Красивая женщина пристально и с надеждой смотрела на мужа, а у того в мыслях была далекая Жанна, находившаяся в армии.
– Жиль, ты сильно изменился.
– Да, очень, – кивнул муж. – Знаешь, общение с посланницей Господа даром не проходит…
И тут старый Жан не выдержал, его голос загромыхал на весь замок:
– Девку, которая столько месяцев живет среди солдатни, ты называешь посланницей Господа нашего?!
Внук стоял перед дедом, сжав кулаки, готовый ударить, ноздри Жиля раздувались, глаза метали молнии. Таким его никто и никогда не видел.
– Я прощаю вам это богохульство, монсеньор, только потому, что вы никогда не встречались с Девой и не видели ее! – Из-за сцепленных зубов речь звучала неразборчиво, но и Жан, и Катрин все поняли. – Иначе даже ваши годы не спасли бы от моей тяжелой руки!
Лицо деда тоже перекосило, и его голос захрипел:
– Ты!.. Мальчишка! Как ты смеешь так разговаривать со мной?!
Понимал ли Жиль, что в следующую минуту может попросту лишиться всего дедова наследства? Наверное, но в тот миг это было совершенно неважно. Они, сидевшие в своем замке и не видевшие ничего, смеют осуждать ту, что не пожалела своей юности, своей жизни ради Франции?!
И вдруг с ним что-то произошло. Еще год назад, до встречи с Девой, он попросту хлопнул бы дверью и уже гнал коня подальше от дедова замка, клянясь больше никогда не переступать его порог. А теперь внезапно обмяк. Нельзя осуждать тех, кто просто заблуждается. Его дед, как и жена, достойны всякого уважения, а если не видели Деву, то это не их вина, а их беда. Руки сами собой опустились, а бешенство в глазах погасло.
– Монсеньор, если бы вы хоть единожды встретились с этой девушкой, то поняли, что это действительно Дева. И она действительно послана Франции Господом.
Этот переход от бешенства к спокойному сожалению произвел на Жана де Краона огромное впечатление, он слишком хорошо знал своего внука, чтобы не понять, что в его душе что-то сильно изменилось за прошедшие месяцы. Примирительно проворчав: «Ладно, ладно, поговорим…» – повел рукой, приглашая мятежного, но любимого внука пройти.
Позже они все же сидели в библиотеке, столь обожаемой прежде Жилем, и беседовали. Внуку пришлось сразу предупредить, что если дед будет оскорблять Деву, то лучше разговора не начинать.
– Она действительно Дева?
– Проверяли дважды, но суть не в этом. И без проверки ясно, это дитя, уверенное, что в мире должно быть только хорошее. Знаешь, светлее души я никогда не встречал.
– Ты часом не влюбился?
– Нет, хотя вполне мог бы. В нее нельзя влюбиться как в женщину, она выше всего земного. Хотя плакса и трусиха… Это дитя, она даже врагу не причинила зла. Вокруг нее никто никогда не ругается, даже Ла Гир, и ни один мужчина не испытывает к ней плотского влечения, несмотря на всю ее миловидность. Это скорее младшая сестренка, упрямая и очень чистая душой.
Мужчины не знали, что у самой двери, чуть приоткрыв ее, стоит, едва сдерживая рыдания, Катрин. Она уже поняла, что Дева поразила мужа до глубины души, и теперь пыталась понять, чего ей самой ждать.
– Твои слова расходятся меж собой. Как может быть трусихой та, что вела солдат в бой, и не раз?
– Вот это и ценно. Легче ожидать мужества от закаленного в боях воина, а не от девчонки, у которой глаза вечно на мокром месте. Но когда нужно, она забывает обо всем, поднимает свое знамя и кричит: «Кто любит меня, за мной!» И ранена ведь была, и обманута, но все равно впереди… – Жиль вдруг вздохнул.
– Скажи, а как ты вдруг оказался рядом с ней?
Молодой барон усмехнулся, вспомнив самоуверенную девчонку, которую пришлось учить красиво сидеть на лошади:
– Почти случайно. Надоели бесконечные сомнения дофина, он снова взял деньги и ничего не сделал. А тут появилась эта девчонка, я и подумал, что если ей верит чернь, то почему бы этим не воспользоваться? Дешевле выучить одну дурочку, чтобы она повела за собой тысячи, чем нанимать эти тысячи, оплачивая каждый их шаг.
– Узнаю внука. А что потом?
– А потом увидел, что она и правда та, за которую себя выдает. Монсеньор, это действительно посланница Божья и Голоса она слышала.
– А ты ей к чему?
– А я был нужен сначала как наставник, потом просто как охрана. Иногда как советник. Закончится все, привезу Жанну к нам, и вы увидите, что я не преувеличиваю.
Сердце у Катрин, слышавшей эти речи, сжалось от боли. Жиль привезет в замок ту самую девушку, ради которой столько месяцев не появлялся дома?! Что же тогда останется самой Катрин?
Но немного погодя в спальне она поняла, что Дева ей не соперница. Жиль был не просто нежен, чувствовалось, что он соскучился, истосковался по красивому телу жены, не забыл ее ласки, вдыхал и не мог надышаться запахом ее волос, ее кожи… Его руки стискивали ее грудь, усы щекотали шею, его губы обследовали, словно вспоминая, самые заветные впадинки ее тела… Катрин забыла обо всем, в том числе и о дальней сопернице. Она была счастлива любовью мужа, счастлива дарить ему свою любовь. И вспоминать о ком-то другом вовсе не хотелось.
И все же утром она вспомнила. Увидев на плече у Жиля свежий шрам, в ужасе раскрыла глаза:
– Жиль, где это тебя?
Тот рассмеялся:
– Где ставят шрамы? На войне, дорогая. Там многих ранят, даже Деву. Но это мелочи.
– А… Деву тоже ранило?
– Да, и серьезно, стрела вошла в плечо на половину ладони.
– А… перевязывал кто?
– Вот ты о чем… Не я, меня рядом не было. Деву перевязал ее оруженосец. Катрин, ты умная женщина, это война, и там кровь, смерть и боль. Я хочу, чтобы ты поняла: для меня Жанна вроде сестренки, которую надо защищать. Уже одно то, что эта девочка, страшная трусиха и плакса, поднимается во весь рост и бежит со знаменем на врага с криком: «Кто любит меня, за мной!», забыв, что ее могут просто убить, это уже стоит многого. Только перевязав рану, она поднялась и снова пошла на штурм. И ведь взяли Турель! Когда впереди эта девочка, солдатам просто невозможно отставать. Хотя герцог Алансонский умудряется делать и это, – усмехнулся барон. – Ее любят все, и никто не считает возможным глазеть, как на женщину. Она недосягаема, она Дева. Понимаешь?
Катрин чуть ревниво попеняла:
– Ты так восторженно говоришь о ней…
Жиль повернулся набок, подперев голову согнутой в локте рукой, долго смотрел на жену, потом вздохнул:
– Знаешь, чему я вчера порадовался, увидев тебя? Что тебе не приходится спать в латах, испытывать боль и перебарывать страх, слышать свист стрел и разрывы ядер, видеть грубость и постоянно пререкаться с мужчинами…
– Думаешь, я бы не смогла?
– Не смогла бы. Катрин, пойми, она все это может только потому, что живет не для себя, а для Франции. Когда нужно поднять людей навстречу опасности или заставить их повернуться к врагу лицом, а не спиной, Жанна забывает о себе. Это служение, понимаешь, это не всем дано. Я рядом с ней словно каждый миг на исповеди, нельзя лгать, нельзя думать о себе, нельзя просто быть слабым. Это очень трудно, но иначе уже нельзя.
Но как ни убеждал Жиль жену, у женщины все равно осталось беспокойство. Она не боялась измены Жиля, понимая, что, когда муж так надолго и так далеко уезжает, этого не избежать, но страдала из-за того, что он открыто признавал первенство какой-то деревенской девчонки перед ней, представительницей древнего и знатного рода.
РАЗЛАД
А с самой Жанной во дворце происходили несколько странные вещи… Она вдруг почувствовала откровенный интерес к себе со стороны… королевы-тещи, той самой, что вздыхала об утерянных радостях жизни для Жанны, пока она дева.
Королева Иоланта задумчиво смотрела на девушку. Вспомнилось ее неведение в любовных делах и смущение. Карл по-своему увлечен девчонкой, но он пока видел Деву только в мужской одежде, как и все остальные. И ценит только за то, что выполнила обещание короновать в Реймсе! Иоланта видела другое. Конечно, хорошо, что Карл коронован по всем правилам, но жизнь коронацией не заканчивается, надо думать, как жить дальше. Вот об этом «дальше» королева-теща и задумалась.
Карл даром что соня и нытик, в Венериных утехах шустр неимоверно. Это трудно предположить, глядя на нерешительного и щуплого новоиспеченного короля, но это так. Даже склонная к любовным удовольствиям королева Мария, дочь Иоланты, уже устала. А еще она устала рожать ежегодно и терять детей одного за другим. Дети не проживали и нескольких дней, а потому королева была вечно в трауре, что ее вовсе не красило, как и бесконечные роды. И Иоланта задумалась, как помочь дочери.
Что здесь можно было сделать? Только переключить внимание короля на какую-нибудь красотку, чтобы Мария отдохнула от своего неугомонного мужа. Наследник Людовик у них уже есть, так что не грех и воздержаться бы. Только на кого можно обратить внимание Карла? Кандидатуры придворных дам Иоланта отбросила одну за другой – та старовата, та некрасива, та слишком любит подарки и, пожалуй, задвинет саму Марию в уголок… Негоже, чтобы король делил ложе с некрасивой, это плохо отразится на репутации королевы, будут говорить, мол, предпочел дурнушку. Позже королева Иоланта «подсунет» зятю прелестную Агнессу Сорель, которая станет первой в истории Франции официальной фавориткой. При этом матери удастся убедить дочь не только не противиться «дружбе» супруга с Агнессой, но и… подружиться с любовницей! Это тоже будет впервые – жена и любовница станут близкими подругами.
Но тогда Агнессы еще не было при дворе, и королева-теща только размышляла, что делать с излишним сексуальным пылом зятя-короля. И вдруг поняла – вот же она! Деревенская неискушенная девчонка, которой король восхищается, пока как предводительницей, но это поправимо. Королева Иоланта помнила упругую грудь девушки, ее стройные ножки… Почему бы не обратить внимание Его Величества на такие качества девушки, не все же восторгаться полководческими данными. Да и связь с Девой, даже при том, что она из деревни, не будет унижать ни короля, ни его супругу.