Ответ на этот вопрос я знала.
Мы видим только то, что желаем видеть.
Я с самого начала понимала, что Пол Лейен в существе своем не способен быть по-взрослому ответственным человеком. Но, соблазненная его богемностью, романтикой наших отношений, галлюциногенным сексом, я предпочитала смотреть сквозь пальцы на этот его «маленький» недостаток. Мне так отчаянно хотелось любви, что все свои сомнения я запихнула в дальний уголок сознания и с головой окунулась в иллюзию семейного счастья, представляя, как буду растить ребенка с человеком…
Каким? Каким?
Какое определение дать ему теперь? Если он предал меня в самом главном, если он умышленно стерилизовал себя, уверяя меня в том, как страстно он жаждет, чтобы у нас с ним был общий ребенок…
Я прошла в ванную. Умылась холодной водой, отводя взгляд от зеркала. Не хотела сейчас смотреть на себя трезвым взглядом. Я вернулась в комнату и вышла на балкон, глядя на раскинувшийся внизу североафриканский мир. Это могло бы подождать до нашего возвращения, Мортон. Но похожий на раввина порядочный Мортон, вне сомнения, долго взвешивал все «за» и «против», прежде чем направил мне счет от уролога. И в конце концов решил: карты на стол. Но вот чем думал мой неорганизованный муж, кладя счет на оплату от врача в папку с финансовыми документами? Видать, не сообразил, что рано или поздно этот счет попадется мне на глаза, ведь я же его бухгалтер.
Я вцепилась в перила балкона, чтобы не потерять равновесие: меня качало от ярости, в которой тонули и грусть, и сожаление. Постепенно ко мне вернулась способность мыслить ясно. Я возвратилась в комнату, к своему компьютеру. Открыла его и по электронке быстро написала сообщение Мортону:
Говорят, знание – сила. Но зачастую оно приносит столько горя – не передать. Пожалуйста, поищи отчет по его «Мастеркарду» за сентябрь 2014 года, посмотри, есть ли платеж на $400 доктору Брайану Бойярдсу, которые не покрывает страховка. Потом отсканируй и пришли мне. Скорей всего, в ближайшие дни я уже буду в Буффало. Одна.
Ожидая ответа, я достала наши авиабилеты и выяснила (порывшись в Интернете), что «Ройял Эр Марок» посадит меня на другой, более ранний рейс, если я доплачу 3000 дирхамов – примерно 350 долларов. Да, я оплатила отель за весь месяц, но ведь мы живем здесь уже третью неделю. Пол пусть остается, заканчивает работу над своими рисунками, снова возвращаясь к холостяцкой жизни. Я была уверена, что именно такого исхода он желал в душе. Делая тайком от меня вазэктомию, он наверняка понимал, что рано или поздно обман откроется. Наверняка он просчитал, что, скажем, через год безуспешных попыток забеременеть я настою на том, чтобы мы обратились в клинику для больных бесплодием. И тогда…
Дзинь. Сообщение от Мортона.
Нашел. Скан в прицепе. Можешь на меня рассчитывать. Сделаю все, что в моих силах, – только попроси. Не падай духом…
Я снова расплакалась и сквозь всхлипы услышала тихий стук в дверь.
– Убирайся к черту, – крикнула я, уверенная, что это Пол.
Однако зачем Пол стал бы стучать, ведь у него есть ключи? Я мгновенно вскочила на ноги, прошла в переднюю комнату, открыла дверь в номер. В коридоре стояла юная девушка, которая убирала наш полулюкс и стирала наши вещи. Лицо у нее было пепельное и испуганное.
– Mes excuses, mes excuses, – извинилась я, беря ее за руки. – Je suis… dévastée[55].
Я выпустила ее руки и вернулась в номер, пытаясь подавить рвущиеся из меня рыдания. Не расклеивайся. Не расклеивайся. Девушка исчезла – скорей всего, убежала вниз, испугавшись вида сумасшедшей женщины на грани нервного срыва.
Снова в ванную. Еще раз умылась. Глаза были красные. Я вернулась к столу, нацепила на нос солнцезащитные очки, схватила свой паспорт, блокнот, распечатку своего авиабилета, кошелек и кредитные карты. Запихнула все это в сумочку и пошла к выходу. Спускаясь вниз, вытащила на ходу стодирхамовую купюру. Девушка топталась у подножия лестницы. Было видно, что она со страхом ожидает моего приближения, недоумевая, что еще я могу выкинуть.
– Я очень сожалею, – сказала я, сунув ей в руку банкноту. – Получила сегодня неприятные известия. Прости меня, пожалуйста.
Девушка выпучила глаза, увидев, сколько денег я ей дала – двухдневное жалование, по словам Сорайи, – и прошептала:
– C'est trop… Ce n'est pas nécessaire…
– Si, c'est necessaire… Et merci pour ta gentillese.
– J'espère que tout ira bien, madame[56].
– On verra, – сказала я. Поживем – увидим.
И я выскочила на послеполуденное пекло.
Через две улицы от отеля находилось интернет-кафе. Я вошла туда и спросила у парня лет двадцати пяти с сигаретой в зубах, торчавшей из уголка рта – со скучающим видом он отстукивал ритм какой-то местной поп-песни, – есть ли у него принтер.
Парень показал на старенький аппарат.
– Страница – два дирхама, час работы за компьютером – десять дирхамов. Заплатить можете потом.
В отеле были принтер и компьютер для постояльцев, которыми я могла бы воспользоваться. Но я побоялась, что документы, которые я собиралась распечатать, кто-то либо увидит, либо скопирует. Я вошла в сеть и распечатала счет от врача, скан отчета по кредитной карте Пола и информацию о бесскальпельной вазэктомии с сайта доктора Бойярдса. Потом я открыла сайт авиакомпании «Ройял Эр Марок» и по своей кредитной карте забронировала для себя билет на завтрашний прямой рейс до Нью-Йорка; самолет вылетал из Касабланки в полдень и прибывал на место в 2.55 дня (с учетом пятичасовой разницы во времени). Затем я переключилась на сайт авиакомпании «Джет Блю» и забронировала билет на рейс из аэропорта имени Джона Кеннеди до Буффало. После по электронной почте направила последнее письмо Мортону:
Прилетаю завтра в 9 вечера. Если встретишь меня и довезешь до дома, честь тебе и хвала. И если знаешь хорошего адвоката по бракоразводным процессам… Остальное при встрече.
Спустя три минуты… дзинь… от Мортона пришел ответ:
Встречу тебя и поедем в «Э. Б. Грине» есть филей и пить мартини. Несколько бокалов горячительного тебе не помешает. Держись.
Мортон был отличным другом, да к тому же принадлежал к числу немногих бухгалтеров-евреев, которые любили выпить. По отношению ко мне ему нравилось выступать в роли старшего брата, но он ни разу не разыграл карту «А я тебе говорил» в том, что касалось Пола. Я знала с самого начала, что Мортон не одобряет мой выбор спутника жизни. Однажды он мне заявил: «Раз ты и сама понимаешь, что выходишь замуж за Винсента Ван Гога, даю тебе свое благословение». Но после того предостережения он слова дурного не сказал о моем супруге. Мортону было известно, что я мечтаю о ребенке. А Пол обещал…
Меня снова начинало трясти. Закрыв глаза, я усилием воли заставила себя хотя бы внешне сохранять спокойствие. Потом встала, собрала распечатанные документы и расплатилась с парнем за стойкой, имевшим располагающе мечтательный вид. От его взгляда не укрылось, что я пребываю в смятении.
– Ça va, madame? – спросил он.
Я лишь пожала плечами и ответила:
– La vie[57].
Я посмотрела на часы. Пол ждал, что с минуты на минуту я объявлюсь в кафе «У Фуада» и мы вместе пообедаем. Поэтому избегая улиц, которые пролегали через центр сука, я кратчайшим путем добралась до узенького немощеного прохода, ведущего к центральным воротам. Выйдя за стены медины, я приготовилась отбиваться от своры назойливых торговцев, которые, как стервятники, налетали на всякого неподготовленного иностранца (особенно на одиноких женщин), но сегодня, когда один такой – потный толстый мужчина с традиционной елейной улыбкой на лице – приблизился ко мне и предложил: «Прекрасная леди не желает покататься на верблюде?», я просто выставила вперед ладонь, как регулировщик, и рявкнула по-арабски одно слово: «Imshi». Исчезни. В лице мужчины отразился испуг. А мне так стыдно стало. Я приподняла на лоб очки, показывая ему заплаканные глаза.
– Mes excuses, madame, – извинился мужчина.
– Je m'excuse aussi[58], – сказала я и поспешила к автовокзалу, уклоняясь от женщин, навязывавших расшитые льняные изделия, от малышей, продававших дешевые сладости, и двенадцатилетнего мальчишки на мопеде, зазывавшего меня: «Леди, леди…»
На автовокзале я минут двадцать простояла в очереди: почему-то все, мне казалось, слишком подолгу разговаривают с кассиром. Наконец я подошла к кассе и выяснила, что завтра рано утром отсюда идет автобус-экспресс до аэропорта Касабланки: отходит в 6.00, прибывает на место в 9.45. За 50 дирхамов я купила билет в один конец, и меня предупредили, чтобы я была на вокзале не позже 5.30 утра.
– Entendu, – ответила я. Ясно.
На самом деле теперь ясности не было никакой, ничто не поддавалось разумению. Меня снова затрясло. Я взглянула на часы: 2.18. Пол, наверно, недоумевает, куда я подевалась; может, пойдет искать меня в гостиницу. Или, напротив, решит, что меня куда-нибудь занесло, как это порой бывало. Я надеялась, что время на моей стороне. Вернусь в отель, соберу свои вещи, оставлю ему неопровержимую улику, короткую записку, и отправлюсь на долгую прогулку по побережью. А потом…
С одной стороны, мне хотелось сесть в такси у отеля, поехать на автовокзал и поменять билет на ближайший автобус до Касабланки. Но другая, более рациональная часть моего существа жаждала выложить Полу в лицо все, что я о нем думаю, потребовать от него объяснений. Пусть увидит, сколь чудовищно я опустошена, сколько всего он разрушил.
И к чему бы это привело? Я обвиняю, кричу. Он, как маленький ребенок, умоляет дать ему еще один шанс.