Следовательно, Жанна говорила на французском языке, но с лотарингским акцентом (этот акцент сохранился и ныне). В Лотарингии к концу слова прибавляли "i" (и), а "е" (э) произносили "е" (е). Домреми – "пограничная марка" в долине верхнего Мёза. Независимо от того, входила ли она в состав Французского королевства или Империи, эта область оставалась французской – и по нравам, и по языку, а говор ее жителей, ее культура и искусство испытывали сильное влияние провинции Шампань.
Начиная c XIV века, вносит уточнение Филипп Контамин, разговорная речь жителей Парижа и Иль-де-Франса получает наибольшее распространение среди знати. Именно этот язык вскоре стал языком официальных королевских документов. На севере говорили на языке ойль, а на юге на языке ок. Некоторые районы сохранили свои собственные идиомы, например Бретань, Гасконь, Страна Басков; во Фландрии, в Булонэ и в Калези говорили на фламандском языке. На юге в противовес классической латыни получил распространение романский язык, или вульгарная латынь (разговорная речь). В Лимузене говорили на "лемози", а в Провансе на "пруенсаль" в отличие от языка короля, то есть французского языка. В XIV веке на юге говорили на латыни, а в XV веке она сохраняется в юридических актах и некоторых других документах.
В Англии унификация языка происходит на основе лондонского диалекта. Начиная с нормандского завоевания и вплоть до XIV века здесь говорят на искаженном французском, на англо-нормандском, но в XIV веке ситуация меняется. В 1300-1324 годах неизвестный автор книги "Cursor mundi" заявляет: "Я писал эту книгу из любви к английскому народу, чтобы ее читали на английском языке… Оставим каждому его язык, это никому не принесет вреда". Перелом произошел при Ланкастерах, которые отныне говорят только по-английски. Еще Эдуард III требовал, чтобы судебные процессы велись на английском языке, а затем протоколы составляли на латыни: в 1363 году впервые Парламент в Вестминстере вел заседания на английском языке. Следующий король Ричард II говорит по-английски, но еще прекрасно понимает французский язык. Позже всех начнут употреблять английский язык в своих сделках пивовары Лондона – лишь с 1422 года.
Таким образом, Франция и Англия говорят на собственном языке. Например, Генрих V приказывает перевести на английский язык договор, заключенный в Труа, чтобы с ним ознакомились в Англии; вместе с Солсбери он сообщает лондонским буржуа по-английски об одержанных победах и просит предоставить субсидии. Объясняя, что его поражения вызваны вмешательством Девы, Бедфорд пишет письмо к Генриху VI на английском же языке, но употребляет много французских слов.
В военных документах формулировки меняются в зависимости от того, были ли они написаны в Англии английским писарем или же во Франции, где французский писарь пишет то, что слышит. Употребление национального языка не четко определено в договоре, заключенном в Труа, но подразумевается, что оно облегчит "отношения завоевателей с побежденным населением и пощадит его самолюбие. Оно позволит легко найти на месте чиновников и писарей, а не приглашать их из Англии". Таким образом, в английских армиях иногда встречаются французские писари. Во Франции в военных документах англичане употребляют французский язык и офранцуживают свои имена: John of Pothe становится Jehan Avothe, затем John Abote. У потомков соратников Вильгельма Завоевателя такие имена, как, например, William, Alexandre, John, Pole, становится La Poule, de la Poule.
Другой пример смешения французского, английского и англо-нормандского языков – это язык, употребляемый дворецким Варвика в Руане в 1431-1432 годах. В его ежедневных записях и счетах мы находим сведения о людях, сидевших за столом Ричарда Бошана.
Широко распространена гипотеза, согласно которой, не вмешайся Жанна, "французский язык имел бы больше шансов задушить только что зарождающийся английский язык". Она не имеет под собой оснований. Как отмечает Франсуа де Суденберг, французский язык, кроме всего прочего, был языком геральдики и стал языком дипломатии, именно поэтому он являлся языком двора, знати и крупной буржуазии.
VII. Пленение Жанны д'Арк у Компьеня
Стала ли Жанна д'Арк жертвой предательства у Компьеня 23 мая 1430 года? Иначе говоря, умышленно ли приказал Гийом де Флави поднять мост, чтобы она не сумела скрыться? Можно также задать вопрос, насколько в действительности угрожала опасность городу Компьень и обязательно ли Флави нужно было "захлопывать дверь" перед Жанной? По мнению Александра Сореля, которое он высказал в своей работе "Пленение Жанны д'Арк у Компьеня и история осад этого города", опубликованной в 1889 году, Гийом де Флави – предатель. Однако в 1934 году выходит книга Ж.-Б. Мэтра, в которой он утверждает: "Гийом де Флави не предавал Жанну д'Арк". Что же случилось на самом деле?
В 1430 году жители Компьеня без радости смотрят в будущее: между 1415 и 1430 годами им пришлось выдержать восемь штурмов. Город будет еще взят арманьяками, затем бургундцами и англичанами. Поразмыслив, жители Компьеня решили "служить королю верой и правдой". Нетрудно понять, что, находясь в плену, Жанна испытывает добрые чувства к жителям Компьеня, выказавшим верность королю Карлу, и хочет защитить их.
Узнав о победах в Орлеане и в Пате, а затем о миропомазании в Реймсе, жители Компьеня изгнали английский гарнизон и послали ключи от города Карлу VII и Деве. На место убежденного сторонника бургундцев аббата из Сен-Корнея Жана Дасье они поставили Филиппа де Гамаша, аббата из Сен-Фарон-де-Мо; одного из нотаблей[118], Будона де Ла Фонтена, обвиненного в сговоре с бургундцами, жители просто изгнали.
В мае 1430 года бургундцы решили перейти на сторону англичан, и 23 апреля юный король Генрих VI высадился в Кале, прибыв туда с флотом, состоящим из 47 кораблей, на борту которых находилось более 2 000 человек. Его сопровождали кардинал Винчестерский, герцог Норфолкский, Хантингтон, Варвик, Стэффорд, Арундель и другие. Епископ Пьер Кошон был специально послан встречать короля в Кале. К этому же времени относится возобновление военных действий англичан и бургундцев; Карл VII пишет герцогу Савойскому, что хочет предложить своему кузену Филиппу Бургундскому сепаратный мир, и предлагает снова встретиться в Оксере 1 июня. Он очень скоро понял, что англичане к миру не стремятся, – ведь они не отпустили во Францию, как договорились ранее, герцогов Орлеанского и Бурбонского и графа д'Ё. Компьень и Крей также не были возвращены Жану Люксембургскому.
В то время как английская армия осаждает Пон-а-Шуази, Жанна входит 13 мая в Компьень, где ее со всеми почестями встречают эшевены. В ее распоряжении – 2 000 человек, и она, как всегда, предлагает застигнуть англичан врасплох. 15-го числа на рассвете предпринимается атака, эффект внезапности играет не последнюю роль; но тем не менее войско вынуждено отступить к Компьеню. Жанна решается тогда на новую вылазку: перерезать линию сообщения Урсан – Семпини – Нуайон и разобщить силы англичан. С этим намерением она отправляется в Суассон, но Гишар Бурнель не разрешает отрядам Жанны войти в город, и они вынуждены разбить лагерь в поле. Ранее Бурнель провел переговоры с Жаном Люксембургским и привлек на свою сторону епископа города Реньо де Фонтена. После прибытия Жанны он отдает Суассон Жану Люксембургскому за 4 000 золотых салю.
Будучи не в состоянии перейти реку Эну по каменному мосту Суассона, Жанна, обманутая Бурнелем, в ярости вынуждена повернуть к Компьеню и направиться в Крепи-ан-Валуа. Со своей стороны Филипп Добрый не сидит сложа руки и наводит временный мост через Уазу. Его армия разбивает лагерь напротив Компьеня, на северном берегу, и начинается осада города.
Обеспокоенная Жанна отправляется в путь вечером 22 мая и пробирается через лес. Утром она выходит к Компьеню. Ее схватят, когда она попытается уйти к Марни. Чтобы понять, что способствовало взятию Жанны в плен, надо знать характер местности и план города в XV веке.
Итак, 23 мая она выходит, чтобы сразиться с англичанами, но видит перед собой более многочисленную армию, чем предполагала. Тогда она отдает приказ отходить и укрыться за крепостными стенами. Ворота закрыты, но какие ворота?
Перед Жанной закрыты не ворота города, а ворота моста или, более точно, ворота валов. Таким образом, перед Гийомом де Флави вопрос спасения города не стоял столь остро.
Компьень очень хорошо подготовился к защите; артиллерия, установленная на его стенах, мощная укрепленная башня, а также ворота Нотр-Дам, мост шириной 150 метров, перекинутый через Уазу, являлись надежными средствами обороны. Существовали также крепостной вал, рвы с водой, а также частокол перед рвом. Именно за этим последним укреплением Жанна и не смогла найти убежища. Стоит напомнить, что вал, преграждающий вход на мост, был сооружен из бруса, земли и соломы и представлял собой достаточно эффективную преграду, поскольку ядра отскакивали от него рикошетом или падали на него, не принося никакого вреда.
Существуют три свидетельства, которые заставляют полагать, что Гийом де Флави предал Жанну. В "Хронике Фландрии" есть такая запись:
"С тех пор некоторые говорят и утверждают, что, выполняя желание военачальников Франции, некоторые члены Королевского совета, благорасположенные к Филиппу Бургундскому и монсеньору Жану Люксембургскому, нашли предлог умертвить вышеназванную Деву на костре".
В "Хронике Генриха Токена" читаем следующее:
"Из-за предательства военачальников, которые не могли перенести, чтобы главенствовала девица и чтобы победа, которую они жаждали, вновь досталась ей, ее в конце концов продал англичанам Лотарингский бастард (sic!), который предательством взял ее в плен".
Третье свидетельство принадлежит адвокату Раппиу, который смело высказался на заседании Парижского парламента:
"Не уверен, что Гийом де Флави закрыл бы ворота Жанне Деве, не получив 30 000 желаемых экю, из-за чего она была схвачена, говорят также, что, закрыв вышеназванные ворота, он получил несколько слитков золота".