После этого я уже более внимательно пригляделся к девушке. Худющая. Щеки впалые, глаза серые и смотрятся на лице двумя блюдцами. На голове застиранный платок, что когда-то был белым, сейчас же серая тряпка. Такая же серая сорочка и юбка, ни раз штопана и перештопана. Сорочку легко приспустить, чтобы оголить грудь для кормления малыша. Хотя, какую там грудь? Два прыщика? В одежде даже намека на нее нет. Ниже меня примерно на голову.
— Ты на Проньку не смотри, — забурчал старик, — у нее муж есть. Ты же христианин, не соверши греха.
Христианин. Да. Еще один прокол. На шее у меня висел крестик. Серебряный с тонкой цепочкой. Такой у простого работяги не найдется, а старик хорошо его разглядел, когда я раздевался. Пронька вряд ли — до нее и остальных было далеко, а крестик маленький и уже потускнел от времени. Что интересно он подумал, когда увидел его? И тот же вопрос про работу, как понимаю сейчас, тоже был неслучаен — проверял меня старик, как отреагирую. И когда я на полном серьезе ответил, что готов работать (а я и правда ради дела готов несколько дней побатрачить — просто в рамках моего задания у меня ограничение по времени), то мой утвердительный ответ успокоил его гораздо сильнее, чем все остальные слова вместе взятые. И теперь понимаю, что вечером меня еще одна проверка ждет. Как на нее среагирую? Не проколюсь ли снова на какой мелочи? Стоит поторопиться с поиском грабителей, пока еще больше не засыпался! Так что, Пронька, никуда ты от меня сейчас не денешься. И на слова старика в свете этого решения мне откровенно плевать.
— Мне бы поесть чего. Хоть краюху хлеба, — смотря на девушку, сказал я.
— Самим есть нечего, — отрезал за спиной старик.
Прежде, чем что-то ему ответить, вмешался мой ненасытный желудок, заурчав согласно при мыслях о еде. Съеденная перед выходом каша уже была благополучно переварена, а организм, привыкший есть досыта, требовал еще.
— Ой, Серафим Кузьмич, — тут же подхватилась девушка, — ну как же можно человека голодом морить? Какой из него работник будет?
— Потерпит до вечера. Не оголодает за это время, — уперся тот.
— Ну хоть чаю ему налью, — уже кинулась с ребенком к стене, где стояла печка, девушка. — Хоть так брюхо успокоить.
Старый поджал недовольно губы, но в этот раз перечить молодой девке не стал. А я, довольный, пошел за ней следом.
— Подержишь? — осторожно подала она мне ребенка.
Принял я его со страхом. А вдруг уроню или случайно прищемлю ему ручку или ножку? В свертке не видно, где они. Но Пронька, как только убедилась, что младенец в моих руках, а не полетел вниз, тут же переключилась на чайник, что стоял тут же рядом с печкой. Кружки нашлись здесь же, аккуратно поставленные в ряд на сколоченной трехъярусной полке. Подхватив одну из них, она щедро плеснула мне заварки из чайника и долила сверху ковшиком воды из стоящего рядом деревянного бочка литров на пятьдесят.
— Извини, что холодный, — с такими словами она протянула кружку мне. — Печку топим лишь вечером, чтобы горячее поснедать. Дрова дорогие, сам понимаешь.
Благодарно кивнув, я аккуратно взял правой рукой кружку и отвел ее в сторону, чтобы не мешать Проньке забрать ребенка.
— А ты давно здесь живешь? — отхлебнув холодного горького чая, спросил я.
Хотя чаем я бы это не назвал — трава какая-то с листьями смородины
— Да почитай третий год, — пожала та плечами. — А ты правда не помнишь ничего? — тут же сама задала она мне вопрос.
— Правда.
— Может, ты какой ремесленник, что в Москву решил перебраться, — мечтательно закатила она глаза. — Или купец...
— С чего ты взяла? — тут же навострил я уши.
Тут она покраснела и прошептала.
— Так ты не худой просто. И ладный. Красивый... — на последних словах она и вовсе залилась румянцем и отвернулась.
Я спрятал неловкость за кружкой с чаем и, отхлебнув, тут же попытался перевести тему разговора.
— А часто здесь на людей нападают? И что делать мне теперь?
— К околоточному идти, — пожала та плечами.
— Не нравится мне полиция, — покачал я головой. — Не знаю, что у меня в прошлом было, но вот прямо воротит от них.
— Зря вы так, — укоризненно посмотрела она на меня. — В полиции люди разные служат. И хороших хватает.
— Но при этом на людей здесь нападают, — буркнул я, упорно переводя разговор на интересующую меня тему.
— Это да, бывает, — вздохнула Пронька.
— И кто же этим промышляет? Неужто здесь бандиты в округе водятся?
— Да лихих людей хватает, — пожала та плечиком и с жалостью посмотрела на мое лицо.
— А среди рабочих никто таких не промышляет?
— С чего вы взяли? — насторожилась та.
— Ну, я подумал, что надо же этим лихим где-то жить. Да и вы живете не богато — могут ведь и среди рабочих найтись те, кто от безысходности «на дорогу» вышел?
Пронька заколебалась. Посмотрела испуганно на старика, который буравил нас взглядом, неспешно докуривая самокрутку. «А уж не этот ли старичок и руководит теми грабителями», пришла мне в голову мысль. Но додумать я ее не успел, потому что девушка ответила.
— Есть у нас лихие мужики, что вечером «подрабатывают», — прошептала она. — Но они не у нас живут, а ниже.
— А не могли меня они... — я многозначительно промолчал.
— Да нет, что ты, — также шепотом возмутилась Пронька. — Они рабочего не тронут!
— Так ты сама говоришь, что не похож я на рабочего.
— Нуу... — задумалась она на минуту. — Вряд ли. Я от Дуньки с первого этажа слыхала, что они ошиблись и на жандарма напали. Сейчас хоронятся где-то.
А вот это проблема! Но я постарался не выдать своей досады и продолжил расспрос.
— И как же они умудрились на жандарма напасть? Они что? Совсем дурные?
— Там мутно все, — наморщила лобик Пронька. — Вроде Сашка, что у них на подхвате и самый ловкий в отборе чужого багажа, принял этого жандарма за провинциального оскудевшего дворянина. А тот не только смог Сашку догнать, но и Василию, их главному бойцу, так ударить промеж ног, что еще неизвестно, а будет ли у того теперь ребеночек, или немощный он теперь в этом деле. Но уж против толпы и тот дворянин не совладал. И уже утром дядька Увар захаживал и передал, что то они жандарма побили и им сховаться надо.
— А кто это — дядька Увар? И как он сам узнал?
— Городовой он. Хороший. Его как к нам на патруль поставили, так он часто заходит — и все время с гостинцами. Не то, что этот Петр Евсеевич, — фыркнула Пронька. — Этот-то на нас свысока смотрит. Руки не подаст. Навстречу никогда не пойдет.
— Так может, мне тогда к этому дядьке Увару обратится? Чтобы он помог мне отыскать тех, кто на меня напал? — тут же ухватился я за ниточку. — Не знаешь, как это сделать?
— Он завтра с утра заступает.
— Мне поскорее, — покачал я головой. — Если сейчас искать начать, то проще будет найти. Я так думаю.
— Нуу... это тебе выйти из дома придется, а там — Петр Евсеевич. Уж он не пропустит, — засомневалась Пронька.
— А если отвлечь его? — тут же предложил я. — Поможешь?
Та испуганно посмотрела на меня.
— Да тебе ничего и делать особо не надо, — тут же начал я ее уговаривать. — Просто подойти и спросить что-нибудь. Но так встань, чтобы он спиной к дому повернулся, и выход не видел. А уж там я выскочу и в толпе затеряюсь. Ты только скажи, где мне дядьку Увара искать. Я же даже имени своего не помню, а как его узнать без документов? Куда они делись? Может, кошель у меня был и из-за него меня и били? Поможет же мне дядька Увар?
— Поможет, — на последний вопрос она ответила не задумываясь.
— Вот и ты мне помоги, пожалуйста! А уж я в долгу не останусь. Как разберусь, вернусь и чем смогу — подсоблю!
— Да мне ничего и не надо, — протянула Пронька и покосилась на малыша в своих руках. — Только если пару отрезов ткани на пеленки Марьишке.
— Будут! — тут же кивнул я. — Слово даю!
— Ну ладно, — сдалась девушка.
Мы поднялись и двинулись на выход, что не осталось незамеченным стариком.
— Вы куда это пошли?
— Да до ветру ему надо, — тут же откликнулась Пронька. — Вот, провожу, покажу, где это у нас.
— Ну-ну. Смотрите мне! — пригрозил он ей сухоньким кулаком. — Все Пашке расскажу, если непотребное замыслили.
— Не переживайте, Серафим Кузьмич, все хорошо будет, — отмахнулась Пронька.
Когда мы спускались вниз, я тщательно расспросил ее, как выглядит этот дядька Увар и где он живет. Кроме этого уточнил, где его найти можно, если его дома не окажется. И только после этого приоткрыл дверь наружу.
— Смотри, ты обещал! — напомнила мне девушка перед тем, как выйти.
— Пообещал, значит, выполню, — кивнул я.
И снова укол в районе сердца от клятвы, но уже слегка другой. Намекающий — слово должно быть исполнено.
Все получилось так, как я и говорил Проньке. Стоило ей подойти к полицейскому и заговорить с ним, я дождался, когда он повернется ко мне спиной и быстрым шагом, стараясь не сорваться на бег, покинул работный дом. Ну а дальше потеряться в потоке людей в столичном городе не составило труда.
После этого я пошел на поиски дома, где снимал комнату городовой Алябьев. Такую фамилию мне назвала девушка во время моих расспросов по пути вниз. Это оказалось двухэтажное здание с каменным основанием и деревянным вторым этажом. Постучавшись в дверь, я стал ждать, когда мне откроют. По словам все той же Проньки, в доме кроме полицейского снимали комнаты пара студентов и один инженер. Кто из них мне может открыть — понятия не имею. Но кто бы не открыл, девушка советовала, если это окажется не сам Алябьев, позвать дядьку Увара. Рабочие их дома уже не однократно бегали к «доброму» полицейскому за помощью, так что такой просьбе местные жители не удивятся.
— Кто там? — раздался будто откуда-то знакомый мне голос.
Это насторожило меня, ведь знакомых здесь у меня нет. Постаравшись слегка изменить свой голос, я сказал нужную фразу:
— Мне бы дядьку Увара. Помощь нужна.
Ключ в двери заскрежетал, после чего мне открыл молодой блондинистый парень лет двадцати. Открыл и застыл, изумленно глядя на меня. Он точно меня узнал! Но откуда? Секунду спустя я понял откуда. Просто тогда было слишком темно, чтобы хорошо все разглядеть и парень мне показался старше. Это был один из той двойки грабителей, что замесили меня в работном доме!