ю жизнь мечтал в России побывать, а еще лучше — пожить. Приложил какие-то невероятные усилия, чтобы заполучить это место; при этом сам не понимал, с какой стати ему понадобилось все бросать и ехать в Москву? Думал, дескать, все дело в Пушкине и Достоевском, а оказалось — предчувствие чудесной судьбы… Очень старается с нами подружиться. Мы-то все психи-одиночки, а он по-настоящему дружить пытается, чтобы все как у людей. У меня в гостях пару раз был, за Лялей ухаживает почти всерьез, Юрку вечно зазывает в какие-то кабаки, а теперь вот к Олегу прилепился. Тот его с собой в метро берет иногда. С точки зрения Мишеля — настоящее приключение.
— У каждого свои представления о приключениях, — смеюсь. — А элегантная дама в очках — тоже иностранка?
— Нет. Сибирячка. Вернее, выросла в Академгородке, под Новосибирском, но это уже давненько было. А с виду — да, ты права, этакая парижаночка, без возраста и с кучей чужих тайн на сердце.
— Последнее утверждение, как я понимаю, просто констатация факта?
— Да и первое тоже. Все мы люди без возраста. Знаю, что не слишком похожа на школьницу, но ведь семь тысяч лет мне тоже с виду не дашь, верно?
— Почему именно семь тысяч?.. — удивляюсь, и только потом понимаю, о чем она толкует. Не сдержав любопытства, спрашиваю: — Неужели вы считали?
— Ну да. С самого начала вела подсчеты и аккуратно все записывала, специально для того, чтобы впоследствии запугивать новичков вроде тебя огромными цифрами.
Мы тихонько смеемся; на шум, как бабочка на свет, устремляется официантка. Капа заказывает себе луковый пирог, а мы — еще по одной чашке капучино: уж больно он тут хорош.
— А кто этот человек в чайной комнате? — спрашиваю.
— Понятия не имею. Наверное, просто случайный посетитель. Чай пьет, как видишь.
Вот так-так.
— А разве… Разве сюда приходят посторонние? — изумляюсь. — Я думала, здесь все свои.
— Ну, на деле, так оно и есть — почти так. Но теоретически кафе открыто для всех. Двери нараспашку, никакой охраны — ты же сама видела. Так что единственной гарантией уединения может быть только наше общее желание: «Хоть бы сегодня не было чужих!» Обычно это работает, да и сегодня, можно сказать, сработало: человек всего один, вроде бы симпатичный, устроился в другом зале и никому не мешает.
— Зато смотрит во все глаза.
— Да пусть себе. Ничего интересного все равно не увидит. Сидят какие-то люди, пьют кофе; некоторые знакомы друг с другом, некоторые вроде бы нет. Самая что ни на есть обычная картина.
— Да, — соглашаюсь. — Даже слишком. Я-то, честно говоря, думала, вы пообщаться сюда приходите. А кроме нас с вами никто не разговаривает…
— Конечно, мы собираемся именно пообщаться, — кивает Капитолина Аркадьевна. — Этим и занимаемся. Просто нам вовсе не обязательно разговаривать, тебе это не пришло в голову?
А ведь действительно. В одном помещении собрались люди, способные погружаться в чужое настроение с полпинка. Я вон — и то, как оказалось, могу, а они все же опытные. Сидят вот, читают друг дружку, как стопку открытых книг. Наслаждаются, сопереживают, поднимают друг другу настроение — наверное, так.
Погоди-ка, это что же получается, они и меня насквозь видят?
Ох. Мамочки. Влипла!
Хотя, с другой стороны, что мне, собственно, от них скрывать? Уж какая есть, такая есть, ничего не попишешь. Терпит же меня как-то Небо (Бог/Космос/Судьба) — как ни назови, а все равно терпит, даже в те дни, когда веры моей в Провидение хватает, разве что, на неуклюжую шутку. Конечно, терпит: ежели не разразило пока громом, не уничтожило, не растерло и не выплюнуло, значит, вполне устраивает моя персона Небесную Канцелярию.
И, если так, какое мне дело до прочих мнений?
Стоянка XIV
Знак — Дева.
Градусы — 17°08′35'' Девы — 0° Весов
Названия европейские — Ашмех, Азимель, Азимеш, Амирет, Азимет, Альхумех, Ахурет.
Названия арабские — ас-Симак аль-Азаль — «Безоружная Опора».
Восходящие звезды — альфа Девы (Спика).
Магические действия — изготовление пантаклей для любви и для излечения больных.
Капа, как я и надеялся, незамедлительно взяла шефство над Варей. Девочки замечательно спелись; было бы можно, я бы с радостью перепоручил Капитолине Аркадьевне свои педагогические обязанности — насовсем. Но так, увы, не делается. Почему — неведомо, но не делается. Не положено.
Ненавижу.
Куда бы я ни сунулся, как бы причудливо не менял судьбу, сколь призрачным ни делал бы собственное существование, а все равно рано или поздно из какой-нибудь темной щели скорбным, хромым тараканом выползает очередное «не положено», шевелит усами, нагоняет бытовую тоску.
Я в сущности хороший игрок — в том смысле, что легко обучаюсь новым играм, быстро в них втягиваюсь и охотно подчиняюсь чужим правилам, — но лишь до тех пор, пока мне оставляют возможность считать игру всего лишь игрой и думать, что правила будут меняться по ходу. Когда мне предлагают относиться к игре всерьез, я испытываю почти непреодолимое желание перейти на другое поле.
Но не поднимать же, в самом деле, бунт на «летучем Голландце»…
Вместо бунта предаюсь чревоугодию и братской любви. Нас нынче почему-то мало, да еще и в чайной комнате незнакомый дядька засел — каким ветром его сюда занесло? Явно ведь не из наших. Разглядывает всех с интересом, сам не понимает, почему ему тут так нравится. А ведь приживется, небось, в кафе. С нами-то каши не сваришь, но, возможно, завтра же он сварит отличную кашу с астрологами. Или, скажем, в среду с нумизматами. Или просто с девушкой хорошей однажды познакомится, как вот я с Варенькой в «Кортиле». И, в отличие от меня, будет знать, что делать с такой удачей.
Всех, кажется, здорово забавляет, как я влип. Юрка, тот вообще погибает от внутреннего хохота. С его точки зрения, ситуация анекдотическая.
И он, по большому счету, прав.
Подхожу к нему поболтать. Одно дело проникаться настроением друг друга, и совсем другое — вести связный диалог. Мы все же не телепаты из научно-фантастического сериала, поэтому беседовать о делах приходится по старинке, с участием голосовых связок, губ, языка и гортани.
— Да, — говорю ему, — действительно весело. Обхохочешься… Возьмешь девочку в науку, если ситуация выйдет из-под контроля?
— Можно подумать, она сейчас под контролем, — ухмыляется, не отрываясь от своего драгоценного «Конкистадора». — Ладно, если что, передай своей подружке Знак и присылай ко мне. Учить я ее, строго говоря, не могу, но приглядеть на первых порах — почему нет? Дело привычное. Но ты все же постарайся сам.
— Конечно, постараюсь. Но — ты же видишь, как все складывается. Спасибо тебе.
— Нiма за що, — кривляется, щурит и без того узкие глаза.
Мы оба знаем, что могли бы стать очень хорошими друзьями, если бы жили по-настоящему, а не имитировали жизнь в промежутках между увлекательными путешествиями по чужим будущим. Могли бы, да еще как. Если бы да кабы.
Но без грибов во рту мы, пожалуй, как-нибудь обойдемся.
В половине одиннадцатого стали понемногу расходиться. Наблюдатель из чайной комнаты тоже ушел, так и не отважившись пересесть к нам поближе и завязать с кем-нибудь знакомство — а ведь как ему хотелось!..
Капа сперва удивилась: почему все так рано разбегаются? — потом поглядела на часы, всполошилась и принялась собираться. Варя прощалась с нею, как с обретенной после долгой разлуки сестричкой, даже телефон записала. Хорошо, что так вышло: если Юрка, в случае чего, станет для нее идеальным инструктором, то Капитолина — это гарантированная моральная поддержка. Задушевная подружка, которой не нужно ничего объяснять: сама все понимает. Куда больше, чем положено людям понимать друг о друге. Со старыми друзьями Вареньке теперь говорить особо не о чем, разве только одну ложь на другую нанизывать да греметь этим монистом в темноте под закрытыми веками. Непростой период; я бы и сам в свое время не отказался от дружеского плеча, а ведь у нее проблем куда больше, чем у меня в ту пору. В отличие от Вари, мне чертовски повезло с учителем. Ну, по крайней мере, я не был в него влюблен.
В том, собственно, и дело.
— Поехали? — спрашиваю.
— Как скажешь, — улыбается. — А мне теперь всегда можно сюда приходить?
— Конечно, — говорю. — Можно — всегда. А по субботним вечерам, пожалуй, даже нужно — в первое время. Ты еще не со всеми перезнакомилась. Ну и вообще такие встречи — они для нашего брата как поливитамины по весне.
— Похоже на то, да…
Мечтательная улыбка не покидает ее лицо. Напротив, укореняется там, обживается понемногу, словно бы решив остаться навсегда. Даже лютый холод, воцарившийся за время нашего отсутствия в машине, не властен над Вариными губами. Дрожит в своей пижонской курточке, скукоживается на ледяном сидении, но — улыбается. Щеночек Сфинкса. Такая хорошая, хоть плачь.
Дар речи Варя обрела минут через пять после того, как я включил печку.
— Наконец-то согрелась, — вздыхает, жмурясь от удовольствия. — Слушай, а так странно все у вас происходит! Со стороны посмотришь, не поймешь даже, что вы друг с другом знакомы. Я ведь думала, у вас настоящее собрание…
— Ага, — смеюсь, — профсоюзное. И протокол кто-нибудь пишет. «Слушали — постановили».
— Ну уж, протокол! Нет, я думала, у вас какие-нибудь тайные масонские ритуалы… Ну, не масонские, конечно. Какие-то свои. Красивые и ужасные. Пока Капа не напомнила мне, что вам совсем не обязательно вслух разговаривать, я вообще не понимала, что происходит. Хотя сидеть там с вами все равно было приятно. Меня, получается, уже приняли? Или пока только поглядели?
— Что значит «приняли»? Думаешь, это какая-то особая бюрократическая процедура? Все просто: если ты — одна из нас, можешь приходить и чувствовать, что оказалась среди своих наконец-то. А если нет — что ж, тоже можешь приходить, просто в этом случае ничего не поймешь. Вообще не заметишь, что происходит нечто особенное. Как тот дядечка из чайной комнаты. Ему явно очень понравилась атмосфера в кафе, он теперь туда наверняка каждый вечер ходить станет. Но он ничего так и не понял. Да и что тут поймешь?..