилась единственная мысль, которая заставляла двигаться вперед: «Могу спасти. Я могу ее спасти. Я должна… ее… спасти!»
Шаги безумной Настасьи были такими же невесомыми и призрачными, как и она сама. Легкой тенью женщина вошла во двор Игната. Проходя мимо кола с головой медведя, она погрозила пальцем и прошептала:
– Ты – зверь! Убийца! Людоед! Я знаю, кто ты такой…
Настасья поднялась по ступеням крыльца и постучала, но стук не нарушил сумрачной тишины – так слабы и беспомощны оказались эти удары. Взявшись за кольцо, женщина потянула дверь на себя, та оказалась не заперта и легко поддалась.
В просторной горнице стоял длинный стол, заваленный полевыми травами, но поначалу казалось, что на нем лежит покойник, накрытый простыней. Кроме стола, в комнате были стулья, печь и узкая кровать, доски которой едва прикрывало протертое одеяло. Час был не поздний, но Игнат, вытянувшись во весь рост, спал.
Настасья подошла и начала всматриваться в его лицо, казавшееся мертвым. Застывшие черты, лишенные мимики и привычной доброжелательности, заострились, стали жесткими и неузнаваемыми.
– Игнат… Игнат…
Едва женщина коснулась его плеча, Игнат проснулся. Увидев рядом с собой сумасшедшую, он в испуге отпрянул.