— Пошли ко мне кофе пить, — предлагаю. — Оттуда и позвонишь. Все равно твоя помощь раньше чем через час сюда не доберется.
— По моим наблюдениям, хорошо, если через два часа приедут… А ты где-то рядом живешь?
— «Рядом» — слабо сказано. Прямо здесь. В этой вот пятиэтажке. Иди к первому подъезду, а я машину где-нибудь во дворе пристрою, и — к твоим услугам.
— Повезло мне, — Юрка плотоядно улыбается, потирает лапы в кожаных перчатках. — А ведь мог бы тихо-мирно замерзнуть на обочине!
Ага, «повезло». Теперь это у нас так называется. Я и сам лицемер изрядный, если очень припечет, но…
Ненавижу.
— Ну что, будем продолжать делать вид, будто ты совершенно случайно застрял в сломанном автомобиле, без телефона, в сотне метров от моего дома? — спрашиваю, водружая на огонь самую большую джезву. — Или сразу откроем карты? Телефон, впрочем, в твоем распоряжении. Звони куда хочешь, хоть в РОСНО, хоть в английскую разведку, хоть Святой Агнессе…
— Почему именно Святой Агнессе?
— Не знаю. Мелодия такая у Стинга есть: «Горящий поезд и Святая Агнесса». Просто музыка, без слов. Очень хорошая… А чем сломанный автомобиль хуже горящего поезда?
— Ничем, — кивает. И тут же принимается названивать в страховое агентство. Неужели, правда, совершенно случайно тут застрял, без задней мысли?
Дыбосы волом.
Варя глядит на нас обоих с неподдельным изумлением, но вопросов не задает, помалкивает пока. Здороваясь, протянула Юрке руку, которую тот почти машинально поднес к губам; потом подозрительно разглядывала поцелованное место, словно бы ожидала, что там непременно проступит некий таинственный каббалистический знак.
Не дождалась.
— Какой у тебя телефон? — тем временем деловито спрашивает Юрка. — Мастер сюда будет звонить, когда подъедет… Ага, сто восемьдесят один… Девушка, милая, записывайте, пожалуйста!
Девушка на другом конце провода пишет цифры, а я кладу в кофе кардамон, щедрой рукой отмеряю имбирь, добавляю крошку муската, корицу на кончике ножа. Выдержав должную паузу, снимаю джезву с огня, надеваю на правую руку кухонную варежку-прихватку, методично хлопаю по донышку, выстукивая мне самому незнакомый ритм.
— А это зачем? — хором спрашивают мои гости.
— Так надо, — пожимаю плечами. — Говорят, бедуины так делают. Зачем — не знаю. Меня друг научил, из тех, чьи слова просто принимают на веру. Зато могу рассказать, что будет. Сначала пенка побелеет, потом исчезнет вовсе. Тогда можно разливать по чашкам. Осадка, кстати, точно не будет. Может, ради этого все делается?
— Ты мне так кофе не готовил, — ревниво отмечает Варя.
— Потому что лентяй, а тут видишь как долго стучать приходится? К тому же я все время забываю этот рецепт. Сейчас вот вдруг вспомнил… Юрий Канатыч, ты, часом, не хочешь покаяться, пока я в тамтам стучу?
— «Покаяться»?! — изумленно переспрашивает он. — Если уж на то пошло, это ты должен каяться. Или вы оба. Объясните на милость, что такое чудовищное происходит в вашем космосе, что моей машине пришлось поломаться на этой улице? Я-то хотел с вами поболтать, да, но моя болтовня вполне могла ждать до субботы.
— Ладно, — соглашаюсь, — ежели так, будем считать, что это наших рук дело. Проще поверить тебе на слово, чем применять пытку… Видите, какой кайф?
Показываю им джезву. На поверхности сейчас белопенные облака да мелкие шоколадно-коричневые пятна, изысканная декоративная живопись. Жаль, недолговечная — как, впрочем, почти всякая кулинарная красота.
— Расскажи ему свою историю, Варенька, — прошу, наливая ей остатки «Бейлиза» — не в рюмку, в коньячный бокал. Чего мелочиться? Все равно ведь выпьет, сколько ни дай.
Она адресует мне вопросительный взгляд. Смотрит почти с упреком. Дескать, ты бы еще на стул меня поставил, стишок новогодний гостю читать.
— Глупо получится, если я стану пересказывать все с твоих слов — учитывая, что сам ничего пока не понимаю…
— Ладно, — вздыхает.
И тихим, бесцветным голосом, зато очень подробно рассказывает о том, как жила жизнью молодой женщины по имени Лия, которая приехала в Москву специально ради возможности как следует пострадать от воистину роковой любви, зато потом одумалась и воспользовалась первой же возможностью унести ноги. Как от души наслаждалась длительной индийской командировкой, как подружилась случайно с тамошней ведьмой, которая каким-то удивительным образом почуяла неладное, и однажды обратилась — не к своей подружке, а именно к ней, к Варе. Сказала: «Уходи», посоветовала «отрастить собственную судьбу», — пришлось послушаться.
— Интересно, — мечтательно мурлычет Юрка, — а что бы она стала делать, если бы вы не поддались на уговоры? Готов спорить, ничего не смогла бы. Ну вот что, что можно сделать с накхом, которого надежно охраняют время и Знак?! Не поймите меня неправильно, Варя, я вас не упрекаю. Я бы и сам на вашем месте сперва унес ноги, а уж потом призадумался… Нет, сейчас все же вряд ли, но когда был новичком, точно сбежал бы. Небось так перепугался бы, что забросил бы практику к чертям собачьим — на какое-то время, или даже навсегда. Но теперь-то я умираю от любопытства. Мне бы эту девочку, что ли, найти, с ведьмой индийской потягаться… Она ведь не сразу уедет из Москвы, эта ваша Лия? Не сегодня?
— Через неделю примерно, — говорит Варя. — Она ведь вроде как в командировке тут, ей дела заканчивать надо перед отъездом…
— Где она ночует? — спрашивает Юрка. Глаза его сияют, как у голодного хищника, почуявшего добычу, уже разминающего лапы перед погоней, исход которой заранее ему ясен. — Впрочем, где ночует — это как раз не очень интересно. Интересно, где она будет завтра поутру кофе пить. Или обедать. Или, скажем, ужинать.
— Она живет в гостинице «Космос», — Варя морщит лоб, честно вспоминает. — Завтракать будет там же, в ресторане, потом поедет на работу, это в районе Мясницкой, но адрес я, пожалуй, не вспомню… Обедать не станет вовсе, освободится поздно, после девяти, и поедет ужинать в «Желтое море». Одна, если я ничего не путаю.
— Ага, значит, с утра — в «Космосе», после девяти — на Большой Полянке, ясно… И как у нее будет настроение? Надеюсь, не самое радужное?
— Ну, так, серединка на половинку, — неуверенно говорит Варя. — Поплачет еще не раз, но в остальное время — бодрячком… Но почему вы?.. Ой!
Вот именно, что «ой». Я и сам, честно говоря, в ужасе от Юркиных планов. Его затея представляется мне почти апокалиптической. Хотя… Любопытно, конечно, кто бы спорил.
— А разве так можно? — наконец спрашивает Варя. — Чтобы два накха одну и ту же судьбу обгладывали?
— «Обгладывали»! — ржет. — Ну и терминология у вас!.. Твоя работа, Макс, или она сама слова подбирает?
— Варвара, — говорю строго, — существо более чем самостоятельное. Что-что, а уж мой словарный запас ей точно ни к чему.
— Оно и видно… — Юрка подмигивает Варе: — Нет проблем. Все можно, лишь бы не одновременно… А что, по-вашему, мы им потом татуировки на лбу рисуем: «Осторожно, обглодано»?! Откуда мне знать, кто пользовался этой судьбой до меня? Очень может быть, что мы ежедневно друг за дружкой чужие блюдца вылизываем…
— От такого, — вздыхает Варя, — и свихнуться недолго.
— Свихнуться вообще недолго, — соглашаюсь. — Дурное дело нехитрое… Кстати, мне никто никогда не рассказывал ничего подобного. Ни Михаэль, ни этот вот «великий просветленный». Так что я тоже впервые слышу…
— Ну так и мне никто не рассказывал, — Юрка пожимает плечами. — А своя голова на что? Это ведь совершенно очевидно: нет ни у кого на лбу клейма-печати. Нипочем не угадаешь, попадал человек на глаза кому-то из наших или нет. Вероятность невелика, конечно — здесь, в Москве. Но даже здесь все возможно… Ну вот, мне стало интересно, и я решил проверить. У меня было много учеников, я в этом смысле везучий, ты же знаешь. Все время приходится кого-нибудь по городу выгуливать, показывать наши охотничьи угодья. Нет ничего проще: как только мой подшефный благополучно пришел в себя, можно тут же последовать по его стопам.
— И что? — спрашиваю.
— Да ничего особенного. Никакой разницы, сам проверь, если хочешь. Мы же не тушенку чужую жрем, которая может вдруг взять, да и закончиться…
Ну и денек сегодня однако. Сколько еще сводов небесных обрушится мне на голову прежде, чем судьба позволит почистить зубы и мирно лечь спать?
— Теперь, — оптимистически заключает Юрка, — мне это пригодится. Обязательно надо выяснить, что собиралась делать старуха. А то повадятся изгонять нашего брата, на поток дело поставят… Экзорцистов в любую эпоху много, а нас, бедных беззащитных демонов, мало. Но кто предупрежден — вооружен.
До меня наконец доходит, что он решил не просто развлечься, а совершить ни много ни мало подвиг. Рискует своей шкурой во имя общего дела, так сказать. По крайней мере, именно так себе все представляет… Интересно, почему мне самому в голову не пришло отправиться на разведку? Впрочем, если и пришло бы, что с того? Совершенно очевидно, я бы пальцем не пошевелил. Не из робости даже, просто — зачем? Так называемое «общее дело» интересует меня, признаться, меньше всего на свете. Хорошо, что кроме меня в Москве живут и другие накхи, мне приятно связывающее нас чувство братства и, что греха таить, некоторые коллеги пользуются моей нежнейшей симпатией. Но все это как-то не очень важно для меня — приятная, но необязательная составляющая призрачной моей жизни… Я-то все стараюсь (пускай не слишком успешно) увеличить и без того огромную дистанцию, отделяющую меня от прочих человеческих существ, привыкнуть к тотальному, словно бы посмертному уже, одиночеству, оберегая которое я вон даже роман с такой прекрасной Варенькой чуть было не прошляпил, под откос не пустил… Впрочем, это как раз до сих пор не факт. Вполне может быть, что и прошляпил, и пустил… Там поглядим.
Юрка, понятно, в курсе моих душевных метаний. Сидит, ухмыляется снисходительно. Да и Варя, похоже, все понимает. Собственно, и они оба для меня как на ладони. Юрка сейчас горит желанием спасти «своих» и героическим задором; Варя жалеет девочку Лию, чьи шансы прожить жизнь во всей полноте стремительно тают. Они оба озабочены будущим, причем скорее чужим, чем собственным, я же — лишь текущим моментом, нашим общим, одним на троих, здесь-и-сейчас, потому что не верю в будущее, как юный сельский пионер в лешего да банника: так боюсь, что изо всех сил стараюсь не верить.