— Хорошо, — сказала она. — Договорились. Еще один момент. Чем я буду питаться? Я, знаете, ем, как все люди. У меня даже очень хороший аппетит. Вы мне разрешите впускать посыльного с заказанными по телефону продуктами?
Он покачал головой:
— Ни в коем случае. Мы сделаем по-другому. Каждый день перед завтраком, обедом и ужином один из моих людей будет приносить вам корзинку с едой. Он будет звонить условным сигналом: три длинных звонка и четыре коротких.
Она удивилась:
— Каждый день? Мы договорились только на два дня, синьор. Если послезавтра мой брат не вернется, я буду считать, что ему грозит смертельная опасность…
Чтобы оправдать заминку, Хирурго подкрутил кончики своих пышных усов и ответил:
— Согласен, синьорина. Если вы сдержите ваше обещание, а ваш брат поведет себя разумно, все закончится в сорок восемь часов и самым наилучшим образом.
Эстер положила обтянутую перчаткой руку на ручку дверцы.
— Вы можете принести мне первую корзинку с продуктами через полчаса?
— Разумеется. Не забудьте: три длинных, четыре коротких.
— Хорошо. Я могу уйти?
Он подтвердил:
— Да. И постарайтесь вернуться прямо к себе. Мы за вами следим.
Эстер открыла дверцу. Хирурго нагнулся, чтобы помочь ей выйти. В лицо хлестнул порыв ветра. Она сжалась, закрыв глаза, и, опираясь на трость, пошла к треугольнику, образованному парком, углом виа Джулия и виа Маркони.
Эстер повернула за угол, сильно хромая. Нога причиняла ей страшную боль. Сердце безумно колотилось. В ушах звучал голос Артура. Она поискала свой платок, но не нашла; покопалась в другом кармане — тот же результат…
«Потеряла», — подумала Эстер с сожалением. Этот платок с ее инициалами входил в дюжину, подаренную ей Артуром. Ничего не поделаешь, были более серьезные и важные проблемы.
Сначала надо решить, что сказать Стефану Менцелю.
Во всем ему признаться? Опасно. Он может не понять, что она приносит его в жертву ради брата. А потом, он же уйдет… Он никогда не согласится остаться при подобных условиях…
Сердце Эстер ожесточилось. Она обожала брата. В ее маленьком мирке калеки он был всем: отцом и матерью, которые умерли; мужем, которого у нее никогда не было и не будет; ребенком, которого она хотела иметь… Всем.
Она не могла колебаться в выборе между Артуром и Стефаном. История с «летающими тарелками» и все прочее отступало на задний план перед опасностью, угрожавшей ее брату.
Борясь с ветром, замедлявшим ее шаг, она прошептала:
— Если нужно, я выдам им Менделя, чтобы спасти Артура.
И добавила для очистки совести:
— Но не раньше, чем через двое суток.
Она подошла к своему дому, казавшемуся таким мирным, хотя в нем прятался человек, на которого шла охота, человек, которому грозила смерть.
Вдруг ей стало жалко его.
Эстер перешла улицу и увидела такси, остановившееся в двадцати метрах от нее.
Ее сердце сжалось. Только бы они не подъехали ближе. Из осторожности она не взяла с собой ключ, и, если Менцель не следит из окна, ей придется звонить.
Тогда они поймут, что в доме кто-то есть… и захотят узнать, кто…
С пересохшим горлом, задыхаясь, Эстер резко толкнула калитку. Это произвело очень незначительный шум… Ей показалось, что занавеска на окне гостиной дрогнула. Ее охватила тревога. «Как он неосторожен, — подумала она. — Если вижу я, могут увидеть и другие. Надо будет ему сказать…»
Эстер с трудом поднялась по четырем ступенькам крыльца, покопалась в кармане, ища несуществующий ключ, и встала так, чтобы закрыть собой замок от возможного наблюдателя.
Дверь открылась.
Она инстинктивно придержала ее, но Менцель спрятался в коридоре. Она переступила порог, закрыла дверь и улыбнулась ему:
— Не очень скучали?
— Нет.
Он казался очень веселым. Эстер сделала шаг в сторону, давая ему возможность запереть дверь, и поразилась тому, как он изменился.
Вымытый, свежевыбритый, редкие волосы тщательно причесаны; чистая рубашка, почти нормальный галстук, выглаженный костюм… Начищенные ботинки!
— Черт! — сказала она, искренне тронутая. — Это ради меня вы так старались?
Менцель смутился:
— Э… Да… Нет… То есть…
Она засмеялась:
— Вы думали, что за вами явится посол собственной персоной?
Он густо покраснел и признался:
— Я хотел, чтобы вы сохранили обо мне не слишком неприятное воспоминание…
Эстер развязала пояс своего блестящего от воды плаща. Он помог его снять, повесил мокрую шляпу, которую она ему протянула.
— Поднимитесь, пожалуйста, в мою комнату за тапочками, — прошептала она. — Боюсь, я промочила ноги…
Он очень хотел узнать, какие новости она принесла, но боялся обидеть ее, проявив нетерпение, в то время как она могла простудиться из-за мокрых ног.
Он поднялся бегом, вошел в комнату и замер, охваченный необъяснимым смущением. Здесь она спала, здесь раздевалась… Это зеркало знало о ней все…
Чудесный голос вернул его в реальность:
— Вы нашли их? Они должны быть возле туалетного столика.
Там они и стояли. Он взял их и быстро спустился. Эстер прошла в гостиную, тяжело опустилась на диван и попросила его снять с нее ботинки. Он встал перед ней на колени и развязал шнурок на первом, когда Эстер объявила несколько резковато:
— У меня для вас нет ничего утешительного.
Его руки замерли на мокром ботинке.
— А я думал…
Менцель поднял глаза. Она отвернулась, недовольная, что приходится врать.
— Мне очень жаль, — прошептала она. И тут же поправилась: — Еще ничего не потеряно. Просто они мне не поверили. Подумали, что я сумасшедшая. Я оставила им свой адрес… Они сказали, что наведут справки и дадут мне ответ через двое суток.
— Через двое суток…
Он снял ботинок, поставил его на кирпичи перед огнем камина и взялся за другой.
— Вы видели самого поверенного в делах?
Эстер с трудом проглотила слюну.
— Нет, его, кажется, не было на месте. Я видела секретаря, очень вежливого, но очень скептичного. Они боятся, что это ловушка… не хотят оказаться в смешном положении, ухватившись за ваше предложение, которое может таить в себе подвох…
Он снова посмотрел на нее, не скрывая удивления:
— Какой подвох?
Она ответила несколько суховато:
— Это легко понять. Допустим, вы служите русским, а американцы примут вашу историю за чистую монету и…
Мендель рассмеялся обезоруживающим смехом.
— Это несерьезно, — сказал он.
Эстер вздрогнула. Когда она выдумывала по необходимости свою дурацкую историю, у нее мелькнуло подозрение, что, может быть, она коснулась правды, сама того не зная.
Глупо.
Достаточно посмотреть на его лицо остановившегося в развитии ребенка, на наивные глаза… на то, как он краснеет. Он даже ногти грызет! Может, он до сих пор писается в постель?
Эстер фыркнула. Нет, это уж слишком!
— Что с вами?
Она попыталась объяснить:
— Вы развязываете шнурок так, будто делаете это впервые в жизни!
Он опять покраснел. Да, он действительно впервые в жизни расшнуровал ботинок на ноге женщины. Он неловко дернул рукой и затянул узел.
— Это из-за вас! — буркнул Менцель. — Из-за ваших постоянных насмешек!
У него был по-настоящему несчастный вид. Она ласково погладила его по голове.
— Простите меня, Стефан…
Он снял наконец ботинок и заметил:
— У вас промокли чулки.
— Я их сниму. Принесите мне, пожалуйста, полотенце из ванной.
Стефан встал и вышел. Ему показалось странным, что она до сих пор ничего не сказала о своем брате. А нерешительность американских властей удивляла. Ведь Франц Халлейн уверял его, что они в курсе и готовы взять его под свою защиту… Странно.
Он нашел полотенце.
А если Эстер ему врет? Если она не ходила в американскую миссию?
Он сморщился, осуждая себя, прошел в прихожую и остановился у двери в гостиную.
Высоко задрав юбку, Эстер снимала второй чулок. Она не видела его, и Менцель воспользовался случаем, чтобы посмотреть всего несколько секунд, не больше, а потом отступил.
— Можно войти?
— Одну секунду… Можете.
Она опустила подол юбки. Он снова встал перед ней на колени и стал вытирать ее ноги. В отличие от большинства женщин она имела красивые ступни… Менцель чуть было не сказал ей об этом, но спросил о другом:
— А что ваш брат?
Она снова соврала:
— Он звонил в агентство. Он жив и здоров, но ему пришлось уехать на двое суток…
Эстер прикусила губу, злясь на себя, что не сказала: «На три дня». А если он сопоставит? А почему, собственно, он должен сопоставлять?
Она немного деланно засмеялась и добавила:
— Вы обречены провести эти два дня наедине со мной! К счастью, я вам доверяю… Но все-таки вам не следует показываться…
Менцель проголодался и сказал вслух:
— Нам особо нечем пообедать.
Она посмотрела, как он надевает ей на ноги тапочки, и возразила:
— Я сделала все необходимое. Скоро должен прийти рассыльный.
Именно в этот момент в дверь позвонили.
Три длинных, четыре коротких.
Она испугалась:
— Быстро спускайтесь в погреб. Дверь за лестницей…
Он встал и вышел из комнаты на цыпочках.
Глава 11
Юбер Бониссор де Ла Бат снял колпачок с ручки, бросил незаметный взгляд на грума, ждавшего, чтобы взять его багаж, и стал заполнять карточку на бланке «Эксельсиор Паласа».
«Гарри Брассел, родился 22 марта 1917 года в Филадельфии, проживает в Нью-Йорке, Пятая авеню, 32, президент-генеральный директор «Брассел Кемпт энд К», гражданин США, цель приезда в Триест — бизнес».
«Во всем этом нет ни слова правды, — подумал он, подписываясь, — но какое это имеет значение?» Он уже давно знал, что у каждого своя правда…
Он отодвинул карточку, убрал ручку в карман и сказал груму:
— К вашим услугам, юноша.
Лифт. Второй этаж. Коридор. Номер пятнадцать.
Темная прихожая. Очень просторная комната, широкое окно, выходящее на порт, залитый дождем. Слева — комфортабельная ванная комната.