Утром он пришел на работу в свое время, оставил портфель в кабинете, повесил пиджак на спинку стула и не спеша спустился вниз. День стоял зело чудный. Сияло оранжевое, как апельсин, солнце. Трава на газонах была доисторически зелена. Встречающиеся рабочие уважительно здоровались с Кметовым. Кметов тоже здоровался.
Склад был грузен, как собор. Ворота были распахнуты настежь. В темной глубине виднелись какие-то коробки. Кметов, немного робея, вошел и огляделся. Здесь было холодно. Повсюду громоздились штабеля деревянных ящиков с изображением апельсинов. Между ними были оставлены узкие проходы. Высоко вверху виднелись массивные металлические балки, оттуда доносилось голубиное воркование. Пахло апельсинами, деревом и голубиным пометом.
Не зная, куда идти, Кметов медленно шел по проходу, как вдруг какой-то голос завопил откуда-то сбоку:
— Стоять!
Кметов застыл на месте и тут увидел бегущую на него невиданных размеров крысу с апельсином в зубах. Шмыгнув мимо, она попыталась пролезть в узкий просвет между ящиками.
— Именем партреволюции! — завопил тот же голос, и мимо Кметова, грохоча сапогами, пробежал человек в синей спецовке, с винтовкой в руках. На ходу он передергивал затвор. Упав на колено, человек прицелился в крысу. Бахнул выстрел, от ящиков полетела щепа, крыса подпрыгнула и завалилась на бок. Апельсин покатился по полу. Человек подобрал его и, потерев о штаны, сунул в карман. Повернувшись, он заметил Кметова.
— Во что творят, — произнес он удовлетворенно.
Был он невысокого роста, сухой, голубоглазый. Волосы у него были реденькие, рыжеватые, уши топырились. Смотрел он весело.
— Как вы ее, — показал Кметов на крысу.
Человек ухмыльнулся. В передних зубах наблюдался у него ощутимый недостаток.
— Расплодились, — сказал он. — Воруют народное добро. А вы из конторы?
— Кметов. Из отдела жалитв.
— Ага, — сказал человек. — Я так и подумал. На проходной виделись. — Он ткнул себя в грудь: — Пыж я, Василий Степанович. Я тут сторожем.
Он повернулся и за хвост поднял с пола крысу.
— Я сейчас, — сказал он. — Выброшу вот только.
Он скрылся за углом. Кметов постоял, подождал. Пыж появился уже без винтовки и без крысы, помахал рукой — пошли!
Кметов последовал за ним. Пыж уверенно шел впереди, иногда слегка оборачиваясь и проверяя, идет ли Кметов. Шли вдоль штабелей ящиков, в которых проделаны были небольшие отверстия, словно не апельсины перевозили в этой таре, а каких-то заморских зверей. Пыж вдруг остановился и произнес:
— Вот это, значит, наш склад. Апельсины тут храним. — Он хитро подмигнул.
— И сколько вы их тут храните? — с улыбкой спросил Кметов.
Пыж глянул на него и, подумав, ответил:
— Да кто ж их считал? Поди, миллионы.
Последнее слово он произнес с уважением. Кметов с улыбкой смотрел на него. Переспрашивать не хотелось. Пыж определенно ему нравился.
— А вы к нам с проверкой? — вдруг спросил тот, не двигаясь с места.
— Я? — переспросил Кметов. — Нет. Просто знакомлюсь с территорией, с коллективом.
— Ага. Просто знакомитесь?
— Ну да.
— И не жалуются?
— На вас? Нет.
— Ага. Ну ладно.
И Пыж, явно успокоившись, двинулся вперед. Завернув за угол, они оказались на широкой площадке между штабелями ящиков. Здесь были другие ворота, из которых торчала задняя часть грузового фургона с откинутой дверцей. Двое мужчин в спецодежде споро выгружали из фургона ящики с апельсинами, громоздя из них новый штабель. Закончив, один из них подошел к Пыжу, и тот расписался в бумаге. Мужчина сел за руль, машина взревела и отъехала. Пыж, громко звеня ключами, закрыл ворота и снова подошел к Кметову.
— Вот так и живем, — весело произнес он, собираясь сказать что-то еще. Но тут к нему подошел какой-то низенький мужичок в кепке и, не обращая внимания на Кметова, заговорил на непонятном языке:
— Жмак-то не дали, Степаныч. Юфту еще позавчера в сапог положили, а жмака нету. Куколь сердится.
— Как не дали? — забеспокоился Пыж. — Я же позавчера покадил. Ты у шаманов спроси.
— Я позавчера сам шаманил, — отвечала кепка. — Никто мне ничего не кадил.
— Но-но, ты меня не води за ноздрю-то, — закричал Пыж. — Сказано было — чички сто литров. Столько и отрядил.
— Куколь сердится.
— У шаманов застряло. Кто сменщик был у тебя?
— Пушкарь.
— Чуфыга он, твой Пушкарь! Пихлец дешевый! Это он чичку зажал! Иди и скажи ему, что если не отдаст, Пыж его как врага партреволюции!..
— Ладно.
Человек удалился. Но Пыж никак не мог успокоиться.
— Так и скажи, — закричал он вслед уходящему, — Пыж, мол, его как врага, если не отдаст. Скажи — имеет право!..
— Скажу! — донеслось из прохода.
Взбудораженный Пыж, видимо, только сейчас вспомнил о Кметове, потому что по его лицу пробежала целая волна эмоций. Предупреждая вопрос Кметова, он как можно небрежнее кивнул на проход:
— Это наш, из рабочих. Ведмедев, бригадир. Передовик производства. Слыхали?
— О чем это вы говорили? — полюбопытствовал Кметов.
Пыж мазнул по нему взглядом.
— Да так, о работе, — медленно произнес он. — Ведмедев-то бригадир, он свое дело знает.
Говорить он явно не желал.
— Да ладно, Василий Степанович, — добродушно сказал Кметов. — Вы мне лучше склад покажите.
— А чего его показывать? — почти огрызнулся Пыж. — Сами вот походите. Тут одни ящики да враги партреволюции бегают. Я их, значит, это самое… — Он передернул затвор воображаемой винтовки.
Странная догадка пришла в голову Кметову.
— А чичка тоже здесь хранится? — как бы невзначай спросил он.
Пыж подскочил.
— Чего? Это кто вам сказал? С шаманами разговаривали?
— Да я пошутил, Василий Степаныч, — поднял руки Кметов.
— А? Пошутил? — Пыж никак не мог успокоиться. — Нехорошие шутки шутите, товарищ. Все говорили — с коллективом познакомиться… а сами проверяете.
— Не проверяющий я. Правда.
— Ладно, коли так… — Пыж совсем успокоился. И вдруг веселая улыбка вернулась на его лицо. — Если уж хотите с коллективом… приходите в обед. Я политинформацию проводить буду.
— Что же вы будете читать?
— А вот посмотрите, — подмигнул Пыж. — Приходите. Вот и Ведмедев будет, он всегда дельные вопросы задает. Придете?
— Приду, — сказал Кметов.
— А по складу не ходите, — предупредил его Пыж. — Можете заблудиться. Пойдемте, я вас до выхода доведу.
7
Выйдя из полутьмы склада, Кметов застыл. Снаружи было так, что дух захватывало. Солнце сияло, и дивные по небу плыли облака. Отлетели от Кметова при виде такого чуда и думы, и недумы, и всяческая промежуточная мысль. Хотелось только приникнуть к горячему песку и зажмуриться. Видно, всплыл давешний сон, и вот уже стали слышны тугие удары по мячу и азартные крики подающего Домрачеева.
Фамилия эта вернула его к действительности. Что-то с ней было связано. А и верно, говорила Колобцова про то, что ждет его к себе жомоначальник Толкунов. И решил Кметов пойти к нему не медля.
Кабинет Толкунова располагался на первом этаже конторы. Длинный коридор вел к нему, в конце намечалась огромная черная дверь. Перед дверью, словно дозор, сидели за столами две секретарши, друг напротив друга. Завидев Кметова, они не выбежали к нему, заграждая проход, как он боялся, а в один голос спросили:
— По какому делу?
— Мне бы до жомоначальника, до Петра Тихоновича бы, — вдруг сробев, произнес Кметов.
— Подождите тут, — сказали секретарши и снова углубились в бумаги.
Кметов присел на стул и прислушался. Из-за двери доносился низкий густой голос:
— Алло?.. Алло?.. Водоканал?.. Полупанова мне. Толкунов говорит. Иван Петрович? Притекли ко мне людишки мои и доводят, что трубы ты опять перекрыл, и сок не идет, а вместо него воду пустили. А?.. Как не отдавал? А кто отдал? Опять дуруешь, чудной человек! Что?.. В суд захотел? Истинно говорю тебе, Петрович, — тать ты. Не у меня — у государства воруешь. Народ? Народ ништо, у него сегодня вода, а завтра другое на уме. А я о державе ревную. Что?.. Да ты, вишь, рожей не вышел в мой сок соваться, лучше за своей водой посмотри…
За дверью грохнули трубкой. Секретарши с жалостью взглянули на Кметова и произнесли:
— Войдите.
За дверью была сводчатая мрачноватая комната. Единственное окно забрано слюдой, света не дает. Вполовину комнаты — огромный стол со стадом телефонов, ворохами бумаг. За столом, в плотной темной одежде, в низком черном колпаке, сам начальник Толкунов, толстый, короткошеий, бородатый, с широким лицом. Когда Кметов вошел, он, зло сопя, что-то писал. Вскинул на Кметова запавшие глаза:
— Кто таков?
Будто что-то толкнуло Кметова, и он, откашлявшись, ответил:
— Твоего, господине, отдела жалитв письменной человек.
— Тот, что за жом читать станет завтре… Добро, что пожаловал. — Хмурое лицо под черным колпаком разгладилось. — Чин знаешь ли?
— Первый раз чту.
— Ништо, Марьяна поправит, да и Богумил подсобит. О другом пекусь…
— Чую, господине.
— Ведомо мне, что есть у тебя родственники на западе. Воротишься?.. Вижу, что правда. Да ты не воротись. Родня ближняя ли?
— Отец с матерью, — ответил Кметов, потом вспомнил, прибавил: — И тетка.
— То неладно… Свечку за упокой ставишь ли?
— Не ставлю, — сокрушенно прошептал Кметов.
— Ништо, партия поставит.
Кметов изумленно взглянул на него.
— Слово мое верное, Сергей, — произнес Толкунов. — И молебен закажут, и свечку поставят, и будет родителям твоим хорошо на том свете. Чуешь?
— Чую, господине.
— Что же жалитвы? Много их?
— Пишут люди, того не скрою.
— Воду, што ли, хотят?
— Вестимо, воду.
— Голь неблагодарная, — скрежетнул зубами Толкунов. — Где еще, в какой земле они сок из-под крана получают? Ан воду им давай, соки другие. И Водоканал их подзуживает. То Полупанов, поперечник мой, враг лютый. Пырскает, вишь, на меня, што козел. А не знает, что дело на него уже заведено… Но ты пока никому об этом ни слова.