Вокруг показов Готье всегда поднималась такая шумиха, что некоторые топ-модели, которые не прошли кастинг, пытались самоуверенно проникнуть к нему сами. Карла Бруни, переживавшая в 1995 году расцвет славы, не могла похвастать только одним – участием в показах Готье. Она узнала, что он ищет рыжеволосых моделей. Хитроумная красавица с золотисто-каштановыми кудрями, не смущаясь, отправилась на кастинг вместе с сотней неизвестных манекенщиц и уверенно ждала своей очереди, не сомневаясь, что ее выберут. Два часа спустя модельер сдался: «Я ее узнал и не смог сказать, что она не подходит. Это была безвыходная ситуация, немного деликатная… Я не мог поступить иначе». Мнимая непрофессионалка была принята. Она стала его преданной поклонницей и тринадцать лет спустя, выходя замуж за Николя Саркози, блистала на свадебном вечере в длинном белом платье со знаком JPG. «А я об этом не знал, – признается бесхитростный модельер. – Она просто пошла в магазин “Эрмес” и купила мое платье. Вот и все».
Рост метр восемьдесят, густые длинные русые волосы, опаловые глаза и полные губы. Как у Беатрис Далль[89]… Похожая на мальчика Клодия Хьюидобро была известнейшей топ-моделью восьмидесятых и девяностых годов. Многочисленные видео Мондино прославили ее неотразимую сексуальность: она напоминала одновременно шикарную бразильянку и распущенную жительницу Лондона. Она уже пользовалась известностью, когда вошла в число первых сильных увлечений Жан-Поля. Она работала над своей последней выставкой: дадаистские коллажи с использованием женских торсов, которые непременно понравились бы Дали. Дочь архитектора, она работала в Музее искусств и ремесел, и, скорее всего, ее ждала карьера художницы. Но в агентстве «Сити» быстро разглядели ее способности. «В этом агентстве работали люди, которые искали моделей со странным лицом, – говорит Клодия. – Я выглядела нетипично, мою внешность сложно было назвать гламурной». Так она попала в это сумасшедшее племя. На первом же собеседовании агент заставлял ее повторять одно и то же много раз: ей предстояло встретиться с Готье, который тогда считался Миком Джаггером мира моды. Дело было серьезное. Он придумал для нее особенный стиль интеллектуальной вамп – длинный плащ, черные чулки в сетку, умопомрачительной высоты каблуки – и объяснил, как следует двигаться. На следующий день, когда она на самом деле встретилась со знаменитым потрясателем устоев, все пошло совершенно не так, как предполагал агент. Она сняла туфли, и Готье попросил ее «немного походить». Она прошлась из стороны в сторону, и он сказал: «Хорошо, ты участвуешь в следующем показе».
Он оказался прагматичнее, добродушнее и проще, чем полагали в агентстве «Сити». Клодия не предполагала, что уже в конце своего первого дефиле она станет звездой. Она выходила на подиум с шиньоном высотой тридцать сантиметров и в узком обтягивающем платье из черного шелка с коническими чашками лифа, сквозь которое проглядывали черные кружевные трусики… Она и вообразить себе не могла, что, когда до начала шоу останется пятнадцать минут, Жан-Поль попросит ее взять в руку бокал с шампанским и, делая вид, что она пьяна, двигаться по подиуму, немного качаясь (это в ее-то платье в облипку)! А Инес де ла Фрессанж, тоже якобы нетрезвой, предстояло время от времени чокаться с ней.
«Это была полная импровизация, – вспоминает Клодия. – Он просил нас разыгрывать какие-то сценки и даже иногда давал на бегу короткий текст, который следовало заучить. В то время я работала также у японцев. В “Комм де Гарсон” работу начинали в пять часов утра и репетировали каждый выход по три раза. А Жан-Поль буквально выталкивал нас на подиум, наспех давая последние указания». В Зимнем цирке во время показа коллекции «Нескромное обаяние буржуазии» она держалась прямо и чопорно, а другая модель метелочкой из перьев смахивала пыль с рояля, стоящего за спиной Клодии. В Большом зале в Ла Виллет на фоне фантастической обстановки, заставляющей вспомнить романы Жюля Верна, Клодию и пятьдесят остальных девушек поднимали над залом на огромных платформах. Техники были в полном изумлении. «Однажды мне предстояло закрывать показ традиционным выходом в платье невесты, – продолжает Клодия. – Конечно, мне следовало знать, что у Жан-Поля свадебная символика окажется не совсем обычной». И в самом деле, фата из газовой ткани была бесконечной, она обволакивала десять очаровательных мальчиков, выполнявших роль шаферов невесты. Клодия начала неуверенно двигаться вперед и опрокинула декорацию. Мальчишка и сорванец в душе, Готье обожал скандалы и озорные розыгрыши. Ему нравилось стирать грань между прекрасным и безобразным, осмеивать стереотипы, нарушать все правила подбора моделей, превращать подиум в театральные подмостки. Во время его показов выступали рок-группы, исполнители госпелов и безумные чтецы, но и этого ему было мало. Ему все время требовалось балансировать на грани скандала, он не боялся ошибиться, смело позволял себе промахи и неточности. Он наслаждался жизнью открыто и не таясь, как сдерживающий смех на уроке хулиганистый мальчишка, рассовывающий по карманам петарды и рогатки.
Промопоказы для избранных становились поводом для особенно комичных розыгрышей. Например, однажды Катрин Лардер из «Мари Клэр» увидела на соседнем стуле табличку с именем гостя: «Ее величество Елизавета Вторая, королева Великобритании». Затаив дыхание, она ждала начала дефиле, а место рядом заняла ярко накрашенная актриса-двойник в шляпке. Готье любил такие грубоватые шутки. Ален Паккади, журналист, пишущий о ночной жизни, постоянно появлялся в самый последний момент перед началом шоу и, не найдя свободного места, присаживался на колени к какой-нибудь возмущенной гостье. Наследник аристократических традиций от-кутюр, Ив Сен-Лоран никогда не позволял себе стать жертвой шуточек авангарда. Молоденькие легкомысленные модельеры нового толка раздражали его безмерно. Одного взгляда на названия коллекций достаточно, чтобы понять разницу. В период между 1980 и 1982 годами, в то время как на авеню Марсо воздавали честь Дягилеву, Пикассо и Шекспиру, в Ла Виллет прославляли агента «007», Барбес[90] и хай-тек. Два мировоззрения, два совершенно разных видения моды. «Маленький принц» любовно слагал ностальгическую элегию и украшал пантеон своих кумиров. «Хулиган» с головой погрузился в искусство провокации, он стремился, дурачась, приблизить будущее, где царило бы смешение культурных канонов всех времен и народов.
Последний раз Ив Сен-Лоран попытался восстать в беседе с Франсуазой Саган, напечатанной в журнале «Элль», который служил ему мостиком, помогающим переходить через лужу современной культуры. Он рассуждал разгневанно и едко, ни разу не упомянув имени Готье, но красноречиво описав его работу в своей обличительной речи. «Мода сейчас превратилась просто в балаган, – сказал он автору романа “Любите ли вы Брамса?”. – Показы проводятся на эстраде, с музыкантами, микрофонами, фокусами и фейерверками. Все это нужно в первую очередь для того, чтобы эпатировать публику, произвести дешевый эффект. Это больше не кутюр, не Высокая мода, это представление. Отношения кутюрье между собой и с клиентами – театральны и экзальтированны. Как следствие, новые имена появляются пачками, они парят в воздухе как монгольфьеры или как мыльные пузыри. А через год они лопаются, и их заменяют другие».
Этот образ, как и все остальное, Сен-Лоран выбрал не случайно. Воздушный шар поднимается в воздух и раздувается. Это очень яркое сравнение. Оно вызывало у слушателя ассоциацию с безрассудством выскочек, хвастающих дерзостью устремлений – кто может достичь небес! – и подразумевало их свободный полет по воле ветров или взрыв в разгар полета. Но на тот момент, если продолжать ассоциативный ряд, в паруса модельеров, создающих коллекции класса прет-а-порте, дул попутный ветер. Но конец восьмидесятых показал, что маэстро с авеню Марсо был прав. Прогноз обещал бурю. Воздушные шары сдувались. Из тех молодых модельеров, чьи имена гремели в начале десятилетия, в памяти остались лишь четверо или пятеро. Кто помнит сейчас о Кристофе Лебуре, Попи Морени, Эммануэле Кане, Жаке Одибере и Анн-Мари Беретта? Поколение бунтовщиков, кипящий авангард – никто из них долго не продержался. А вот дирижабль Готье идти на посадку не собирался.
Под копирку
Жизнь – это костюм. Если она запылится, то мы отдаем ее в чистку, если продырявится – штопаем. Каждый следит за своим костюмом как может.
Небольшой, с блеском хромированных деталей интерьера кабинет на улице Риволи… Программный директор парижского Музея моды Оливье Сайяр рассуждает о необыкновенно долгой жизни стиля Готье: «В истории современной моды очень трудно найти примеры такого органичного отражения в творчестве одного модельера текущих социальных изменений, уличного костюма, новых идеалов, витающих в воздухе модных тенденций, благоприятных личных обстоятельств и удачи одновременно. Если так длится десять лет, это достигается шлифовкой стиля, двадцать лет – это уже очень ловкий трюк, проявление настоящей силы, а тридцать лет, как у Готье, – это просто подвиг, невероятный пример упорства и стойкости. С 1970 по 1990 год: двадцать лет плодотворного творчества – это просто уникально!» Оливье встал на ноги в Париже в конце восьмидесятых, он вспоминает: «В то время ни один журналист не пропускал его дефиле. Его коллекции всегда соответствовали ожиданиям. Каждый видел именно то, что хотел видеть, и все остальное уже казалось совершенно неинтересным. Это была таинственная игра с модой, когда идеи, уже витающие в воздухе, во время удивительного, захватывающего представления вдруг воплощаются во что-то совершенно неожиданное».
Залы всегда были полны возбужденных зрителей, жаждущих пережить эмоциональное потрясение от происходящего на подиуме. Одна только сцена с кружащимися вокруг своей оси «монахинями» во время показа в Ла Виллет могла навлечь на него гнев и порицание общества. Его попросили объясниться, и простодушие и искренность Готье погасили уже начинавший разгораться скандал. В мае 1990 года, отвечая на вопрос журнала «Элль», нарочно ли он устроил провокацию, Жан-Поль откровенно ответил: «Нет, я был воспитан в католической вере, но еще ребенком начал молиться на свой лад: “Дорогой Господь, у меня нет сегодня времени, я, конечно, думаю о Вас, но сейчас мне очень хочется спать”. Когда узнал, что Санта-Клауса не существует, я заодно усомнился и в существовании Бога… Я бы очень хотел составить своеобразный свод религий, взяв только хорошее из каждой: католицизм без инквизиции, Коран без чадры…» Потом возникли его арабские куколки, талмудисты-шик, светящиеся Шивы. У него появились робкие последователи, но он был пионером на этом пути, дерзким первооткрывателем. «Он всегда предвосхищал появление новых направлений, – подчеркивает Оливье Сайяр. – Он осмеливался сделать первый шаг, он шокировал, предлагал скандальные идеи и смешение жанров. Шанель и Сен-Лоран уже ввели элементы мужской одежды в женский гардероб. А он стал первым, кто сделал следующий шаг и предложил юношам немного феминизироваться. Он изменил господствующий стиль одежды и пропагандировал унисекс, к примеру, во время той акции в пабе, когда правой половине лица модели Клодии Хьюидобро с помощью грима были приданы черты юноши. Когда в 1984 году он предложил “гардероб на двоих”, стало понятно, что он думает о бисексуальности, о сексуальной амбивалентности, которая будет править бал в обществе в грядущие десятилетия».