Девчонка попалась! Она сама захлопнула ловушку! Теперь, если бы захотеть, с ней можно сделать все, что угодно. Она фактически сама призналась в ереси. Еще бы! Кто, кроме еретиков, отрицает церковные книги, принижает заповеди и каноны! Значит, не традиции церкви, не догма и обряды, а чистый господь бог? Это уже явно отдает дьявольскими учениями, за приверженность к которым полагается костер!..
Мэтр Жерар Машэ выразительно посмотрел на остальных. Это восклицание бедной невежды не следует принимать в расчет. Она слишком наивна и горяча. Братья его понимают?.. Итак, можно продолжать…
Допрашивал брат Сегэн. Это был доминиканец, доктор богословия, человек весьма ученый и набивший руку на разоблачении еретиков. Внешне брат Сегэн не производил благоприятного впечатления. Он был чрезмерно толст и неуклюж. Его дряблые щеки болтались, как мешки. Его маленькие глазка зло и упрямо блестели из-под нависших бровей.
Жанне этот монах показался особенно противным. Прежде чем начать спрашивать, он долго причмокивал оттопыренными губами и что-то глухо бубнил себе под нос. Когда он заговорил, Жанна едва его поняла. Доминиканец изъяснялся на южнофранцузском диалекте и употреблял выражения, которые были совершенно незнакомы пастушке из Домреми.
Брат Сегэн любил поиграть со своей жертвой, как кошка с мышью.
Он начал с вопроса, которым думал сразу смутить бедную крестьянку.
– На каком языке говорили твои голоса?
Жанна чуть не рассмеялась. Этот жирный поп, который и слова правильно произнести не умеет, спрашивает о языке ее голосов!..
– На французском, мессир, и притом, гораздо лучшем, чем ваш!
Брат Сегэн слегка опешил. Его коллеги прятали улыбки. Дерзкая мужичка! Она совершенно забылась, она не видит, с кем говорит! Ну ладно, он ей пропишет!..
– Веришь ли ты в бога?
Жанну взяло за живое. На, чертов поп, получай!
– Верю, мессир, и получше, чем вы!
Браг Сегэн чуть не задохся от ярости. Эх, и дал бы он ей сейчас, да только боязно потерять свое достоинство в глазах остальных. Хорошо же, он посадит ее в лужу, из которой мерзавка не выберется.
– Ты, кажется, просишь поставить тебя во главе войска? Ты называешь себя посланницей божьей и хочешь, чтобы тебе поверили? Но если бог действительно тебя послал, покажи нам знамение, сотвори чудо! Мы не можем советовать королю доверить тебе целую армию лишь на основании твоих слов!
Жанна ответила быстро и решительно.
– Я пришла в Пуатье не для того, чтобы показывать знамения и совершать чудеса. Отправьте меня в Орлеан, и я докажу на деле, для чего я послана.
И сколько к ней ни приставали, она вновь и вновь повторяла эти же слова:
– Отправьте меня в Орлеан, и я докажу на деле, для чего я послана!
По истечении трех недель утомленные богословы решили прекратить допрос. Ничего нового они больше узнать не могли. Их посыльные, вернувшиеся с родины Жанны, представили самые благоприятные отзывы. Девушке оставалось пройти еще одну проверку, на этот раз действительно последнюю…
На квартире у мэтра Рабато с раннего утра опять собралось много народу. Теперь, однако, это были не профессора богословия. Это были женщины разных званий и возрастов, знатные дамы и простые горожанки. Все они шумели и галдели, как на базаре. Когда Жанна явилась к ним, они с величайшим любопытством принялись ее разглядывать.
Оказалось, эти женщины отобраны комиссией богословов для того, чтобы осмотреть Жанну на предмет точного установления се девственности…
«Святые отцы» ставили свой окончательный приговор в зависимость от этого осмотра. Девственность Жанны должна была подтвердить отзывы о ее нравственной непорочности и чистоте. Кроме того, положительный результат экспертизы явился бы одним из доказательств отсутствия плотской связи с дьяволом.
И вот были посланы почтенные матроны и опытные акушерки, чтобы сообща разобраться в этом вопросе…
Жанна не сопротивлялась. После того, что она вытерпела от попов, все остальное не казалось ей страшным.
…Проверка закончилась успешно. Матроны и повитухи были готовы засвидетельствовать под присягой девственность своей пациентки.
Комиссия подводила общий итог.
У отцов, по правде говоря, набралось достаточно материалов, исходя из которых девчонку можно было бы уличить в ереси и заключить под стражу. Некоторые из богословов, раздраженные упрямством и дерзостью Жанны, в особенности почтенный брат Сегэн, не стали бы оспаривать полезность этой меры.
Однако ученые мужи были прежде всего трезвыми политиками. Они с самого начала прекрасно знали, к какому выводу придут. В последние дни были получены дополнительные сведения. Выяснилось, что за девушку хлопочет двоюродный брат короля, герцог Алансонский, что за нее ратует граф Дюнуа, командующий войсками в осажденном Орлеане. Только круглые идиоты не посчитались бы со всем этим.
«Святые отцы» не были идиотами. Даже брат Сегэн не стал возражать против окончательных выводов комиссии. Заключение, отосланное в Шинон, начиналось словами:
«Считаясь с необходимостью короля и королевства, а также с постоянными молитвами несчастного народа, жаждущего мира и справедливости, мы не находим нужным оттолкнуть и отвергнуть Деву…»
Дальше, правда, следовали всевозможные «но» и «однако», различные оговорки и предупреждения, которыми члены комиссии хотели застраховать себя на всякий случай. В общем от послания «святых отцов» сильно отдавало зубовным скрежетом.
И все же это было именно то желанное и долгожданное разрешение, без которого смелый план девушки никогда бы не претворился в жизнь.
Она могла торжествовать, если бы у нее хватило сил для торжества.
Стояли ясные солнечные дни. Шел месяц апрель.
Жанна чувствовала себя, как человек, только что поднявшийся после тяжелой болезни. Физически сильная и закаленная, она с легкостью переносила любые жизненные трудности. Она не уставала от многодневного пути, не раскисала от жары и не простужалась от холода.
Но это чистилище…
Эта смесь лицемерия, злобы и ханжества…
Чуткая душа девушки, ее совесть, ее здравый, неискушенный ум почти не в состоянии были справиться с пережитым. Такое испытание оказалось слишком трудным для нее, простой неграмотной крестьянки с большим сердцем и малым жизненным опытом.
Когда Жанна после долгого затворничества в первый раз вышла на улицу, она была ослеплена. Ее охватило чувство, знакомое по воспоминаниям детства: как будто из смрадного подземелья вдруг поднимаешься на сказочную лучезарную высоту.
Но что это? Здесь можно не только ослепнуть, но и оглохнуть! Сколько людей кругом! И все кричат, громко кричат:
– Дева! Да здравствует наша Дева!
Это простые люди Пуатье, бедные горожане, ремесленники и подмастерья, оборванные матери с детьми, крестьяне из пригородов. Они окружают ее. Они хотят коснуться ее одежды, волос. На глазах у многих слезы…
Жанна узнает, что они давно ждут ее. Они целыми днями дежурили у дома Рабато, но их не пускали внутрь. И вот, наконец, они увидели свою избранницу, ту, на которую весь народ Франции возлагает ныне надежды.
Народ! И снова, как в Домреми и Вокулёре, своей глубокой интуицией девушка постигает простую и мудрую истину, не попы, не знатные господа, не король, а народ, простой народ искренне верит ей и пойдет за нею на все! Да, только эти несчастные, угнетенные, но крепкие духом люди могут спасти страну. И пусть господа ведут интриги – они бессильны перед народом. Пусть попы плетут сети – народ разорвет их. Пока она, Жанна, с народом и народ с ней, ей ничего не страшно. Ее великая жалость, подхваченная и понятая тысячами простых людей, рождает силу, сила сотворит подвиг, подвиг приведет к победе!
КНИГА ВТОРАЯСвершение
…Она делала все лучше других не потому, что обладала знаниями; она знала еще меньше своих солдат. Но у нее было большое сердце. Если каждый помышлял только о себе, то она одна думала обо всех. Если каждый охранял в первую очередь себя, то она не береглась вовсе, так как заранее обрекла себя на все…
Глава 1В кольце осады
Тихо скользит Луара между Босом и Солонью.
Приветливо манят зеленые берега. Иву и березу сменяют виноградники. Сколько их тут! Не сочтешь. Благодатный климат, плодородная земля. Недаром так горделиво сверкают своими кровлями веселые замки Луары. Недаром короли так любят устраивать здесь летние резиденции. Здесь и замки и города совсем особенные – таких не встретишь больше ни на окраинах, ни в центре. Здесь все выражает довольство и покой, покой и горделивое сознание своей избранности. Жьен и Сюлли, Жаржо и Шатонеф, Менг и Божанси хороши каждый по-своему.
Но краше всех, без сомнения, древний город Орлеан.
Великолепны памятники Орлеана, прекрасны его дворцы и церкви, прославлен университет, богаты мастерские и склады товаров. Путник, бредущий по дорогам Солоньи, издалека узнает шпиль его собора. А с высот Оливе славный город виден как на ладони. Более чем на три тысячи футов простирается его южная стена вдоль правого берега Луары; глубокие рвы окружают остальные стены. Тридцать четыре башни оберегают его покой. Пять ворот с тяжелыми металлическими решетками и два подземных хода связывают его с внешним миром.
Широка Луара у Орлеана. Но город имеет мост, соединяющий его с левым берегом, где тянется предместье Портеро. Этот мост – гордость орлеанцев. Сложенный из камня, он насчитывает девятнадцать пролетов. Первый и последний пролеты связаны с сушей подъемными настилами. На всем протяжении моста воздвигнуты два многобашенных форта. Один из них – Сент-Антуан – расположен сразу же за шестым пролетом, у острова Рыбачьего; другой – Турель – завершает мост у Портеро. Третье укрепление – форт Огюстен – отстроено на суше.
Да, всякому видно, что Орлеан превосходная крепость.
Попробуй возьми такую, попробуй пренебреги ей.