«Опасность велика, но она не непреодолима, если мы сохраним ясность мысли, твердость воли, если сумеем проявить и героическое терпение, и героизм в борьбе. Ясное сознание долга дает нам силы его выполнить.
Все социалисты, состоящие в федерации Сены, должны явиться в воскресенье 2 августа утром в зал «Ваграм» на собрание, посвященное международному положению и действиям, которых ждет от нас Интернационал. Такие собрания не позволят ни на минуту ослабнуть воле я мысли пролетариата и подготовят ту мощную — я уверен — демонстрацию, которая должна предшествовать открытию конгресса Интернационала, Самое главное — непрерывно действовать, настойчиво будить мысль и сознание рабочих масс, В этом наш истинный оплот. В этом и только в этом гарантия будущего».
Номер «Юманите» с этой статьей выходит 31 июля. Тревога в Париже все сильнее. В 11 часов утра Жорес отправляется в Бурбонский дворец. Депутаты-социалисты снова совещаются, обсуждая последние новости. Каждое сообщение пока содержит в себе загадку, полно страшной неизвестности.
Потом Жорес снова отправляется к Вивиани. Но премьер ведет переговоры с германским послом. Представитель Вильгельма II требует, чтобы в случае войны России с Германией Франция оставалась нейтральной. Вивиани дает уклончивый ответ. Немец заявляет, что французское правительство еще имеет в своем распоряжении 18 часов для размышлений.
А Жорес, сопровождаемый Кашеном, Самба, Браком, Лонге, Реноделем, Бедусом, Рапопортом, отправляется на Кэ д'Орсе, в министерство иностранных дел. Их принимает заместитель министра Абель Ферри, племянник Жюля Ферри, рядом с которым Жорес когда-то начинал свою политическую деятельность. Жорес резко требует подробных разъяснений позиции правительства. Он хочет знать все.
Ферри пространно рассказывает о противоречивой, крайне сложной обстановке, в которой так трудно сохранить мир, хотя правительство пытается сделать все.
— Ах, господин Жорес, — говорит Ферри, — как жаль, что вас нет среди нас, чтобы помочь нам советами. А что думаете делать вы, что будет делать социалистическая партия, если обстановка будет еще более грозной?
— Мы будем продолжать нашу кампанию против войны, — твердо заявляет Жорес.
— Но вас убьют на первом же углу. Вы хотите самого худшего…
— Худшее — это война! Мы разоблачим вас, легкомысленных министров, даже если бы нас за это расстреляли.
Выходя от Ферри, Жорес бросает своим спутникам:
— Все кончено!
Вместе с Реноделем и Лонге он берет такси и отправляется в «Юманите».
— Сегодня ночью я напишу статью, в которой разоблачу всех виновников готовящегося наступления. Я должен выступить, как некогда Золя. Это будет новое «Я обвиняю».
Кто-то напоминает, что пора бы пойти пообедать. Обычно Жорес и его сотрудники посещают скромное кафе «Круассан», рядом с редакцией. Но Лонге, обеспокоенный разговором с Ферри, предлагает пойти в другое место, например, в «Кок д'ор». Вокруг «Круассан» в последние дни бродят какие-то подозрительные молодчики из «Аксьон франсез».
— Нет, нет, — возражает Жорес, — в «Круассан» мы у себя, это наше место…
В кафе, как обычно, усаживаются у окна налево от входа. Здесь почти все сотрудники «Юманите». Жорес сидит между Ландрье и Реноделем на клеенчатом диване, спиной к открытому окну. Стоит июльская жара. Занавеска медленно колышется за самой спиной Жореса. Все едят, перебрасываясь короткими замечаниями. Часов в восемь в кафе появляется один из сотрудников редакции с последними телеграммами из Лондона. Он показывает их Жоресу…
Г-н Дюбуа, старый швейцар «Юманите», сидел, как обычно, у входа в редакцию и рассматривал прохожих. Вдруг какой-то молодой человек спросил его: в редакции ли г-н Жорес? Дюбуа ответил, что сейчас в редакции нет никого. Поблагодарив, молодой человек направился к кафе «Круассан». Он приехал в Париж 28 июля из Реймса и несколько дней бродил здесь. Его звали Рауль Вилен. Этот 29-летний неудачник не сумел ничему научиться и работать. Он жил на 150 франков, которые ему давал отец, мелкий служащий. Но в последние годы у него завелись деньги, и он даже смог совершить путешествие в Англию, Германию, Грецию и Турцию. Теперь у него были друзья, все пылкие патриоты. Он давно уже посещал их собрания, неизменно кончавшиеся криками: «Смерть Жоресу, да здравствует родина!» Виден с радостью узнал о надвигавшейся войне. Здесь-то он сможет отличиться. Не надо даже отправляться на фронт. Самого заклятого врага Франции, немецкого шпиона Жореса можно уничтожить в самом Париже. Ему дали револьвер, и вот уже несколько дней он выслеживал вождя социалистов. Это было легко, ибо Жореса знал каждый и он, не боясь ничего, ни от кого не скрывался, Вилен шел к «Круассан»; ведь именно здесь часто бывают Жорес и его помощники.
Между тем обед группы социалистов продолжался. К столу Жореса подошел молодой журналист из газеты «Бонне Руж» Рене Долье, Он показал Жоресу цветную фотографию своей маленькой дочки. Жорес взял ее в руки, разглядывая снимок. Выражение тоскливой озабоченности на его лице сменилось доброй улыбкой. Вдруг занавеска за спиной Жореса раздвинулась и с улицы в кафе протянулась рука с револьвером, направленным прямо в находившуюся в полуметре голову Жореса. Прогремел выстрел, за ним второй. Жорес медленно, как будто он вдруг задремал, повалился на бок.
Крики, суматоха, беготня, звон посуды сменились мертвой тишиной. Друзья подняли Жореса и положили на сдвинутые столы. Появился врач, и через минуту его лицо сказало все. Тишину разорвал пронзительный женский крик:
— Жорес убит!
* * *
1 августа 1914 года французы в оцепенении читали расклеенные на стенах воззвания правительства: одно об убийстве Жореса, другое о всеобщей мобилизации, о войне. Каждый честный человек воспринимал их как нечто единое: эти два трагических события в сознании многих миллионов слились в одну катастрофу. Так оно и было, в сущности.
Жорес погиб, а предотвратить войну ему не удалось. Потерпела крах и возглавлявшаяся им социалистическая партия. Ее руководители с каким-то едва скрытым облегчением теперь немедленно капитулировали перед своей буржуазией и согласились на «священное единение» с ней, ради защиты отечества, естественно. Над гробом Жореса они клялись, что делают это во имя его идеалов. Ведь он уже ничего не мог им сказать… Человек, воплощавший совесть и надежды трудовой Франции, погиб, ибо, как говорил Ромен Роллан, для его добродетели не оставалось места на земле в наступавшую лихорадочную эпоху.
Какая горькая ирония истории! Не пройдет и месяца со дня убийства Жореса, а Жюль Гэд, так долго и упорно яростно разоблачавший сотрудничество Жореса с левобуржуазными партиями и их лидерами, станет министром далеко не левого буржуазного кабинета и перечеркнет все свои ультрареволюционные прежние высказывания!
Столь близкий к нравственному идеалу беспредельной честности, Жорес не раз заблуждался в своей жизни. Он признавал это: «Я не клевещу до такой степени сам па себя, чтобы претендовать на то, что жизнь ничему меня не научила».
И все же он занял исключительное место в истории Франции, в истории освободительного движения пролетариата. Ключ к пониманию и справедливой оценке личности великого трибуна дал Ленин, который писал, что для этого надо «строго отделить субъективные мотивы и объективные исторические условия». Субъективные мотивы его действий всегда безупречно искренни и благородны, но объективные условия иногда их не оправдывали. Он не обладал действительно научным мировоззрением. Его выдающийся ум стремился соединить марксизм и традиционные французские социалистические я демократические идеи с их бесспорными достоинствами и очевидными слабостями. Но вопреки этому он сумел многое сделать для французского и международного социалистического движения. Благодаря поразительной интуиции он верно предвидел будущее. Он предугадал, например, грядущую роль русской революции, угрозу мировой гегемонии Соединенных Штатов, опасность возникновения фашизма, методы борьбы с ним объединенных сил рабочего класса и всех демократов. Родившаяся в 1920 году Французская коммунистическая партия, в своем учредительном манифесте заявила, что она стремится стать партией, достойной Жореса, И спустя много лет лидер этой партии Жак Дюкло, выступая с трибуны французского парламента, которую некогда украшал своим дивным красноречием Жорес, заявлял;
— В борьбе, которую мы ведем, мы выступаем под знаменем Жореса!
Народы всего мира, развернув после второй мировой войны движение в защиту мира, действовали в духе его идей. Присутствуя на различных конгрессах или конференциях мира, многие французы вспоминали: а ведь все это уже говорил Жорес.
Главные мысли великого французского социалиста по только пережили его самого, но как бы обрели вторую жизнь. И они оказались более верными в новых исторических условиях. Идеи борьбы за мир, выдвинутая им с такой силой, носила тогда налет утопического пацифизма. Но она стала абсолютно реальной и жизненно необходимой в эпоху угрозы атомной войны. Тактика единого фронта с буржуазно-демократическими силами порой вела Жореса к ошибкам. Но спустя несколько десятков лет она позволила французским коммунистам добиваться многого в годы Народного фронта, в период Сопротивления и в послевоенную эпоху.
Жорес избежал столь обычной участи многих политических знаменитостей, слава которых меркнет с каждым новым днем, отделяющим от нас дату его смерти. Личность Жореса, напротив, вызывает все больший интерес. Непрерывно в разных странах выходят книги о Жоресе. В каждой из них — попытка изобразить исполинскую и столь живописную фигуру Жореса, создать его портрет, как бы меняющий свои черты в разные годы. Часто у многих возникает странное на первый взгляд искушение попытаться выяснить: а как бы Жорес прошел критический период II Интернационала, вызванный началом мировой войны, период, окончившийся плачевно для большинства лидеров западноевропейского социалистического движения? Пожалуй, наиболее интересный ответ на этот вопрос дает А.В. Луначарский, много раз слушавший Жореса, близко наблюдавший его на конгрессах Интернационала, в которых он участвовал вместе с Лениным. Вот что пишет Луначарский в воспоминаниях о Жоресе: