«Причислен ты будешь к древним чудесам… Если правда, что Юпитер мычал, обратившись в быка, может быть, и в моем осле скрывается какое-нибудь человеческое лицо или божеский лик?» — восклицала Харита [46], и Жанна вторила ей: «Ужели это мой осел? Вот чудо!
Он говорит, и говорит не худо!» [47].
Идентичными выглядели и сравнения ослов с другими чудесными животными из греческих мифов, использованные в обеих поэмах: Апулей вспоминал Фрикса, «переплывшего море на баране», Дриона, «правившего дельфином», и Европу с ее быком [48]; Вольтер говорил о Леде, Ариадне, Ганимеде и Филире [49]. И хотя автор «Орлеанской девственницы» отказывал своему персонажу в родстве с главным героем «Метаморфоз» [50], сам осел в речи, обращенной к Жанне, давал понять, что история Луция — часть его собственной жизни: «Впоследствии — о чем и не жалею — Я создал знаменитость Апулею» [51].
Декларируемая таким оригинальным образом полная идентичность двух персонажей естественным образом подразумевала, что восприятие осла как фаллического животного у Апулея и, соответственно, его присутствие во всех сценах «Метаморфоз», имеющих сексуальные коннотации, были также заимствованы Вольтером. Впрочем, как мне представляется, заимствование это происходило на более глубоком уровне, чем может показаться на первый взгляд.
Выше уже говорилось, что практически все вставные новеллы поэмы Апулея посвящены теме супружеской измены, в связи с чем мотив осла получал здесь совершенно особое — правовое — прочтение. Дело в том, что обычным для судов Древней Греции наказанием за адюльтер являлась так называемая прогулка на осле. Верхом на нем виновная в супружеской измене женщина должна была объехать весь город в сопровождении глашатая и толпы любопытных зрителей. После экзекуции она изгонялась навечно из своего полиса, лишаясь таким образом прав гражданства [52]. Очевидно, что Апулею была хорошо известна как сама эта традиция, так и заложенный в ней символический смысл. Ведь поездка верхом на осле интерпретировалась современниками как акт совокупления, на что указывал прежде всего термин, обозначавший прелюбодейку: «Выражение «шествовать на осле» имеет значение по-гречески, как неожиданно поясняет античный глоссарий, определенного термина — «совокупляться с ослом», и, таким образом, женщину-«онобату» следует понимать не как «шествующую на осле», но как «оплодотворенную ослом», «сходящуюся с ослом» [53].
С этой точки зрения, история Хариты и влюбленного в нее Луция получала у Апулея совершенно особое прочтение. Описание поездок девушки верхом на осле, решение разбойников зашить ее в наказание в его шкуру и, наконец, предложение переодетого Тлеполема продать пленницу в публичный дом и сделать из нее проститутку со всей очевидностью говорили о том, что юная Харита уже утратила свою невинность, а потому не сможет стать добропорядочной замужней женщиной. Не случайно Апулей в насмешку сравнивал возвращение девушки из плена с въездом в Иерусалим Иисуса Христа на осляти: «Картина была небывалая и, клянусь Геркулесом, достопамятная — как дева в триумфе торжественно въезжает верхом на осле» [54]. Божий сын, чья святость не подлежала сомнению, имплицитно противопоставлялся здесь потерявшей стыд Харите.
Если допустить, что именно история, рассказанная Апулеем, оказала влияние на Вольтера, следует признать, что его трактовка образа Жанны д’Арк значительно сложнее, чем это признавалось исследователями ранее. Главная героиня «Орлеанской девственницы» должна была восприниматься читателями не как юная неопытная девушка, с трудом отбивающаяся от предложений любви, поступающих к ней со всех сторон, но как обманщица, потерявшая невинность, спутавшись с собственным ослом.
Насколько можно судить, первые читатели Вольтера прекрасно поняли скрытые в его поэме намеки, ибо скандал, разразившийся во Франции после публикации «Орлеанской девственницы», явно превосходил по своим масштабам ожидания автора и не утихал еще в течение последующих ста лет. Настоящую антивольтеровскую кампанию развернул монсеньор Феликс Дюпанлуп, епископ Орлеана и главный заступник Жанны д’Арк, активно выступавший в 1867 г. против возведения памятника выдающемуся мыслителю и против торжеств в его честь в 1878 г. [55] Борьба с «вольтерианством» мыслилась этим достойным представителем церкви не иначе как борьба за доброе имя французской героини. Он не скрывал, что именно публикация поэмы подтолкнула его начать долгий процесс по канонизации «девственницы Домреми», сторонники которого не стеснялись именовать Вольтера «осквернителем Франции и ее народа, осквернителем нравов и [памяти] Жанны д’Арк», «аморальным комедиографом» и «старшим сыном Сатаны» [56]…
И все же, справедливости ради следует заметить, что идея свести вместе национальную французскую героиню и столь сомнительное, со всех точек зрения, животное, как осел, принадлежала вовсе не Вольтеру. Образ Жанны-распутницы не был его собственным изобретением. Тема осла применительно к событиям Столетней войны пользовалась популярностью уже в XVI в. — в английских источниках, как сугубо исторических, так и литературных.
Собственно, о распущенности Жанны д’Арк и ее аморальном поведении в армии английские авторы начали писать еще при жизни героини, в 20–30 гг. XV в. Обет девственности, данный девушкой, казался им настолько странным и пугающим, что их основные усилия были направлены на развенчание образа «святой» девы и на создание собственного мифа о королевской «ведьме и проститутке» — мифа об утрате девственности, что, с точки зрения англичан, делало Жанну уязвимой и должно было привести ее к гибели [57]. Обвинение в проституции (наряду с обвинениями в колдовстве и ереси) было одним из основных на процессе, возбужденном против Жанны д’Арк в 1431 г. [58] И хотя ее реабилитация в 1456 г. расставила, казалось бы, все точки над «i», английские авторы XVI в. продолжали последовательно развивать излюбленный сюжет. И именно в это время в их сочинениях зазвучала тема осла.
Впервые, насколько можно судить, она возникла у Эдварда Холла (1498–1547), юриста по образованию, занимавшего на протяжении своей жизни самые различные должности в городском суде Лондона [59]. Около 1532 г. он закончил свою хронику, озаглавленную «The Union of the Noble and Illustre Famelies of Lancastre and York» [60], и опубликовал ее в 1542 г. Весьма подробно излагая в ней историю Жанны д’Арк, Холл особое внимание уделял неудавшемуся штурму французскими войсками Парижа, так и не сдавшегося на милость Карла VII. Жанна, принимавшая самое активное участие в операции, по словам автора, была в какой-то момент ранена (что соответствовало действительности) и упала вниз с крепостной стены, в ров. Однако, оказалась она не под ногами своих же сторонников и не под копытами их боевых коней — вся перепачканная грязью и отбросами, она лежала под задом осла до тех пор, пока слуга герцога Алансонского, Гишар де Тьенброн, не вынес ее с поля боя [61].
Хроника Холла пользовалась в Англии большой популярностью. Она дважды переиздавалась уже после смерти автора — в 1548 и 1550 гг. — лондонским печатником Ричардом Графтоном (ум. 1572 г.), который под конец жизни также решил заняться историей и опубликовал два собственных произведения: «Abridgement of the Chronicles of England» (1463) и «Chronicle or History of England» (1468) [62]. Последняя являла собой обширную компиляцию из трудов предшественников Графтона и, в частности, Холла, у которого оказался позаимствован и выдуманный эпизод с ослом: Жанна, сброшенная с городских стен, вновь оказывалась под его задом [63].
Под влиянием Холла тема осла проникла — правда, в несколько измененном виде — даже в «Генриха VI» Шекспира, первая часть которого была создана в 1592 г. Хотя сама Жанна и была лишена здесь своего «привычного» спутника, ее сторонники, французские солдаты и офицеры, получили обидное прозвище «погонщиков мулов» [64], что лишний раз — но в полном соответствии с английской традицией — указывало на их мужскую несостоятельность [65].
Таким образом тема осла и связанные с нею ясные сексуальные коннотации применительно к эпопее Жанны д’Арк еще в XVI в. прижились в английской исторической литературе. Однако, сказать, читал ли хронику Холла, оказавшего столь большое влияние на своих соотечественников, Вольтер, значительно сложнее. Скорее, идею соединить образ Жанны с образом осла он мог почерпнуть из другого, причем хорошо знакомого ему источника — «Хроники» Энгеррана Монстреле (1390–1453), приверженца герцога Бургундского и, в силу этого, противника Карла VII и его сторонников [66].
Хроника Монстреле охватывала всю эпопею Жанны д’Арк и была для своего времени одним из самых авторитетных сочинений [67]. Неслучайно многие английские авторы пользовались ею в качестве источника. В их число, без сомнения, входил и Эдвард Холл, поскольку его пассаж об осле в крепостном рву дословно повторял текст его бургундского коллеги: «Во время этого штурма были повержены многие французы… Среди них и Дева, серьезно раненная и проведшая во рву, под задом осла, весь день до вечера, когда Гишар де Шьемброн и другие [солдаты] пришли за ней» [68].
Образ самой Жанны, как представляется, также сформировался в английских источниках XVI в. не без влияния Монстреле. В его хронике все выдающиеся, с точки зрения ее сторонников, особенности французской героини были подвергнуты сомнению. Так, Монстреле вовсе не был уверен в том, что Жанна чудесным образом послана самим Господом для спасения страны. «Она сама заявляла, что избрана Богом», — писал он [69], ставя таким образом под вопрос истинность данного факта. Точно так же бургундский хронист отказывался верить в крестьянское прошлое Жанны, настаивая на том, что «большую часть своей жизни она была служанкой в таверне» в родном Домреми [70]. Именно там, как считал Монстреле, девушка и могла освоить «верховую езду, воинское искусство и другие приемы, на которые не способны молодые особы» [71]. Эта выдумка на самом деле имела под собой вполне логичное основание, ведь средневековая таверна обычно представляла собой постоялый двор, где останавливались солдаты, с которыми, очевидно, Жанне и приходилось иметь дело.