– Когда вас бьют, вы издаете звуки,
А если вас не бить, вы будете молчать.
Смысл этой краткой басни ясен:
Когда б не били нас, мы б не писали басен.
А может быть, Качалов прочел вот это:
Вороне где-то Бог послал кусочек сыра…
– Но бога нет! – Не будь придира:
Ведь нет и сыра.
Но чаще всего цитируют другую басню, якобы погубившую Эрдмана и Масса:
Однажды ГПУ явилося к Эзопу
И хвать его за жопу.
Смысл этой басни ясен:
Не надо басен!
В любом случае, недовольство вождя народов столь невинным зубоскальством понять трудно. Впрочем, понять вождей вообще трудно, а чаще всего невозможно. Потому что они не люди.
Она. Эрдмана арестовали летом тридцать третьего года. Шли дни, недели, наконец пришло известие о его высылке в Сибирь. Отчаянию моему не было предела, но не было и границ моему стремлению помочь ему. Я обратилась к Авелю Сафроновичу Енукидзе. В те годы он, что называется, курировал Художественный театр от ЦК партии и отечески опекал актеров. Особенно молодых актрис.
Человек-примечание. Авель Сафронович Енукидзе! Любопытная фигура. Он был другом юности Сталина и занимал вроде бы скромный пост секретаря Президиума ЦИК. На самом деле этот толстый и… вот не скажу – добрый, скажу – незлой человек работал по снабжению, обслуживал верхушку партии. Авель Енукидзе был крестным отцом Аллилуевой, жены Сталина. Жены арестованных знали, что Енукидзе – единственный, к кому они могут обратиться за помощью. ЦИК удовлетворял почти каждую просьбу о смягчении наказания, если только она попадала в руки Енукидзе. Он не был женат и не имел детей. Всю свою душевную нежность он расточал на окружающих, на детей своих приятелей и знакомых. В глазах детей самого Сталина наиболее привлекательным человеком был «дядя Авель», который умел плавать, катался на коньках и знал массу сказок про горных духов Сванетии и другие кавказские чудеса…
Человек-примечание (в образе Авеля Енукидзе). Ангелина Осиповна! Все такая же хрупкая, все такая же сказочная. Ну ребенок, чистый ребенок. Глазки заплаканы. Что такое у нас случилось?
Она. Авель Сафронович, меня привело к вам большое горе. Арестован мой друг, близкий мне человек, Николай Эрдман, самый талантливый драматург Советского Союза. Я не знаю, в чем его обвиняют, но он не может быть ни в чем виноват. Я ручаюсь за него. Впрочем, я не вмешиваюсь в дела правосудия, я ничего в этом не понимаю, я только прошу, умоляю вас – разрешите мне свидание с ним здесь, на Лубянке. И разрешите мне навестить его там, в Сибири, где он будет жить. Я должна видеть его, говорить с ним.
Человек-примечание. Вот как! Вы собираетесь ехать за преступником в Сибирь? Вы понимаете, что рискуете там и остаться?
Она. Да. Понимаю.
Человек-примечание. Вы, часом, в театре не поэму Некрасова «Русские женщины» репетируете? Заразились? Тянет на подвиг? Ангелина Осиповна, Сибирь – не Тверская, и вы это быстро поймете. Что за глупости! «Ни в чем не виноват». Невиноватых в советской тюрьме не держат, вам это известно?
Она. Да.
Человек-примечание. Что с вами? Что заставляет вас так необдуманно поступать?
Она. Любовь.
Человек-примечание. Что-что?
Она. Любовь.
Человек-примечание (после долгой паузы). Такого эти стены еще не слышали.
Она. Любовь.
Человек-примечание. Хорошо. Я дам вам разрешение на свидание, и вы поедете в Сибирь. Но обещайте, что вернетесь.
Она. Конечно, я обязательно вернусь, я буду играть, я не мыслю себя без МХАТа. Я бесконечно вам благодарна, Авель Сафронович.
Человек-примечание. Вы ведь ушли от мужа. А где вы живете, есть ли у вас деньги?
Она. Я живу у подруги и ни в чем не нуждаюсь, спасибо, деньги у меня есть…
Человек-примечание (хмыкает). Любовь… Эх, молодость, молодость. Я дам вам один номер телефона, по которому вы получите бесплатный билет до Красноярска. Любовью, знаете, сыт не будешь и верхом на ней до Сибири не доедешь…
Она. Я не знаю, как вас благодарить, Авель Сафронович…
Человек-примечание. Плачет… Любовь у нее. М-да. А может, так и надо, вообще?
Она. Что, Авель Сафронович?
Человек-примечание. Да я про то, что человек… Ну, человек – он о своем думает, верно? Вот он поработал, хорошо, ну а дома? Ему же хочется того-сего… Любовь, дружба и прочее, да… И я спрашиваю: а почему нет? почему – нет?
Она. У кого спрашиваете, Авель Сафронович?
Человек-примечание. М-да. У кого я спрашиваю… (Выходит из образа Авеля Енукидзе.) Когда в 1937 году этот ближайший соратник и друг Сталина услышал, что его обвиняют в измене родине и шпионаже, он разрыдался. Своим следователям Енукидзе сообщил действительную причину конфликта со Сталиным. «Все мое преступление, – сказал он, – состоит в том, что когда он сказал мне, что хочет устроить суд и расстрелять Каменева и Зиновьева, я попытался его отговаривать. „Coco, – сказал я ему, – спору нет, они навредили тебе, но они уже достаточно пострадали за это: ты исключил их из партии, ты держишь их в тюрьме, их детям нечего есть. Coco, – сказал я, – они старые большевики, как ты и я. Ты не станешь проливать кровь старых большевиков! Подумай, что скажет о нас весь мир!“ Он посмотрел на меня такими глазами, точно я убил его родного отца, и сказал мне: „Запомни, Авель, кто не со мной – тот против меня!“» 30 октября 1937 года Енукидзе был расстрелян.
Он и Она. Разговаривают в присутствии охранника.
Она. Коля, какой город?
Он. Не знаю.
Она. Я буду писать тебе каждый день, только бы знать, куда. Открытки, каждый день.
Он. Ты похудела. Ты ешь хоть что-нибудь.
Она. Я ем, много ем. Я объедаюсь.
Он. Я тоже. Все хорошо, Линуша. Вспоминаю пятое-десятое.
Она. Я тоже. Все кланяются тебе.
Он. У меня все хорошо.
Она. Все любят тебя. Мейерхольд пришлет тебе шубу.
Он. О!
Она. В Сибири зима. Снег…
Он. Да ты что! Я не знал. Мне обещали вернуть письма и документы. Но их вернут домой…
Она. Дина первым делом прочтет мои письма. Ясно. Это уже все равно.
Он. Да. Уже вообще все равно.
Она. Я буду писать. Я буду. Каждый день.
Человек-примечание. Так переломали жизнь двум талантливым людям и так началась их судьба… Начались письма.
Он по дороге в Енисейск – Она в Москве.
Он. Сижу в хате и греюсь у печки. До Енисейска осталось около двухсот пятидесяти верст. Мороз стоит градусов тридцать, и обещают больше. Еду один – даже ГПУ и то от меня отказалось. На меня махнули рукой и, взяв подписку, выпустили на свободу. По подписке я должен быть в Енисейске до десятого. Линуша, милая, когда же я буду Тебя читать? Улыбаешься ли Ты? Пожалуйста, улыбайся. По-моему, я сегодня родился. 3 ноября. Деревня Большая Мурта.
Человек-примечание. Кстати, слова «Ты, Тебя, о Тебе, Тобой» – все это Эрдман писал Степановой с большой буквы.
Она. Где ты, как ты? Вчера Борис сказал мне, что ты на дороге в Енисейск. Я думаю о тебе все дни и ночи.
Не оставляй меня своим вниманием, мыслями, сердцем. У меня все принадлежит тебе, я для тебя на все готова. Наскоро составила посылку тебе, халтурно. Не сердись! Посылка придет до востребования, было всего полтора часа времени, а в магазинах уйма народу. Позволь мне заботиться о тебе. У меня столько любви, что если ты дашь мне возможность отсылать частицу ее к тебе, мне будет гораздо легче. Посылаю тебе каждый день что-нибудь, письма, телеграммы, открытки, в надежде, что хоть что-нибудь дойдет.
Он. Москва, проезд Художественного театра, Художественный театр Первый имени Горького, Ангелине Осиповне Степановой. – Енисейск, улица Сталина, 23… Не писал Тебе в первые дни приезда, потому что жил в невероятных условиях. В комнате, кроме меня, помещалось четверо ребят и трое взрослых. Таких крикливых, сопливых, мокрых и картавых ребят Ты, наверное, никогда не видела… Наконец вчера я нашел себе комнату с тремя столами, одной кроватью, а главное, без детей. Сегодня – я получил Твою посылку! Я нес ее по городу с видом победителя, и все смотрели на меня с завистью! Без конца благодарен Тебе и покорен Твоей внимательностью. Но я прошу Тебя больше ничего не посылать. У меня всего вдоволь. Я живу лучше, чем думается в Москве. Пиши мне побольше о себе. О работе. О театре. Целую Тебя, замечательная Линуша, спокойной ночи. Теперь буду писать часто.
Она. У нас первый снег, за окнами бело. Я думаю о твоих снегах, о твоем пути, милый. Сейчас мне трудно работается, я невнимательна, рассеянна и пуста. Но все будет преодолено, я буду работать хорошо в твою честь, в честь твоей нежности ко мне. Сегодня вечером читаю по радио «Во весь голос» Маяковского… Для меня это ново и волнительно: в первый раз без публики, перед микрофоном…
Ах да, у меня новый ухажер. Звонит каждый день, катает на машине, на все готов. Ох! Ох! улыбнись! Целую тебя, жизнь моя.
Человек-примечание. Владимир Маяковский. «Во весь голос». Отрывок.
Мы диалектику учили не по Гегелю.
Бряцанием боев она врывалась в стих,
когда под пулями от нас буржуи бегали,
как мы когда-то бегали от них.
Пускай за гениями безутешною вдовой
плетется слава в похоронном марше —
умри, мой стих, умри, как рядовой,